Охота за наследством Роузвудов - Рид Маккензи

– И для того и для другого.

Я поправляю канноли – пирожные с начинкой из взбитой рикотты, – чтобы он не увидел моего лица. Друзья – моя самая больная тема. В десятом классе я была такой же популярной светской тусовщицей, как Дэйзи. В то время как ее окружали спортсмены, у меня была собственная компания из продвинутых учеников, которые изучали предметы по более углубленной программе. Я считала их друзьями.

А затем умер отец, и мне пришлось съехать из нашего шикарного дома. Мои так называемые друзья даже не пришли на прощание с ним в церкви и траурную мессу. Многие из их родителей вложили средства по советам отца и потеряли деньги. Меня выгнали из нашего группового чата. Я перешла в одиннадцатый класс, и у меня отобрали даже любимое место в кабинке кафетерия, ближайшей к питьевому фонтанчику. Бабушка настояла на том, чтобы все равно отправить им приглашения на вчерашнюю вечеринку, но, к счастью, пришли только их родители.

Боль от этого немного поутихла с тех пор, как прошлой осенью я нашла эту работу и познакомилась с Майлзом. Он пригласил меня перекусить вместе с ним в школьной студии рисования, и мы стали делать это регулярно. Он работал над портфолио для поступления на факультет анимационного кино, а я использовала это время, чтобы создавать новые фасоны платьев и перешивать подержанную одежду. Иногда он даже довозил меня до ближайшего секонд-хенда в Криксоне. И он ни разу не спросил, почему я вообще покупаю там одежду.

– Просто… – Он вдруг так пристально смотрит на сэндвич с индейкой, будто это какое-то произведение искусства в музее. Я знаю, что он собирается сказать, ведь мы с ним об этом уже говорили. – Поскольку сам я уже закончил школу, тебе надо попытаться раскрыться.

Чтобы в двенадцатом классе ты не осталась совсем одна.

Он не произносит этих слов, но его молчание подразумевает их. Мне совсем не хочется остаться одной, и мне больно видеть, как к шкафчикам всех остальных подходят подруги, как они вместе смеются над мемами или вместе плачут в туалете из-за драм в отношениях. Но Майлз не понимает, что я предпочитаю оставаться одинокой, нежели чувствовать себя одинокой в окружении друзей и подруг, которые тусуются со мной только из-за фамилии и из-за количества денег на счету в банке. Которых в данный момент у меня нет.

Колокольчик над дверью звенит, избавляя меня от продолжения этого разговора. Майлз вздыхает и уходит на кухню, а я подхожу к прилавку, чтобы поприветствовать покупателя. По большой шляпе от солнца, заслоняющей лицо, я сразу понимаю, кто это, и начинаю собирать заказ.

– Здравствуйте, миссис Каполли, – здороваюсь я с учительницей, преподававшей в моей начальной школе. Она наша постоянная покупательница. – Вам как всегда, пастрами с ржаным хлебом?

– Да, дорогая, – отвечает она, не отрывая глаз от телефона. – И не забудь…

Проходит несколько секунд, я добавляю пастрами и немного горчицы. Когда она ничего не говорит, я поднимаю взгляд на нее.

– Не забыть что? – уточняю я.

Она застыла, уставившись в телефон и слегка приоткрыв губы.

– Миссис Каполли? – Ее голова резко поднимается, карие глаза широко раскрыты. – С вами все нормально?

Ее губы шевелятся, но я не слышу ни звука. И тут до меня доходит, что она не произносит вообще ничего.

Болтовня нескольких посетителей, пьющих кофе за разномастными столиками, стоящими по углам, стихла, и все они потрясенно смотрят на меня. По спине пробегает холодок, и я беспомощно оглядываюсь, ища глазами Майлза, но он все еще на кухне.

– С вами все нормально? – снова спрашиваю я миссис Каполли, потому что она продолжает просто смотреть на меня, и ситуация становится странной. – Миссис Каполли?

– О, Лили…

Колокольчик звенит опять, заглушив ее слова.

– Мисс Роузвуд! – восклицает мистер Хейворт, ведущий репортер «Роузтаун кроникл» и, скорее всего, тот самый тип, который вчера вечером сфотографировал меня, измазанную тортом. – Мы могли бы поговорить…

– Оставьте ее в покое! – Анджелина Мэрфи вскакивает из-за столика, где она маленькими глотками пила латте, который Майлз всегда делает особенно сладким специально для нее.

