Валерий Введенский - Сломанная тень
Налединский задумался. О гибели Тучина они с Владимиром узнали по приезде и обсудить ничего толком не успели. Тоннер явно подозревает Лаевского. Сказать правду – значит усилить его подозрения. Соврать? Тоннер явно не дурак, согласовать показания им времени не дадут! Если сейчас он соврет, а Владимир, напротив, скажет правду, под подозрением окажется он сам, Налединский! Будь что будет!
– Сегодня ранним утром!
Тоннер вскочил:
– Терийоки в шестидесяти верстах отсюда! А выехал Лаевский часов в двенадцать пополудни! Где ж он был столько времени?
– На лице царапины заметили? – Терлецкий тоже не смог усидеть.
– Владимир перевернулся дорогой! – объяснил сыщикам Налединский. – Сейчас неудачное время для поездок: снега нет, зато лед повсюду. Владимир очень долго ждал помощи со станции, чудом ноги не отморозил. Второпях в ботиночках поехал! – Налединский нервно поправил шейный платок. – Вы зря подозреваете Лаевского! Он не убивал Тучина!
– А Баумгартена? Репетина? Верхотурова? Ухтомцева? – Терлецкий вплотную подошел к креслу, где сидел Юрий.
– Тоже не убивал!
– А кто? – Терлецкий нависал над ним скалой, готовой в любую секунду раздавить.
– Супруга сказала, что Тучина убил слуга!
– Это мнение полиции! А мы подозреваем вашего друга!
– Потому что мыслите превратно! Да, все убитые – его кредиторы! Но Лаевский – дворянин! Это слово для вас хоть что-нибудь значит?
На лице Терлецкого заиграли желваки.
– Юрий! Вы были любовником Лаевского? – спокойно уточнил Тоннер.
– Да!
– Сходите-ка за Лаевским, Федор Максимович! – приказал Илья Андреевич.
Терлецкий сжал кулаки. Тоже мне! Нашел мальчонку на побегушках. Но сдержался:
– Слушаюсь!
– Почему вы расстались с Лаевским? – спросил Тоннер, когда полковник вышел.
– Владимир стал вымогать у меня деньги, а я, как все богачи, предпочитаю бескорыстную любовь.
– Лаевский беден? – удивился Тоннер.
– Вполне обеспечен! Отличный дом, недурное имение! Но он мечтает о миллионах! Потому несколько лет назад ввязался в аферу. Один прохиндей наплел ему с три короба про алмазы в Якутии! Мол, точно они там есть, надо только снарядить экспедицию, чтобы их найти. Стократные прибыли обещал! Вот Владимир и тратится! Тянут и тянут с него деньги. Должен уже всем! Тайком отцовское имение заложил. Я после свадьбы пообещал ему по-родственному выкупить долги, но думаю, сперва надо взять над ним опеку. Все ведь просадит!
– Вот вам и мотив для убийств! – воскликнул Тоннер.
– Простите, как вас зовут?
– Илья Андреевич.
– Илья Андреевич! Прислушайтесь к моему мнению! Лаевский не убийца! Жадный дурачок, но не убийца!
Тоннер промолчал.
– Вопросов ко мне больше нет? Я могу быть свободен? – спросил Налединский.
– Еще один вопрос, на сей раз личный.
– Третье отделение волнуют мои отношения с женой?
– Я говорю о письме, которое Дашкин просил вас передать в Лондон.
Налединский побледнел. Ответил медленно, пытаясь сообразить, что и откуда известно:
– Такого не помню!
Дьявол! Ведь и под пытками не признается! Придется бросать карты на стол!
– Признаюсь по секрету! Я не жандарм! Убийство Тучина расследую по просьбе Бенкенштадта. А по просьбе Дашкина разыскиваю его письмо. Князя им шантажируют! Та же особа, что вымогала деньги у Баумгартена и задушила Тучина.
– Бог мой! – всплеснул руками Юрий.
Он почему-то сразу поверил Тоннеру. Ну не похож он на жандарма!
– Вы отправили письмо из Финляндии?
– Я похож на идиота? Такая же губерния, что и остальные![87] Князь сунул мне письмо перед самым отъездом. – Налединский сразу же отбросил надменный тон и заговорил с Тоннером доверительно, как со старым товарищем. – Владимира дома не случилось, и я попросил тестя, чтобы вернул князю письмо, придумав благовидный предлог. Мол, Налединский забыл его случайно.
Допрос Владимира нового не принес: та же история про крушение на дороге, рассказ о шантажистке, известный со слов Угарова.
– Медальон с вашим портретом – у кого Тихон украл его? У вас? – задал Тоннер самый главный вопрос.
– Понятия не имею. Мы обменялись когда-то медальонами с Костей Ярошем. Давно! – Лаевский снял с шеи цепочку, открыл медальон. С эмали смотрел тонкогубый юнец с орлиным носом. – Костя умер этой весной у себя в имении. Поехал навещать больную мать. И заразился…
– А его пистолеты как здесь оказались?
