Антон Чиж - Смерть носит пурпур
– Конверт дорогой, а письмо на листке из тетрадки. Автор письма экономит на почтовой бумаге, а его помощник сам покупает конверт. На свои деньги. Занятия любительской наукой в домашних условиях часто заканчиваются разорением.
– А про характер его как узнали?
– Если человек фанатично занят наукой, при этом пьет, роняет на письмо слезы, высохший след отчетливо виден, комкает письмо, словно хочет выбросить, а потом разглаживает, при этом пальцы у него в остатках еды, а перо ломаное и кривое, то вывод напрашивается сам собой. Ни одна жена не позволила бы учителю, даже бывшему, так весело прожигать пенсию. Вы бы и сами все обнаружили, если бы относились к письму, как к улике. На личное послание криминалистический талант не расходуете…
Лебедеву очень не хотелось признавать очевидное. Но что поделать, если так поймали. Поставил ловушку и сам в нее угодил. Он нарочно небрежно затолкал листок в конверт и спрятал во внутренний карман.
– Может, и про таинственный опыт Федорова расскажете?
– А вы разве сами не знаете, Аполлон Григорьевич? – спросил Ванзаров.
– Нет, не знаю, – раздраженно ответил Лебедев. – А вы?
– Это же очевидно! Ваш знакомый поставил опыт… о котором я понятия не имею.
– Какое счастье. А то хоть уходи из криминалистики… – Лебедеву хотелось добавить крепко словцо, но он сдержался. Хоть и театр варьете, но все-таки храм искусства.
– А что этот господин Федоров… – начал Ванзаров, но его заглушили бравурные аккорды второго акта.
Нагнувшись через стол Лебедев поманил его к себе.
– У меня великолепное предложение: хотите развеяться? Поедем в Царское Село! Я приглашаю. В столице все равно мертвый сезон. Там улыбаются мещанки, когда уланы после пьянки садятся в крепкое седло… Поедем в Царское Село! В самом деле! Неужто не желаете узнать, что за тайну раскрыл мой старинный приятель?
Это было коварно и не совсем честно. Есть слова, которые не следует произносить при Ванзарове. Например: «тайна», «загадка», «секрет» и тому подобные. Как при старом полковом коне не стоит трубить в горн.
Прекрасно зная маленькую слабость друга, Лебедев поступил не совсем по-джентльменски. Но уж больно хотелось ему расшевелить скучающего коллегу, чтобы тот проснулся и встрепенулся. Результат не заставил себя ждать. Ванзаров хоть и поколебался, но согласился. Ради такой удачи Лебедев готов был пожертвовать даже вторым актом приключений Альфред-паши.
9
Обыватели Царского Села наслаждались покоем, ведя размеренную жизнь провинциального городка, случайно оказавшего под боком у верховной власти. По главным улицам, расчерченным прямо в линейном порядке, как в столице, располагались аккуратные домики. Их окружили палисадники и заборчики, всегда подновленные. Внешний вид города не должен оскорблять высочайший вкус. Во всяком случае, там, где может проехать карета с высочайшей особой. На окраинах же, где располагались провиантские склады, было уже попроще. Сюда не наведывались фрейлины и камергеры, а все больше купцы и подмастерья. Домишки вид имели не столь опрятный, простецкий и не такой уж блестящий, а скорее покосившийся, что привычно для провинции.
В одном из домишек рядом с интендантским складом и извозчичьим двором с утра было неспокойно. Ради теплой погоды окна были распахнуты, и за ними часто ходила барышня в сером платье без украшений. Лицо ее было слегка вытянутым, но не настолько, чтобы назвать «лошадиным». Волосы имели неясную окраску, ближе к темному. Фигура казалась несколько высушенной. Или платье так неудачно подчеркивало худобу. Барышня никак не могла совладать с волнением и только добела сжимала длинные пальцы.
– Оленька, что ты так маешься? – говорила ей мать Лариса Алексеевна, с тревогой следя за мучениями дочери. – Попей чайку, все уладится.
– Ах, маменька, оставьте! Вы не понимаете, о чем говорите! – отвечала Оленька, резко и раздраженно. – Он приезжает. Что мне делать?
Старушка наполнила чашку старинного фарфора, оставшуюся от лучших времен.
– На-ка, выпей… Ну, может, как-то сладится.
– Что может сладиться?! – вскрикнула барышня и без сил опустилась на стул, у которого ножка была стянута бечевкой. – Это непременная катастрофа.
– Если любит, может, поймет…
– Что вы говорите! – Оленька совершено не владела собой и голосом, срываясь на крик. – При чем тут любовь? Да, любовь, конечно, – это важно… Но мы четко условились… Тут такая важность, такие перспективы. Я обещала ему…
– Что же такого барышня может обещать? Ей обещают…
– Приданое, – ответила Оленька еле слышно…
Лариса Алексеевна даже руками всплеснула.
