И Паркер - Адская ширма
— Тогда кто же вы? — поинтересовался Кобэ. Старик снова вытер нос и шмыгнул.
— Проклятый холод! — пробурчал он. — Что-то не припомню, чтобы сами-то вы представились.
— Я начальник полиции Кобэ.
— Курам на смех! — Старик ухмыльнулся. — С чего бы это начальнику столичной полиции являться сюда? Придумайте что-нибудь получше.
— Не тратьте мое время понапрасну! — вспылил Кобэ.
Даже не поднимаясь с места, старичок умудрился выказать почтение.
— Харада. Бывший профессор математики Императорского университета, а ныне жалкий раб в услужении.
— Я расследую преступление. Вам знакомо имя Нагаока?
Старичок изумленно уставился на него:
— У Нагаоки неприятности? Удивительно. Он же был здесь недавно.
— Был? Когда?
Харада шмыгнул носом и заглянул в свои приходные бумаги, ведя по строчкам посиневшим от холода пальцем.
— Ну вот же, — пробормотал он. — Да, у меня отмечено второе число этого месяца.
— Ага! — оживился Кобэ. — Уже кое-что проясняется. Кстати, какого черта вы тут делаете?
— Уж не знаю, какого черта, но я здесь работаю. А без черта тут явно не обошлось — чертовски трезв, чертовски продрог и вожусь с чертовыми счетами этого чертова скряги в непротопленном садовом домике, где на меня орет какой-то полицейский.
Акитада сдержал улыбку. За пределами столицы Кобэ явно не пользовался уважением. Он спросил у непочтительного Харады:
— А где ваш хозяин?
— Мой хозяин? — Приподнявшись, Харада попытался смерить Акитаду презрительным взглядом, но из этого ничего не вышло — все испортила очередная капля, повисшая на кончике носа. Он смахнул ее замызганным рукавом и высокомерно проговорил: — Если вы — кстати, абсолютно незнакомый мне человек — упоминаете здесь Ясабуро, значит, вы плохо слушали. Этот человек никому не хозяин. Он неумеха во всем, полный неудачник. Я работаю у него, но при этом во многих вещах скорее я у него хозяин. В этом вся тонкость, молодой человек. Запомните это!
Акитада улыбнулся:
— Простите меня, господин Харада. Меня зовут Сугавара. Я принимаю участие в расследовании дела одного из заключенных господина Кобэ, брата Нагаоки.
— Ах вот оно что?! Несчастный Кодзиро! — Харада оглядел Акитаду с головы до ног. — Ад разверзает свою пасть в самых неожиданных местах и в самых потаенных уголках. Остерегайтесь демонов, что скрываются среди живущих.
— О чем это вы? — сухо спросил Акитада. Но Харада отвернулся, качая головой:
— Да так, ни о чем. Вам лучше подождать Ясабуро. Он сейчас с луком и стрелами сеет смерть и разрушение среди ворон. — Он снова укрылся одеялами и принялся растирать тушь.
Рассерженный Кобэ открыл было рот, чтобы объяснить Хараде, кто тут отдает распоряжения, но в это время со стороны дома послышался чей-то крик. Они обернулись на голос.
По заснеженному саду к ним быстро приближалось еще одно странное создание — высокий тощий старикашка с проседью в бороде и щетинистыми бровями. На нем были старомодный, отороченный мехом охотничий плащ, меховая шапка и высокие, облепленные снегом меховые сапоги. Если бы не лук и не колчан со стрелами за спиной, его можно было бы принять за старого медведя, расхаживающего на задних лапах.
— Кто вы, ко всем чертям, такие и что вам нужно? — прокричало визгливым голоском странное создание, потрясая луком. — Отстаньте от него! Он работает. И я плачу ему за это, а не за то, чтобы он трепал языком со всяким встречным-поперечным дурнем, которого угораздило сбиться с пути.
— Это вы Ясабуро? — рявкнул на него Кобэ, окончательно потеряв терпение.
Меховой человечек — лет под семьдесят, судя по бороде, — остановился и изумленно уставился на Кобэ, потом огрызнулся:
— Я первым задал вопрос.
Кобэ помрачнел — он явно не привык к такому неподчинению.
— Полиция! — рявкнул он. — Мы зададим вам кое-какие вопросы. В доме.
Ясабуро отвел взгляд.
— Я удалился на покой, — пробормотал он. — Если вам нужен совет специалиста, обратитесь лучше к университетской молодежи.
Кобэ буквально выпрыгнул из хибарки на снег.
— Я сказал, идемте в дом! И если вы сейчас не сдвинетесь с места, я велю привязать вас к лошади, и вы у меня потопаете пешком до столицы.
Без единого слова Ясабуро повернулся и зашагал к дому. Связка мертвых птиц, болтавшаяся у него на поясе, походила на хвост какого-то большого зверя. Акитаде показалось, что он услышал за спиной тихое хихиканье, но, когда он обернулся, Харада сидел, уткнувшись в свои счета.