Миссис Каполли все еще стоит передо мной, но Анджелина отталкивает ее. Она сжимает мою руку своими, как всегда чересчур чувствительная и эксцентричная, и притягивает к себе так близко, что между нами остается всего несколько дюймов. Звонок над дверью звенит опять, но она держит меня так крепко, что я даже не могу отстраниться, чтобы посмотреть, кто пришел.

– Ты не обязана говорить ни слова, Лили. Тебе лучше быть с дядей. Если хочешь, я могу отвезти тебя к нему.

– Я могу ее отвезти, – звучит голос у входной двери.

Я не верю своим глазам, когда рядом с Анджелиной появляется Лиз Чжао. Вот уж никогда не подумала бы, что увижу ее здесь, где запах приправы для сэндвичей перебивает аромат одеколона «Аберкромби энд Фитч».

Ее глаза блестят, подводка вокруг них размазалась – стало быть, она, скорее всего, не смывала макияж после возвращения домой. Анджелина открывает рот, чтобы возразить, но Лиз перебивает ее:

– Я ее отвезу. Как-никак, она подруга моей дочери.

У меня вырывается оторопелый смех. Вряд ли Куинн испытывает ко мне большее уважение, чем к Дэйзи, учитывая, что она показала нам обеим на прощание.

– Что, простите?

Остальные посетители столпились у прилавка. Мистер Хейворт держит свой айфон, как будто снимает.

– Лили, – повторяет он. – Я понимаю, что для вас это очень эмоциональное время. Но, пожалуйста, скажите несколько слов о вашей бабушке. Она сказала вам что-нибудь, прежде чем вы уехали вчера вечером?

Этот вопрос здорово бесит меня. Будто вчерашнего моего унижения было недостаточно! Он действительно пытается собрать еще какие-то сплетни?

– Нет. – Я стараюсь произнести это слово не так холодно и враждебно, как хочу.

Миссис Каполли закрывает глаза и медленно качает головой. У меня падает сердце.

Я показываю рукой на дверь кухни:

– Э-э-э… Мне нужно посмотреть, как там…

Несмотря на сердитые взгляды, которые бросают на него остальные, мистер Хейворт продолжает гнуть свое.

– Неужели она ничего вам не сказала? – спрашивает он. – Никаких последних слов, никакого напутствия? Ничего такого о том, что вы должны продолжить ее дело?

Я моргаю.

– Последних слов?

– Эй! Подходите по одному! – кричит Майлз, вдруг оказавшийся рядом.

Но впечатление у меня такое, будто он выкрикивает это откуда-то издалека. Миссис Каполли протягивает мне свой телефон, выдавив из себя:

– Прости.

Я беру его и вижу, что в браузере открыта какая-то сенсационная статья. Пока Майлз препирается с мистером Хейвортом, я просматриваю ее, и слова обрушиваются на меня, как гранаты. Состояние. Семья. Айрис. Роузвуд.

Мертвой.

Я роняю телефон и почти не осознаю, что его экран разлетается на куски на плиточном полу. Я перегибаюсь через прилавок, глядя миссис Каполли в глаза.

– В чем дело? – выпаливаю я, чувствуя, что сердце вот-вот разобьется. – Что происходит?

Взгляд миссис Каполли полон ужаса.

– Мне так жаль! – восклицает она. – Сегодня утром твою бабушку нашли мертвой в ее особняке.

Она говорит что-то еще, но у меня звенит в ушах. Или это звенит колокольчик на двери? Сюда что, пришли еще люди? Я не могу повернуть голову, чтобы посмотреть. Кто-то дергает меня. Что значит мертвой? Бабушка не могла умереть. Вчера она была в полном порядке. Она не могла умереть. Этого просто не может быть.

За мной закрывается дверь кухни. Я поднимаю глаза и вижу, что рука, которая тянула меня прочь, принадлежит не Майлзу. Она морщиниста, и ее кожа имеет оливковый цвет.

– Нонна? – выдыхаю я.

Владелица кулинарии, Мария ДиВинченци, настаивающая на том, чтобы все называли ее Нонной [4], смотрит на меня с таким выражением на лице, что мое сердце пропускает удар. На ее лице читаются жалость, гнев, страх. Значит, та нелепица, которую все говорят, не обман.