Далия Трускиновская - Скрипка некроманта
— Постарайся сегодня же увидеть князя. И, не теряя ни минуты, — на поиски этого Шпигеля и его бывшего господина.
— Будет сделано, ваше сиятельство.
— Ну вот, все, что могла, — свершила… — Княгиня, хотя сани уже остановились и до корчмы было всего несколько шагов, поплотнее закутала голову в шаль. — Теперь я хоть знаю, отчего князь юлил и изворачивался, когда я спрашивала его о Брискорне. Этот кавалер, изволите видеть, не желал выдавать мне на расправу коровищу Залесскую! Проводи меня наверх. А вам, господа, моя благодарность. И буду еще более благодарна, если вы поможете довести это дело до конца.
Маликульмульк вместе с княгиней поднялся в «Иерусалим», убедился, что ее там принимают лучше французской королевы, дождался, пока она быстро напишет записку князю, и спустился к дороге.
— Все зависит от того, как скоро мы сумеем отыскать старого Манчини с деньгами, — заметил Гриндель, когда Маликульмульк сел в сани. — Сдается мне, что он с перепугу сбежал.
— Он бы очень разумно сделал, если бы сбежал из Риги, — сказал Паррот. — Тогда бы у нас был шанс застать его в живых. Но я подозреваю, что он отправился к единственному человеку в городе, которого знает. И если этот человек действительно посредник в переговорах с покупателем, то старик в опасности.
— Но почему он сбежал? — спросил Маликульмульк. — Что его вдруг спугнуло?
— Да вы же и спугнули, — усмехнулся Паррот. — Когда вы обругали его за ругань, Манчини понял, что вы знаете итальянский язык, и перепугался — не услышали ль вы чего-то лишнего, не брякнул ли при вас чего Баретти. С перепугу побежал искать Шпигеля или кого-то иного, о ком мы еще не знаем…
— Клянусь вам, Паррот, ничего я не слышал такого! Иначе давно бы уже пришел к вам и мы нашли этим словам объяснение!
— Вот я и говорю — его не разум прочь погнал, его нечистая совесть погнала. Ему всюду мерещилась кара за злодеяния — и, кажется, он сам, по своей воле, побежал туда, где получит воздаяние. Так бывает, — и Паррот неожиданно похлопал Маликульмулька по плечу. — Не вините себя ни в чем, Крылов, если что и случится, это — та самая воля Божья, о которой говорят теологи, в действии.
Они подъехали почти что к самой реке, стали искать трактир — где ж еще в это время может быть перевозчик, как не в трактире? Им пришлось спуститься по течению до Клеверсхольма, и там лишь удалось сговориться с лодочником-латышом, и то — благодаря Гринделю.
Сани они отправили обратно в «Иерусалим», а сами забрались в небольшую лодку. Перевозчик зажег фонарь на носу и оттолкнулся от причала. Вода была уже схвачена тонким ледком, и лодка, продавливая его, шла очень медленно. Гребцов было двое, им приходилось тяжко — весла застревали в ледяной каше. А когда удалось напасть на проплешину, свободную ото льда, лодка не сразу пошла под нужным углом к берегу, и ее потащило течением.
— Есть надежда, что мы выберемся на берег сразу за Цитаделью, — заметил Давид Иероним.
Но их высадили далеко за бастионами Цитадели, и Маликульмульк, соскакивая с борта лодки, попал-таки в воду и промочил ноги. И это бы полбеды — но шуба намокла и стала стопудовой.
— Идите скорее! — гнал его вперед Паррот. — Еще только недоставало, чтобы вы слегли с горячкой! Быстрее, быстрее! Вы бежать можете?
— Нет, — ответил, уже задыхаясь, Маликульмульк. Ему хотелось одного — сесть, хоть в снег, и перевести дух. Сесть, сесть, сесть — хоть на полминуты. Полминуты его спасут, он просто закроет глаза и придет в себя, да хоть прямо на снегу, если нет ничего более подходящего!..
— Крылов, вот огни Цитадели! — подбадривал Давид Иероним. — Еще пять минут — и мы там! Зайдете к своим приятелям, согреетесь, переобуетесь — и в замок!
Но это оказались не пять минут — пока прошли вдоль вала по берегу реки к воротам, пока объяснялись с часовыми, пока дождались знакомого Маликульмульку офицера, прошло немало времени. Паррот заставлял его ходить и даже размахивать руками. Гриндель предложил было поменяться шубами, но Паррот высмеял его — Гриндель-то в одеяние Крылова влезет и дважды им обернется, а Крылов?
Наконец Маликульмульк оказался в артиллерийской казарме, разделся и стянул с ног сапоги.
— Дайте мне хоть сухие портянки, что ли, — попросил он. — До замка доберусь, там видно будет.
