Борис Акунин - Планета Вода (сборник с иллюстрациями)
– Зима называется, – сказал Фандорин невпопад. – Хорошо, хоть сколько-то снега есть.
Поле было похоже на шкуру пегой коровы: то белые пятна, то черные. На белых, где лежал тонкий слой снега, Эраст Петрович замедлял шаг. Один раз даже присел на корточки.
– Что вы ищете? – недовольно спросил Павлов. – Видно же, что здесь прошел всего один человек. А нам нужны минимум двое.
– Идемте, идемте. – Фандорин перешел на рысцу, по-прежнему глядя в землю и из-за этого сделавшись похожим на взявшую след лягавую собаку. – Не врет Коркин. Ошибается, но не врет.
– Не врет? – нервно переспросил подполковник, не осмеливаясь спорить. – Отчего вы так уверены?
– Я вижу, когда человек говорит правду. Так достоверно роль не сыграл бы и Качалов.
Офицер с сомнением покачал головой – аргумент его не убедил.
– А в чем он ошибается?
– Что грабителей было двое.
– Я тоже уверен, что больше. Вдвоем провернуть такое дело невозможно. – Павлов поравнялся с Эрастом Петровичем, и теперь они трусили по хрусткой мерзлой траве, будто пара рысаков. – Я по роду своей деятельности собираю сведения обо всех ограблениях поездов и совершенно точно знаю, что успех такого рискованного и хлопотного предприятия напрямую связан с размером банды. В 1908 году, когда «боёвка» Пилсудского ограбила почтовый вагон под Вильной, в нападении было задействовано двадцать человек. В роговском налете 1906 года – помните, под Лодзью? – участвовало полсотни революцинеров. А вот в аризонском рейде 1900 года, в Фэрбенке, грабителей было только пятеро, и они остались с пустыми руками. Вдвоем же на поезд пытались напасть только единожды – весной нынешнего года, в Техасе. Оба преступника убиты на месте. Потому что, как я уже сказал, вдвоем поезд взять нельзя. Это я вам говорю как специалист по безопасности железных дорог. Поэтому ваше утверждение о правдивости показаний Коркина вызывает у меня…
Ограбление поезда под Лодзью
Фандорин неделикатно перебил лекцию специалиста:
– Грабитель действовал в одиночку. Коркин ошибся, когда поверил, что их двое. Поляк был один и сам себе отвечал за напарника. Изобразить кавказский акцент нетрудно, если произносить только короткие слова.
Подполковник остановился.
– Извините, Эраст Петрович, я знаю, что вы всегда правы, но это уж, прошу прощения, никак невозможно!
– Когда я выходил, оставив вас наедине со свидетелем, я проделал то, что несомненно сделали бы чуть позже и вы. Опросил людей из предпоследнего вагона. Они непременно должны были выскочить из своих купе в коридор после того, как поезд резко затормозил. Так и было. Несколько человек видели, как старший кондуктор прошел в хвост поезда. Его сопровождал кто-то один. Один, ясно? Причем шел вплотную, чуть ли не приобняв Хвощинского. Все были взбудоражены и оттого ненаблюдательны, описать внешность подробно не смогли. Только что это был очень прилично одетый господин. Кажется, с аккуратной бородкой. Кажется, худощавый и маленького роста. Серый котелок, длинное пальто, тоже серое. Белые гамаши. Рука, лежавшая на плече кондуктора – правая – была в серой замшевой перчатке. Вероятно, вот в такой.
Он достал из кармана перчатку, подобранную в вагоне.
Павлов озадаченно взял перчатку, повертел.
– Здесь капелька крови.
– Разумеется. Потому он перчатку и бросил.
Ни черта не понимающий подполковник схватился за голову.
– Да как же можно одному человеку провести такую операцию?! Восемь трупов! И кто-то ведь еще взорвал рельсы!
– Пусть эксперты исследуют место взрыва. П-полагаю, там найдутся фрагменты часового механизма… Как злоумышленник попал в почтовый вагон, мы знаем. Приставил кондуктору дуло – вот и вся хитрость. А по людям стрелял с двух рук. Меткость и скорость, конечно, исключительные. Это не политический, а уголовник. Причем очень опытный.
На заснеженной полосе перед самым кустарником следы были особенно заметны. Павлов наклонился.
– Судя по размеру обуви, роста он действительно невысокого… Башмаки новые, дорогие. Тупоносые, по последней моде.
– К тому же левша, – заметил Фандорин. – Видите, левый шаг на два-три сантиметра длиннее правого? Потому и кондуктора прижимал к себе правой рукой. В левой был револьвер… Ага! – воскликнул он, заглядывая за первый куст. – Глядите, чтó здесь.
На земле валялась брезентовая сумка с надписью «Bank Handlowy». Пустая.
– А вот тут он заранее оставил в-велосипед. Переложил пачки в рюкзак или что-то заплечное. И покатил в город. Чтобы успеть на поезд.
Подполковник уже не сомневался в фандоринской правоте.