Дом оказался крепким старым особняком с покатой крышей, выстроенным из прочной, солидной древесины, правда, почерневшей от времени и копоти. В грязной прихожей Ясабуро швырнул в угол связку птиц и присел разуться на каменную ступеньку, от которой начинался деревянный пол коридора.
— Вот чертовы птицы! — пробурчал он. — Никто столько шуму не делает, как эти вороны. — Своим гостям он даже и не подумал предложить разуться.
Акитада и Кобэ молча скинули сапоги и последовали за ним. Шаркая впереди, он привел их в просторную комнату с очагом посередине, такую же, как у Кодзиро, только здесь вдоль задней стены имелся деревянный помост, возвышавшийся над остальным полом. На этом помосте располагались какие-то странные предметы, которые трудно было разглядеть в потемках, пока Ясабуро не зажег фитилем пару масляных ламп.
Гости в изумлении уставились на громадный, обтянутый кожей барабан, украшенный деревянной резьбой в виде оранжевых языков пламени и черно-белых символических знаков инь-ян, и на другие барабаны поменьше, на складные табуретки, цитру и пару лютен. На вбитых в стену гвоздях висели флейты самых разных видов.
— Я вижу, вы здесь у себя в деревне устраиваете музыкальные представления, — сказал Акитада.
— Больше уже не устраиваем, — проворчал Ясабуро. — Раньше все это было, когда девчонки жили здесь. А теперь вот сиди только да жди, когда смерть придет.
Он пнул ногой в их сторону несколько пыльных выцветших подушек и пошевелил угли в очаге. Подкинув к ним дровишек, он раздул огонь, взметнувшийся к почерневшим от копоти балкам. Комната наполнилась дымом.
Кобэ и Акитада уселись на подушки подальше от очага.
Хозяин дома не стал дожидаться, когда пламя немного поутихнет, и наполнил свисавший на цепи закопченный железный чайник вином из глиняного кувшина. Потом он скинул с себя меховой плащ и шапку, бросил их на стоявший в углу платяной сундук и сел рядом с гостями.
— Ну и что же вам нужно? — недружелюбно спросил он.
Акитаде показалось, что за этой неприветливостью скрывалось беспокойство.
— Я начальник столичной полиции Кобэ. Скажите, к вам недавно наведывался ваш зять Нагаока?
Ясабуро не мог скрыть удивления.
— А в чем, собственно, дело?
— Зачем он приезжал сюда?
Ясабуро поерзал на подушке, потом сказал:
— Соболезнования выразить.
— Ну и с деньгами разобраться, как я понимаю? — вставил Акитада.
Ясабуро метнул на него взгляд из-под кустистых бровей, но ничего не ответил, а, встав, разлил горячее вино в три чарки и две протянул Кобэ и Акитаде.
— А вы не похожи на полицейского, — сказал он Акитаде. — Кто вы такой?
— Я Сугавара Акитада и представляю интересы брата Нагаоки.
Вино оказалось мутным и кислым на вкус. Либо этот человек испытывал крайнюю нужду, либо и впрямь был скупердяем, как назвал его Харада.
Ясабуро свирепо сверкнул глазами.
— Этого ублюдка, убившего мою девочку? Вам нечего делать в моем доме! Убирайтесь вон!
— Он останется, — вмешался Кобэ. — А вы будете говорить.
— Что вам от меня нужно? — Голос Ясабуро перешел на визг. — Я потерял родное дитя, любимую дочь, красавицу, одаренную всеми талантами, а вы врываетесь в мой дом и терзаете меня какими-то дурацкими вопросами! И что с того, если Нагаока заявлялся сюда неделю назад? Не очень-то он торопился. Ему давно уже следовало принести свои извинения за то, что его братец сотворил с моей маленькой доченькой. Да и был-то он здесь всего ничего — утром приехал и в тот же день уехал. Дела у него где-то были, как он сам сказал.
— Какие дела? Где?
— Откуда мне знать? Может, охотится за каким-нибудь редким предметом, надеется надуть полуграмотных монахов, чтобы потом загнать его по баснословной цене в столице. А на что он еще-то способен? Только деньги добывать. Поэтому я и отдал за него свою доченьку. Чтобы она хорошую жизнь увидела. Ха-а! — Он издал горлом какой-то горестный звук, покачал головой и прикрыл глаза рукой.
Акитаде эта демонстрация чувств показалась неубедительной. Этот Ясабуро явно состоял из множества противоречий, играл много ролей одновременно. То он изображал деревенского отшельника, то неординарного ученого, то убитого горем отца, то отрицающего весь мир циника. Он испытывал жгучий интерес к этой персоне, но счел, что лучше будет, если вопросы станет задавать Кобэ, особенно теперь, когда выяснилось, что его присутствие здесь не сильно приветствуется.
