Дэвис Лисс - Компания дьявола
— Конечно. Один из них берет на себя роль жены, и с этого мгновения о нем говорится как о «ней», а их союз столь же серьезен и нерушим, как союз между мужчиной и женщиной.
— А союз мистера Тизера и Аул тоже был нерушим? — спросил Элиас.
— Со стороны Тизера — безусловно, — сказала Мамаша Клэп с грустью, — но боюсь, Аул отличалась более разносторонними интересами.
— Она интересовалась другими мужчинами? — спросил я.
— Более того, и женщинами тоже. Многие мужчины, которые ходят сюда, и глядеть не могут на женскую плоть, но у других это вошло в привычку, от которой они не в силах отказаться. Аул была из их числа.
— Простите за дерзость, — сказал я, — но ваши слова меня не удивляют.
— Потому что, по-вашему, все мужчины обязательно испытывают влечение к женской плоти?
— Нет, не поэтому. А потому, что мистер Абсалом Пеппер, которого вы называете Аул, был женат одновременно как минимум на трех женщинах. Он был многоженцем, мадам, а также, судя по всему, бесстыдным авантюристом. Полагаю, он хотел использовать мистера Тизера для каких-то своих целей. И вот он, должно быть, соблазнил бедного парня, чтобы размягчить его сердце и открыть его кошелек.
— Человек, — заметила Мамаша Клэп, — всегда пытается открыть чей-нибудь кошелек.
Мамаша Клэп не успела продолжить мысль — снаружи что-то загрохотало. Послышались крики — низкие мужские голоса и женоподобный фальцет. Упало что-то тяжелое, и снова крики, басовитые и требовательные.
— Боже мой! — Мамаша Клэп вскочила с резвостью, поразительной для женщины ее возраста. Она побледнела, зрачки расширились, а губы побелели. — Облава! Я знала, это когда-нибудь случится.
Она открыла дверь и бросилась прочь из комнаты. Кто-то мрачным голосом призывал всех стоять именем короля, а кто-то другой призывал всех стоять именем Господа. Я подумал, что вряд ли кто-то из них имел подобные полномочия.
— Это люди из Общества реформации нравов, — сказал Элиас. — Так вот почему они здесь околачивались — договаривались с констеблями об облаве. Мы должны отыскать Тизера. Если его арестуют, мы можем никогда его не увидеть.
Договаривать не было нужды. Если Тизера арестуют, вполне возможно, что его уже не будет в живых, прежде чем мы до него доберемся. Другие узники могут забить содомита до смерти, только бы не находиться с ним в одной камере.
Я выхватил шпагу из ножен и бросился к окну, чтобы срезать гардины. Протянул кусок ткани Элиасу, а второй повязал наподобие маски.
— Мы собираемся ограбить констеблей? — спросил Элиас.
— Ты ведь не хочешь, чтобы тебя узнали? Наверное, будет нелегко убедить лондонских джентльменов принять рвотное средство, если тебя застукают как содомита.
Его не пришлось долго уговаривать. Мгновение спустя его лицо уже закрывала наскоро сделанная маска — вроде тех, которыми я порой пользовался в дни моей юности на большой дороге, — и мы оба бросились в гущу событий.
Двое вооруженных людей в масках всегда привлекают к себе внимание, и мы не были исключением. И констебли, и содомиты смотрели на нас с одинаковым ужасом. Мы протиснулись сквозь толпу, исполнявшую странный парный танец — один партнер пытался арестовать другого, а тот сопротивлялся, — но нужного нам человека нигде не было видно.
В главном зале, где недавно был в разгаре бал, стояла кутерьма. Некоторые участники трусливо прятались по углам, в то время как другие отважно сражались, вооружившись подсвечниками и обломками мебели. Повсюду в беспорядке валялись столы и стулья, битое стекло островками блестело посреди луж пролитого вина и пунша. В зале орудовало десятка два констеблей или громил, нанятых для исполнения этой роли, а также с десяток членов Общества реформации нравов. Я подумал, что люди, так озабоченные нравами, могли бы вести себя не столь грубо. Двое констеблей прижали содомита к полу, а реформист охаживал его ногами. Группа из трех-четырех содомитов тщетно пыталась выбраться из комнаты, но констебли сбили их с ног, в то время как реформисты улюлюкали, отойдя на безопасное расстояние. Констебли были громилами и головорезами, а реформисты — трусами. Праведность всегда насаждается подобным образом.
— Тизер! — крикнул я метавшимся в панике содомитам. — Кто-нибудь видел Тизера?