Он представлял себе состояние князя, не имеющего понятия, что с супругой. С одной стороны, не Паррота же посылать с объяснениями. С другой — что будет сказано по поводу Брискорна?
— Я пойду с вами, — решил Гриндель. — А ты, Георг Фридрих, найдешь ормана и будешь ждать с ним у Южных ворот…
— Нет, — сказал Маликульмульк. — Мы никуда не поедем. Тот, кто мне нужен, живет совсем близко от замка.
Он имел в виду фон Димшица. Шулер наверняка знал что-нибудь о хозяине картежной фабрики.
— Возьмите у офицеров хоть какую-нибудь епанчу, — посоветовал Паррот, — а шубу оставьте здесь. До замка идти недалеко. А там для вас лекарство найдется. Полстакана черного бальзама на стакан горячей воды — уж бальзам наверняка у кого-нибудь есть.
Это было разумно.
Судьба, искупав философа в речке, решила, что с него, пожалуй, хватит. Поднявшись наверх, Маликульмульк узнал, что князь сидит в гостиной с Барклаем де Толли и еще какими-то господами из магистрата. Маликульмульк вызвал одну из придворных дам, передал ей записку для князя, и попросту сбежал.
Спускаясь по лестнице, он все думал о словах Паррота. У них получилось умственное сооружение: Манчини нарочно оставил скрипку под шубами и подал знак Брискорну, что ее можно взять. Из сооружения изъяли Брискорна, что осталось? Манчини, подавший знак кому-то другому?
Бедному Баретти, который вынес скрипку и передал ее посреднику, за что и поплатился? И потому Манчини врал, внушая, будто после отъезда квартета скрипка еще была у него в руках? Логично, да только в гладкую и простую картинку не вписывается канифоль, найденная в галерее. И перевернутый ящик…
Ящик, допустим, могли притащить кавалеры, как предположила княгиня. Но канифоль уронить они не могли. Кто бы мог, сидя на ящике, открыть футляр и выкинуть оттуда проклятый кусок канифоли?
И тут пришла наконец мудрая мысль.
Маликульмульк повернул обратно и чуть ли не побежал в людскую.
Он хотел знать одно: когда старый Манчини и мальчик спустились в Южный двор. Прибежал ли кто из казачков сказать им, что наемный экипаж прибыл, или они вышли заблаговременно?
В людской было неспокойно: дворня строила домыслы о княгинином путешествии.
Узкий мирок со странными и искаженными интересами — вот что такое дворня богатого господина. А с голицынской вышло еще хуже — оказавшись в чужом городе, этот маленький, в три десятка душ, кружок совсем замкнулся и начал, не получая достаточно сведений, выстраивать свою картину мироздания. Маликульмульк уже столкнулся с этим на примере кучера Терентия.
Слава Богу, хоть не заподозрили в Гринделе или Парроте любовника ее сиятельства. Для людей, которые все на свете старались умственно свести или к еде, или к кошельку, или к блудливым побуждениям, это уже было великим подвигом. Но дворня изобрела лекаря в Митаве, которого следовало доставить к больному Николеньке, дворня изобрела также злобных кредиторов проигравшегося Ивана Андреича, которых поехала усмирять всемогущая княгиня. Увидев его, лакеи, конюхи и кухонные мужики повскакали с мест, всем видом являя сочувствие и тревогу.
Его вопрос показался всем совершенно дурацким: человек несколько тысяч проиграл, его шулера обчистили, князь решил отослать его обратно в Зубриловку, а ему какую-то чушь подавай! Но после короткого спора меж собой лакеи доложили: именно так, старик не стал ждать экипажа, а спустился с мальчиком заранее. Мальчик еле держался на ногах, и все поняли это так: на свежем воздухе бедняжечке полегчает.
— И долго ли они ждали экипажа? — спросил Маликульмульк.
Этого не знал никто, но казачок Гришка нашел потерянный итальянцами пакетик со смесью целебных трав и побежал их догонять. Так он видел — во дворе пусто, мальчик сидит на ящике у дверей, а старик его поддерживает.
— Так, — сказал Маликульмульк.
Умственная конструкция оказалась проста до изумления, проще пареной репы. И он поспешил прочь из замка — туда, где за Свинцовой башней ждали Паррот и Гриндель.
Глава 8. Справедливость
— Да, я знаю этого Шпигеля, — сказал фон Димшиц. — Знаю также, где его фабрика. Сам он живет с ней рядом. Но только он не имеет ни малейшего отношения к дилетантам и меломанам. Он обыкновенный сметливый предприниматель. Слово «Гварнери» для него пустой звук.
— А о том, что он бывший лакей, вам тоже известно? — спросил Давид Иероним.
— Да, он был у кого-то в услужении, многие с этого начинали. И многие выполняют деликатные поручения своих бывших господ.