– Не знаю! Он всегда таскал их с собой.
– А денщик Яроша не в курсе, к кому попали пистолеты? – Терлецкий уже не знал, что спросить. – У кого он теперь служит?
– Знаете, это весьма странно… Я сам хотел от него узнать подробности и несколько раз заезжал в Измайловский полк. Но денщик туда не вернулся!
– Всякое бывает, – рассеянно подытожил Тоннер. – Вы свободны! Продолжим завтра.
– Завтра отпевание Тучина! – напомнил Лаевский. – И мамы!
Черт! А кто Софью Лукиничну прикончил? Ведь, несмотря на тщательные поиски, бутылочка так и не нашлась. Снова Лаевский? Мать-то ему чем помешала?
– Я зайду к Андрею Артемьевичу, принесу соболезнования, – попытался схитрить Тоннер. – Езжайте, Федор Максимович, вы, верно, устали!
– Ничего! Подожду.
– Письмо? Какое письмо? Молодой человек, оставьте меня в покое!
– Письмо на французском языке, адресованное в Лондон, в собственные руки господина Веремеева!
– Было такое! – обрадовалась Ольга Змеева. – Я его пару недель назад нашла!
– Что вы с ним сделали?
– Отправила с почтой!
Тоннер чуть не запрыгал от радости: его догадка подтверждалась. Оставалось дождаться сведений от Бенкенштадта и действовать наверняка.
Наверняка…
Улыбка сползла с губ Тоннера. Шантажист-убийца покрывать князя Дашкина не станет. И вместо Государственного совета Андрей Кириллович окажется в Нерчинске!
Колокольчик зазвенел, когда швейцар подавал Тоннеру и Терлецкому верхнюю одежду. С шубой Терлецкого на руках Филипп Остапович открыл дверь.
– А, это ты, Савва!
– Слуга господина Налединского! – отрекомендовал вошедшего Пантелейка, крутившийся в прихожей. – Веселый очень! Фокусу меня научил! Показать, Илья Андреевич?
Казачок вытянул ладонь тыльной стороной вверх, подогнул большой палец к ладони.
– Сколько пальцев?
– Восемь! – пошутил Тоннер.
Озадаченный Пантелей расправил руку и принялся вслух считать. Почему восемь? Должно же быть четыре!
– А вас, сударь, пускать не велено! – следом за Саввой попытался войти Матвей Никифорович. Филипп Остапович остановил его в дверях.
– Барин мой его хочет видеть! – объяснил Савва, попутно показав казачку новый фокус. Правая рука пронеслась над левой, на лету «украв» большой палец.
– Ух ты!
– Илья Андреевич! Какое счастье, что вы здесь! – воскликнул вместо приветствия Кислицын. – Раздевайтесь! Меня сейчас вызовут на дуэль! Будьте моим секундантом!
– Помилуйте, Матвей Никифорович…
– Кроме вас, в Петербурге у меня нет друзей! Не обзавелся…
– Но…
Тоннер с Терлецким переглянулись. Дуэли запрещены, наказывают и участников, и секундантов, но отказ тоже невозможен, пятном отразится на репутации.
– Я вас не задержу! – обрадовался Кислицын. – Как только он перчатку кинет, быстро договоритесь о времени и месте! И все! Езжайте спать. – Они уже поднимались по лестнице. – Назначьте в шесть на Островах! Послезавтра!
Матвей Никифорович вздохнул и перекрестился.
– Войдите! – ответил на стук Налединский. – Нет! Нет! Простите, господа! Я же сказал, моя личная жизнь тайной полиции не касается!
– Я полагал… – начал Кислицын.
– Один на один! – оборвал его Налединский.
– Подождите за дверью, – шепнул Тоннеру Матвей Никифорович.
– Тяжела наша доля! – вздохнул Федор Максимович, когда они с доктором вышли. – Первую половину жизни стреляешься из-за чужих жен, вторую – из-за своей!
– Да помолчите вы!
– Вы ведь бедны, господин Кислицын, – сочный голос Налединского прекрасно был слышен из-за двери. Если, конечно, приложить ухо. – Давайте так! Сто тысяч – и вы навсегда забываете Полину! И ребенка! Не волнуйтесь, обеспечен будет всем, любить буду как родного, унаследует мое состояние!
– Нет! – выдавил из себя Матвей Никифорович. Он уже жалел, что стянул перчатки в прихожей.
– А если вдобавок я назначу вам тысяч десять ежегодного содержания? Будете жить припеваючи, стишки писать!
– Я люблю Полину! – Кислицын вцепился пальцами в кресло и закрыл глаза, считая до десяти. Гнев – худший помощник. Надо успокоиться!
– Господин Налединский! – Кислицын старался говорить спокойно, но голос иногда срывался. – Давайте без увертюр! Мой секундант торопится!
– Стреляться желаете? Жаль! Хотел предложить вам иное решение!
– Нет и еще раз нет!
– Что нет? Я его еще не озвучил!
– Вы наговорили достаточно…
