Светозар Чернов - Операция «Наследник», или К месту службы в кандалах
Оказавшись на улице, Владимиров долго стоял перед погребком, пытаясь вспомнить, кто он такой и как здесь очутился. Место было не слишком фешенебельное — кругом лишь грязные лавчонки, харчевни и неказистые дома, а улицы забиты босяками и пьяной матросней. На расспросы о том, где же он находится и как пройти в Бобыльское, прохожие либо вовсе не отвечали, либо откровенно издевались, говоря, что он стоит в Одессе на улице Карантинной против Лонжероновского спуска. Несмотря на все потуги, сам Артемий Иванович сумел вспомнить только, что все дни он проводил в том самом погребке, откуда его так беспардонно выкинули, но где он проводил ночи, так и осталось для него загадкой. Память удержала также какую-то смутную картину подвала, где ночевали на нарах, да видение некой босяцкой обжорки с обитыми цинком столами, на которых стояли фаянсовые миски с борщом, переперченным до безумия, и с макаронами в бараньем сале по 3 копейки. Удрученный своим беспамятством Владимиров побрел прочь и шел так, пока не вышел на красивую площадь с памятником какому-то мужику в тоге на постаменте и видом на море с длинной цепью парусных шхун вдоль набережной внизу. Здесь он присел на скамейку вблизи голой акации и в поисках ответа стал изучать содержимое своих карманов, надеясь, что хоть что-нибудь ему что-то напомнит.
Первым у его ног на голубоватую известняковую плитку тротуара легло что-то плоское, завернутое в кусок грязной голубой тряпочки и перевязанное куском размусоленной пеньковой веревочки, от которой дурно пахло средством от перхоти. Артемий Иванович с отвращением выбросил сверток в прибитую к акации жестянку для поения собак. Сверток стукнул о дно банки. Затем Артемий Иванович достал само средство и сломанную щетку «Ротифер» с вращающейся головкой. Следующий предмет, отрытый им во внутреннем кармане пиджака среди набитых туда клочков газеты, привел его в неописуемое волнение. В его дрожащих руках трясся и позвякивал брелком ключ от номера гостиницы «Лондонская».
«Неужели я в Англии?» — подумал он и затравленно огляделся, страшась увидеть за кустом констебля, который привлечет его за бродяжничество. Констеблей не было и он слегка успокоился. Из правого кармана пиджака он выудил две визитные карточки: «И.Г. Затирка, ломовой извоз» и «Порфирий Маломуж, дамский мастер», а также вырезку из какой-то газеты: «Строгая дама ищет богатого ученика». Везде были напечатаны одесские адреса, что очень его разозлило. Он встал и сунул руку в задний карман штанов. Любой другой человек удивился бы, обнаружив там стальную вилку со зверски загнутыми и закрученными зубцами. Но Артемий Иванович обрадовался. Наконец-то он понял, почему так больно было сидеть на этой стороне задницы! Более того, он даже вспомнил историю, сопровождавшую появление у него этой вилки. В тот раз он поспорил с каким-то корабельным буфетчиком, что остановит вращение земли, для чего воткнул в стол вилку и принялся тормозить. Все очень веселились и утверждали, что ему это удалось. А буфетчик, прослезившись, даже проставился.
«Велики силы небесные!», — подумал Артемий Иванович, глядя на скрученную штопором вилку, и без сожаления бросил ее все в ту же собачью поилку.
Последними предметами, отысканными им в табачном крошеве, наполнявшем все его карманы, были несколько дужек от очков и две половинки расколовшегося стекла. Больше в карманах ничего не оказалось. Как за последнюю надежду узнать о своем прошлом и о нынешнем своем местопребывании он ухватился за странный сверток, выкинутый им в поилку на акации, развернул его и схватился за сердце. В тряпку была завернута сложенная пополам увесистая пачка белых пятидесятирублевых банкнот с портретом Николая I.
Запрятав сверток за пазуху, он бросился с площади обратно к погребку, но половой не пустил его, а когда Владимиров стал упорствовать, дал ему по загривку и вытолкал взашей на улицу.
— Эй, прохожий, — окликнул Артемий Иванович проходившего мимо священника, на животе которого почти горизонтально, словно могильная плита, лежал большой золотой крест, слегка колыхаясь вместе со своей опорой при каждом шаге. — У вас тут пароходы плавают?
— Еще как плавают! Одесса ж!
— Сам ты ж…! — сердито сказал Владимиров. — В рясе. В Петергоф они тут у вас плавают?
— Не слыхал, сын мой. В Афон плавают.
— А в Александрию?
— В Александрию плавают. Идите в порт, сын мой, там вам все скажут.