– Скорее! – закричал он. – К автомобилю! Варшавский уже отошел, но это ничего! Я отобью приказ по телеграфу на все станции северного направления!
Побежал к насыпи, оглянулся.
– Что же вы? Время дорого!
– Вы хотите, чтобы я ехал с вами? – спросил Эраст Петрович, улыбаясь.
– Конечно! Мало ли что? Вдруг какая-то неожиданность! Очень прошу! Эраст Петрович, ведь шуму будет на всю Россию. Или я быстро возьму виновного – и тогда… – Жандарм задохнулся, вообразив славу и награды, которые на него обрушатся. Но тут же и померк. – А если упущу… Тогда всё. Конец.
Фандорин тронулся с места, но пошел не за Павловым, а немного наискось – ко второму поезду.
– Если я вам так необходим, подождите пять минут. Они ничего не изменят.
В голову Эрасту Петровичу пришла ослепительно заманчивая идея.
А зачем ждать возвращения в Москву? Вот оно, отличное дело. Конечно, незамысловатое, но привередничать не приходится. Главное – свобода, свобода!
Возле вагона Фандорин пригнулся, чтобы жена не увидела из окна. Досеменил до Масиного купе. Привстав на цыпочки, заглянул внутрь. Японец, слава богу, был на месте. Сидел, сердито обмахивался веером.
– Где она? – шепотом спросил Эраст Петрович, когда Маса в ответ на осторожный стук приподнял окно.
– Эридза-сан дерает туарет перед сутанцией, – сурово ответил японец. Он всегда говорил с Фандориным по-русски, если был обижен.
– Отлично! Вынеси мне верхнюю одежду. Я дальше не еду. Раз ты мой верный вассал, вези дальше лисицу один. Утешайся тем, что выполняешь свой долг.
У Масы затрепетали крылья короткого носа.
– Господин будет расследовать ограбление поезда без меня? – перешел он с русского на официальный японский, и это означало, что слуга не просто обижен, а смертельно оскорблен. – Да простит меня господин, но я ему этого не прощу никогда.
Выход в такой ситуации был только один. Эраст Петрович сделал жалобное лицо и понурился.
– Маса, я ужасно устал… Мне нужно отдохнуть. Позволь мне уйти в отпуск… Там ничего сложного и опасного, клянусь. Просто грабитель с двумя револьверами. Тебе все равно было бы неинтересно. Ну пожалуйста! Разве я часто тебя о чем-то прошу?
– Часто, – проворчал Маса – слава богу, на обычном японском, без церемонностей. – Ладно, Буцу с вами. Развлекайтесь.
Некто Цукерчек
По зимней дороге, белесой от еще не оттаявшего с ночи инея, мчались на бешеной скорости, звякая намотанными на колеса цепями. Подполковник всё пытался записать в блокнот текст экстренной телеграммы, но машину заносило на поворотах, и карандаш плясал по бумаге кривыми зигзагамии.
– Вот! Отправлю на станции Загнаньская, Скаржисская, Радомская и далее до самой Варшавы! – повысил голос Павлов, чтобы заглушить рев мощного четырехцилиндрового мотора. – Со всеми приметами! Невысокий, маленькая бородка, левша, серое пальто, серый котелок, белые гамаши, заплечная сумка с лямками. Еще какие-нибудь приметы?
– Легкое заикание, маленькие руки, вероятно, с маникюром, – начал диктовать Фандорин, – брюнет, очень белая кожа, глаза, сколько мне помнится, к-карие, под левой скулой приметная родинка…
Павлов перестал писать, захлопал глазами.
– Откуда вы всё это взяли?!
– Из памяти, Сергей Кириллович. Хороший сыщик должен знать приметы и биографии уголовной аристократии всей Российской империи и сопредельных государств. По-настоящему опасных преступников не так уж много. На Россию, Европу и Америку меньше трехсот. Если быть точным, на сегодняшний день двести девяносто семь. Ограбление почтового вагона проведено мастерски. Во всей России на такое способны только трое. Если считать Казаряна Тифлисского – четверо, но Казарян недавно женился и отошел от дел. Характеристики нашего фигуранта соответствуют только одному человеку. Кстати, добавлю к перечисленным вами еще две: Болеслав Ружевич абсолютно безжалостен и маниакально чистоплотен. Когда я поднял перчатку, запачканную крошечной капелькой крови, сразу подумал, что это он. Окончательно убедился, увидев, что левша.
– Ружевич? – Подполковник потер лоб. – Что-то такое припоминаю… – И вскрикнул: – «Виленский велосипедист»?!
– В польской уголовной среде Ружевича называют… – Эраст Петрович пощелкал пальцами. – …Какое-то смешное слово, означает «конфетка»… Цукéрчек? Да, Цукерчек. Потому что маленький, сладкоречивый и обожает нарядные обертки. «Виленским велосипедистом» – кличка, совершенно невозможная для бандита, – его прозвали газетчики после той шумной истории в Вильне.
