Суд - Ардаматский Василий Иванович

— Возьмем разгонную, а оттуда — на такси. Ховайте скорее бумаги в железный ящик и спускайтесь вниз, я пока машину добуду.

Ах, какой молодец этот Кичигин, вытащил его сюда, в этот громадный, гулкий зал, до высоких краев заполненный пестрой публикой, в центре которого, казалось, излучал голубой свет прямоугольник зеркального льда. Среди публики, к большому его удивлению, оказалось немало знакомых, и все это был разный ответственный люд из самых разных сфер. И уже совсем его поразила встреча с Кутенковым, ставшим недавно заместителем министра одной важной отрасли промышленности. Их места на хоккее оказались рядом — надо же! Когда-то они вместе начинали на одном заводе и вместе потом продвигались вверх, занимая все более ответственные посты в промышленности. Сараев был уверен, что Кутенков поднимется высоко, уж больно он серьезный мужик, службой отрешенный от всего земного. И вот на тебе, Кутенков здесь, на хоккее!

— Вот кого я уж никак не ожидал тут увидеть! — воскликнул Сараев.

Кутенков, наклонясь к Сараеву, ответил негромко:

— Наш министр ни одной игры не пропускает, вот и я «заболел».

В это время свет в зале стал еще ярче, заиграла какая-то глобальная музыка, и на лед вышли спортсмены в ярких одеждах.

Игра началась. У Сараева шея заболела оттого, что, следя за игрой, он еле успевал поворачивать голову, но глаза у него были не молодые, и уследить за стремительной шайбой он не мог. Интересно стало, только когда на льду возникла драка.

В антракте они спустились в вестибюль, и там, в густой толкотне, Кичигин поставил Сараева возле высокого столика, а сам исчез, чтобы вскоре появиться с двумя бутылками пива. Мало того — он вынул из заднего кармана плоский флакон, где у него был спирт… В общем, они неплохо тяпнули, и вторая часть игры смотрелась значительно живее, Сараев уже не вздрагивал от ошалелых криков болельщиков.

Погруженный в жаркую атмосферу азарта, в которой не умолкал рев публики и щелкали по льду клюшки, Сараев думал, что он зря лишал себя таких вот беспечных встрясок. Кроме всего прочего, здесь, на фоне спорта, и выпивка видится совсем иначе.

Во втором антракте они добавили, так что третья часть игры была уже чем-то вроде закуски и сама по себе интереса не представляла и значения не имела. Ему и в голову не могло прийти, что в этот вечер жулье начинало впрягать его в свои темные дела…

Странное дело — утром голова не болела, и Сараев за час покончил с той трудной запиской и отправил ее в машбюро на окончательную перепечатку уже на бланке.

Зашел Кичигин:

— Не ругаете меня, Сергей Антонович, за вчерашнее?

— За что же? Приобщили меня к спорту, за что же ругать?

— Все-таки канадцы порядочные хулиганы.

Они поговорили немного о вчерашней игре и условились, когда будет интересный матч, съездить еще.

— А если вернуться к нашим автомобилям, — вроде шутливо заговорил Кичигин, — то я позволил бы себе напомнить вам о вашем желании съездить на Каланковский завод. По-моему, там надо все посмотреть нам самим.

— Поедем. Дайте мне все, что у вас есть по этому заводу, и дней через десять отправимся.

— Бу сде… — весело отозвался Кичигин и, смотря на Сараева, думал, что все идет как надо…

Глава двадцать пятая

Александр Платонович Ростовцев был жуликом везучим. Способ самосохранения у него был простой: он добросовестнейший советский служащий, и здесь он старается вовсю — орел в своем гнезде не гадит. А где-то подальше от службы он делает деньги и предпринимает все, чтобы на службе не стало об этом известно. И жил он так, чтобы никто не заподозрил, что у него есть лишние деньги. Надо отдать ему должное: он ни разу не попадался в руки следствия, хотя близко от него бывал.

Последние годы, после переезда в Москву, Ростовцев работал в довольно солидной организации, ведающей поставкой за границу советских автомобилей и запасных к ним частей. Пробраться на эту работу ему помогли в свое время дружки, замолвили где надо словечко, до сих пор он их раз-два в году красиво угощает в хороших московских ресторанах. Их рекомендации он оправдывал — человек не глупый, он без особого напряжения освоился в этом деле и, начав с простейшей инженерной должности, дослужился до поста одного из заместителей директора.