– Где же нам приданое взять? Ты же наши обстоятельства знаешь…
Оленька обстоятельства знала, но от этого было не легче. Ее отец, господин Нольде, занимался строительными подрядами, был состоятельным человеком. Но в один миг состояние рассеялось как дым. Он продал свое дело и заложил дом, чтобы купить акции золоторудной компании, обещавшей баснословные барыши. Когда акции были куплены, открылось, что нет не только золотых рудников, но и самой компании. Господина Нольде виртуозно обвели вокруг пальца. Не вынеся позора и разорения, он поступил малодушно: застрелился, оставив жену и малолетнюю дочь без средств к существованию. Лариса Алексеевна перебралась на окраину города и жила на те крохи, что остались от продажи имущества. Когда Оленька подросла, ей удалось пристроиться преподавать в женскую Мариинскую гимназию. Барышня Нольде была чрезвычайно строга с ученицами, за что получила прозвище Выдра. По чести сказать, ничего от выдры в ней не было. Даже очки, которые она носила глубоко на переносице, не делали ее строже. Но детям, как известно, виднее.
– Дела мне нет до ваших обстоятельств, – ответила барышня Нольде. – Знать ничего не хочу. Вам надо было папеньку за руку держать. Он накуролесил, а я расплачиваться должна.
– Не говори так, грех это… – сказала Лариса Алексеевна, быстро крестясь.
– Грех? – Нольде вскочила и чуть было не швырнула в мать попавшую под руку шкатулку. – Нет никакого греха! Все это бредни, которыми нас пичкают с самого детства.
– Чем же я могу, дорогая…
Нольде перебила мать:
– Мне нужны деньги. Деньги и только деньги. Чтобы вырваться из этой проклятой жизни, из этого вашего проклятого дома, который я ненавижу всей душой вместе с вами.
Лариса Алексеевна вздрогнула, сжалась, но перечить не посмела.
– Ну, возьми мое кольцо… – сказала она. – Это последнее, что у меня осталось от… от твоего отца.
– Много ли выручишь за эту безделушку?
– Зачем ты так, Оленька, камень крупный. В Петербурге поторговаться, так тысячи две, а то и три могут дать.
Дочь только отмахнулась.
– Не смешите меня! Пятьсот рублей красная цена, да и то в базарный день…
– Сколько же тебе надо, Оленька?
Барышня повернулась к Ларисе Алексеевне.
– Десять тысяч, – сказала она с усмешкой.
У старушки едва не подкосились ноги, она ухватилась за край стола, цепляясь за скатерть, съезжающие чашки звякнули о вазочку варенья.
– Что… Да как же… – только и смогла выдохнуть она.
– Да, десять тысяч, – повторила Нольде не без удовольствия. – Всего лишь малая честь того, чего лишил меня папенька. Раньше бы и думать было смешно о такой сумме, а теперь вы чуть в обморок не грохнулись. Но это все пустые слова, деньги мне нужны в ближайшее время…
– Где же их взять, миленькая, нам и продать-то нечего… И кольцо тебе не подходит…
Вопрос «где взять» мучил барышню Нольде раскаленным гвоздем, какой средневековые палачи любили загонять под ногти несчастным еретикам. Судьба дарила ей такой шанс, который нельзя упустить. Если им не воспользоваться, на жизни можно ставить жирный крест. Красотой, которая способна затмить отсутствие приданого, она не блистала. Богатых или влиятельных родственников не было. Верные друзья отца давно забыли про них с матерью. Надеяться приходилось только на себя.
Замужество, которое невероятным образом плыло в руки, было первой и последней попыткой вырваться из этой мерзкой, серой, гадкой жизни, спастись от глупых учениц, которые ее не любят и дразнят за спиной, от гимназии, в которую она каждый день шла, точно на каторгу. Ей хотелось обычной простой и легкой жизни замужней дамы. Жить в столице, съездить в Париж или на воды, завести детей, быть может, потом, но не сразу. Ничего несбыточного и невероятного. Все это будущий муж мог ей дать. Если не сразу, то уж лет через пять наверняка. Он сказал, что Нольде понравилась ему характером. Но условием у него было приданое, которое он намеревался пустить на устройство квартиры в Петербурге и ускорение своей карьеры. Нольде, не раздумывая, ответила, что приданое скоро будет, и дала слово, что это случится не позднее июля. И вот теперь оказывается, он хочет получить однозначный ответ. А ей и сказать нечего. Что делать, решительно непонятно.