Никто меня не слышал или не обращал на меня внимания. У бедняг и своих трудностей было предостаточно, а констебли еще не решили, стоит нас хватать или дать нам пройти. Никто не попытался нас задержать, ибо кругом было полно более легкой добычи. Члены Общества реформации нравов — их было нетрудно опознать, так как они боязливо съеживались, стоило нам посмотреть в их сторону, — вели себя очень показательно для тех, кто скрывает жестокость под маской религиозности. Несмотря на неистовую веру в своего Господа, они не спешили рисковать ради того, чтобы скорее предстать перед Ним.
— Тизер! — снова выкрикнул я. — Я должен найти Тизера! Я помогу ему выбраться.
Наконец один человек мне ответил. Два констебля держали его за руки, из носа его тонким ручейком струилась кровь. Парик съехал на сторону, но все еще удерживался на голове. Один из констеблей решил показать своему товарищу, насколько отвратительны эти мужеложцы. Он ухватил арестованного за мягкое место и ущипнул, будто имел дело с толстой шлюхой.
Лицо бедняги перекосилось от боли и унижения, но, увидев нас, он догадался, что мы не враги, а сочувствие в моих глазах заставило его ответить мне.
— Тизер бежал! — крикнул он. — Через парадный вход, с большим черномазым.
Я стал пробиваться к передней части дома. Двое констеблей бросились мне навстречу, чтобы преградить дорогу, но я оттолкнул их плечом, и они рухнули, освободив путь мне и скрывавшемуся за моей спиной Элиасу.
Когда мы выбрались из главного зала, поле боя осталось позади. Трое констеблей погнались вслед, но не слишком рьяно, скорее для проформы, чтобы объяснить позже, будто пытались нас схватить, но не удалось. Этим людям платили не так много, чтобы они рисковали своей жизнью. Арестовать несколько содомитов было делом пустяковым, а вот бандитов в масках лучше оставить солдатам.
У входа дежурили двое реформистов, но, завидев нас, они тотчас посторонились. Один так засуетился, что потерял равновесие и упал прямо мне под ноги, так что мне пришлось через него перепрыгивать, чтобы не споткнуться. На улице перед домом уже начала собираться толпа. Зеваки не знали, как с нами поступить, но наше появление было встречено одобрительными пьяными возгласами.
К счастью, крыльцо оказалось довольно высоким, и с него открывался хороший вид. Я огляделся и увидел их. Несмотря на темноту, я сразу узнал Тизера, его тащил за руку очень крупный человек, двигавшийся с удивительной грацией. Я не мог рассмотреть его лица в темноте, но был уверен, что похититель Тизера не кто иной, как Аадил.
Глава двадцать шестая
В Холборне полно маленьких улиц и темных переулков, которые могут на первый взгляд показаться идеальным местом, чтобы скрыться от погони, но многие из этих переулков представляли собой тупики. И даже такой смельчак, как Аадил, вряд ли желал сразиться с двумя преследователями и удерживать при этом похищенного, будучи загнанным в угол. Поэтому я ничуть не удивился, увидев, что он побежал по Кау-лейн в сторону загонов для овец. Возможно, он намеревался затеряться среди животных.
Мы с Элиасом сорвали наши маски и устремились за Тизером и его похитителем. Начался дождь, несильный, и снег тотчас превратился в жижу, а обледеневшая земля стала предательски скользкой. Мы бежали как могли быстро по этой опасной поверхности, но вскоре стало ясно, что потеряли Аадила и Тизера из виду. Элиас начал отставать, смирившись с поражением, но я не сдавался.
— К пристани! — сказал я. — Он попытается переправить похищенного по воде.
Элиас кивнул, разочарованный тем, что наша погоня еще не окончилась. Несмотря на усталость, он следовал за мной темными закоулками, пока мы не оказались на открытом месте под ночным небом возле реки. Я услышал крики торговок устрицами и торговцев пирожками с мясом, предлагающих свой товар, хихиканье проституток, пьяный смех и, конечно, призывы бесчисленных лодочников. Повторяя старую игру слов, они говорили «ученые» вместо «гребцы»[11] и «шлюхи» вместо «весла».[12] Получалось: «Ученые, вам нужны шлюхи?» Острота была стара, как сам город, но никогда не теряла прелести для невзыскательной публики.
Мы были теперь на пристани, битком набитой народом, где богачи смешались с бедняками, и все сходили с лодок или садились в них. Мы услышали возгласы, доносившиеся с воды. Согласно еще одной старинной традиции, стоило человеку сесть в лодку, какое-либо уважение к сословию или классу исчезало, и простолюдины могли обзывать высокородных леди и богатых джентльменов любыми непристойными словами. Даже самому королю, если бы тот соизволил переправиться через реку в лодке, не сделали бы снисхождения, хотя, думаю, он слишком плохо знал английский, чтобы понять ругательства в свой адрес.