Наконец, в левых делах он тщательно избегал уже проторенных кем-то дорожек, считая, что раз на этих дорожках побывали его коллеги и конкуренты, значит, там побывала и милиция, а у нее память покрепче человеческой, она у нее в картотеке. Только раз он чуть не сорвался, позарившись на огромный куш, обещанный грузинскими жуликами. Операция была связана с перепродажей какого-то контрабандного золота. Бог спас. Бог и его собственная осторожность: он взял себе на подмогу Гонтаря, который уже не раз бывал у него «на подхвате», и чемодан с товаром был доставлен к нему. Это и спасло, так как дало возможность уйти от обнаруженной слежки угрозыска. Но верному Гонтарю пришлось прятаться от мстительных грузин в тюрьме… Урок на всю жизнь — не лезть в авантюры, которые сам хорошо не проверил, а особливо те, которые пахнут «стенкой». Серьезный урок осторожности преподало ему и не очень давнее дело, все же принесшее весьма солидный куш. Прекрасно задуманное, оно могло дать еще больше, но оборвалось на разбеге из-за низкого уровня исполнителей…

Идею этого дела Ростовцеву подсказало… радио: однажды он ехал в своей машине на дачу и слушал репортаж о новом здании МГУ, о том, какое это сложное хозяйство само только здание, сколько в нем окон, сколько тысяч квадратных метров паркета и сколько на подметание этого паркета ежегодно расходуется веников. Стоп! Родилась идея! В Москве не только в МГУ требуются тысячи веников. Надо узнать, где эти веники делаются, разорвать цепочку изготовители — потребители, влезть в нее, чтобы из каждого веника делать два, а то и три, а продавать их за прежнюю цену. Тут вступал в действие закон чисел, и копейки складывались в десятки тысяч рублей. Ростовцев нашел людей, которые стали исполнителями его идеи, но, увы, людей высокой пробы становится все меньше и найти их очень трудно, пришлось взять в дело сообщников совсем не орлиной хватки. Однако началось дело блестяще, и к Ростовцеву сразу потекли немалые деньги. Операция быстро разрасталась, и в нее приходилось включать все новых и новых участников. Ему порекомендовали молодого человека, сказали: сам по себе парень нуль, но бешено любит деньги и за них стену головой проломит… Ростовцев его даже не видел, и это тоже было огромной ошибкой, потому что, если бы он его увидел, сразу же, по злым и одновременно трусливым глазам, разгадал бы непрочную натуру парня. От этого парня и пришла беда — милиция похватала, а суд отправил в тюрьму большинство исполнителей. Сам Ростовцев остался в стороне, об этом он позаботился — о нем знали только два человека, которые, и отправляясь в тюрьму, его не выдали, и теперь он о них, по возможности, заботится. Во всяком случае, их семьям он помогает.

Сейчас Ростовцев подбирал соучастников с особой тщательностью. Ему очень понравилась подброшенная Гонтарем идея, но одновременно она его и как-то по-особому тревожила, и он знал чем — в деле будет занято много людей, а это всегда опасно. Кое-какие страховочные меры он продумал — надо иметь дело с клиентами одноразовыми: нашел сладкого клиента, получил с него свое, дай ему то, что просит, и прости-прощай. Только в крайнем случае с помощью первого можно искать нового. Чем меньше людей смогут почувствовать масштаб дела, тем лучше. Только в узловых точках будут действовать два-три постоянных соучастника, и сюда он поставит таких людей, которым верит как себе. Главные кандидаты уже известны. Это старый его соратник по аферам в Ростове Залесский, и он везет еще из Донецка погоревшего на взятках бывшего председателя райисполкома Лукьянчика, о котором Глинкин отзывался очень хорошо. Посмотрим — увидим. Затем сам первооткрыватель идеи Гонтарь и его давний напарник Игорь Сандалов — Ростовцев знает истинную цену обоим: исполнители беспрекословные, они особо могут пригодиться в пору начальной раскачки дела, когда нужно будет отыскивать первых клиентов. В Минск уже уехал Ревзин. Еще бы подобрать парочку крепких и надежных людей, и пока хватит.