И Артемий Иванович направился в порт. Ему было как-то неудобно ехать в Александрию, потому что там у царя наверняка будет Черевин, да и кабаков там не держат, а около петергофской пристани находится любимый «Бель Вю», но раз уж в Петергоф ничего нынче не ходит, то придется ехать через Александрию.
В порту он заглянул в контору Российского общества морского, речного, сухопутного страхования и транспортирования кладей и спросил, не могут ли они вместе с кладью доставить его в Александрию, на что полусонный служащий, продававший билеты, ответил, позевывая в кулак, что пароходы на Александрию ходят из Карантинной гавани, а суда их общества из Практической гавани могут доставить его и с кладью и без оной вдоль всего берега вплоть до Кавказского побережья, хоть в Севастополь, хоть в Евпаторию.
Услыхав про Севастополь, Артемий Иванович мгновенно забыл про Александрию. Не то, чтобы он вспомнил, где находится, но он осознал, что зачем-то ему надо было непременно попасть в Севастополь. И он взял билеты на отходящий через несколько часов крымско-кавказским товаро-пассажирским рейсом с заходом в Евпаторию пароход «Новосельский».
19 октября, воскресенье
Сопровождаемый звоном колоколов, возвещавших начало воскресной службы, и перезвоном склянок на кораблях, заполнявших обширную севастопольскую бухту, Артемий Иванович торжественно сошел с парохода «Новосельский» на Графскую пристань. Несмотря на то, что теперь у него под ногами находилась земная твердь, качка для него продолжалась, ибо за ночь со страха он выдул на пароходе две бутылки «поповки» и графин местной пароходной водки в буфете, а закуску заменил разговором с соседями по столику о своих подвигах по спасению государя императора во время наводнения в Петергофе.
У колоннады пристани сидел на корточках одинокий татарин и скучал над корзиной с апельсинами, которые никто по причине холодной погоды не желал у него покупать. Артемий Иванович подошел к нему и встал, угрожающе накренясь над корзиной. Сжавшись перед явной угрозой, татарин испуганно смотрел на него снизу вверх.
— Апельсины продаешь? — спросил Владимиров, который чуствовал настоятельную потребность заткнуть себе чем-нибудь горло, через которое просилось наружу содержимое его желудка.
— Канэшна, — робко ответил татарин, подвигая корзину с апельсинами к себе поближе. — Можит, нужна?
Артемий Иванович кивнул головой и это движение вывело его из неустойчивого равновесия. Севастополь со своими храмами, пристанями, бухтами и кораблями вдруг кувырнулся и навалил татарина вместе с его корзиной прямо на Владимирова. Артемий Иванович издал страшный рев, так что даже собаки, мирно спавшие между колоннами, повскакивали и бросились наутек. Апельсины раскатились по пристани и мальчишки, прежде мирно удившие рыбу, бросились подбирать те, что укатились дальше всего от хозяина. Только один из мальчишек, свалившийся от крика Артемия Ивановича с пристани в воду, не присоединился к своим приятелям. Он выбрался на причал и, мокрый и дрожащий, встал рядом с татарином и с благоговейным ужасом глядел на Владимирова, барахтавшегося среди фруктов.
— Татарин? — спросил Артемий Иванович у торговца, с трудом вылезая из сломанной корзины и поднимаясь с четверенек посреди давленных апельсинов.
— Разумейся, — ответил татарин, ползая на коленях и собирая те апельсины, что не погибли под Артемием Ивановичем и не были украдены мальчишками, — бывает татарин, бывает русский, да?
— А это что за грязные рожи? — Владимиров обратил свой мутноватый взор на стайку мальчишек с самодельными удилищами, которые бросили свое занятие и теперь присоединились к своему искупавшемуся товарищу.
— Это малчик. Они рыбам ловят, да?
— Так, так, так, так… — Артемий Иванович отошел в сторонку и съел апельсин, не счищая с него даже кожуры. Попав в желудок, апельсин пробыл там несколько мгновений и тут же выскочил обратно. Владимиров смущенно затер получившееся безобразие ботинком и поспешно вернулся к торговцу. Ему было ужасно скверно и он с черной завистью взглянул на хозяина корзины, которому было хорошо.
— Послушай, татарин: зачем вы, татарины, водку не пьете? — спросил он.
— Мы ему не пьем, потому нилзя, — пояснил тот, загораживая корзину с уцелевшими апельсинами своим телом.
— Вздор, вздор, — загорячился Артемий Иванович. — Это вы, наверное, Корана не поняли как следует… Давай сюда Коран, я тебе покажу место, где можно пить…
