Еремей Парнов - Собрание сочинений: В 10 т. Т. 3: Мальтийский жезл
Обстановку накаляли крики римского плебса, осадившего дворец, где согласно обычаю были замурованы кардиналы-выборщики. Вновь обрести свободу они могли, только огласив имя нового главы христианства. Да и то сомнительно, потому что собравшаяся под окнами двадцатитысячная толпа не на шутку грозила расправой.
— Римлянина, римлянина, римлянина! — скандировали разгоряченные вином патриоты. — Папа должен быть римлянином! Если этого не будет, мы перебьем всех!
Чтобы как-то успокоить орущую чернь и выиграть время, папские регалии силком надели на брыкавшегося что было мочи кардинала Теомбалдески и выперли его на балкон.
— Папа не я! — бился он в исступлении, страшась неминуемой расплаты. — Они вас обманули! Я не хотел!..
Но его визги потонули в густом торжествующем гомоне, жутком, ни на что не похожем реве охваченной истерией толпы.
Кардиналам не осталось ничего другого, как увенчать тиарой первого попавшегося итальянца. Разумеется, в порядке временной меры, чтобы поскорее вырваться из этого проклятого города. В Авиньоне они надеялись все переиграть.
По обыкновению политиканов невысокого пошиба, заботящихся только о собственной выгоде, выборщики одну за другой отвергли все мало-мальски достойные кандидатуры и остановились на самой ничтожной — на «серой лошадке», от которой ожидали полного послушания. Сошлись на том, что папой всего на несколько дней станет Бартоломео Приньяно, архиепископ Бари, не имеющий даже кардинальской шапки.
— Когда все уляжется, ты отречешься от престола, — инструктировал его ведавший делами двора кардинал-камерленго. — А в награду мы сделаем тебя полноправным кардиналом.
Бартоломео с готовностью согласился и был коронован трехвенечной тиарой под именем Урбана Шестого. Уже на другой день после торжественной церемонии участники конклава поняли, что жестоко просчитались. Ни о каком отречении новый понтифик даже не помышлял, а в ответ на деликатное напоминание сотворил непристойный жест.
— Идиото! — во всеуслышание обозвал он кардинала Орсини, знатнейшего из знатных. — Да и все вы, в сущности, дураки. Нужна мне ваша красная шапка, как же! Да у меня их теперь полные сундуки.
Первейшим его шагом на новом поприще стала раздача кардинальского сана наиболее преданным архиепископам. Обеспечив себе столь простым маневром большинство, он заявил, что останется здесь, в Италии, где за него стоит горой вся римская чернь.
Выказав себя человеком твердым и властным, к тому же искусным законником, новый папа заявил, что запретит симонию,[28] приносившую кардиналам сказочные барыши.
Война, таким образом, была объявлена не на живот, а на смерть. «Серая лошадка» обернулась свирепым алчущим волком.
Обескураженные кардиналы объявили избрание Урбана не имеющим силы, навязанным извне, но тут же, опровергая собственное заявление, постановили направить в Рим делегацию с беспрецедентным посланием.
«Мы согласны, чтобы ты продолжал управлять церковью, — говорилось в нем узурпатору святейшего престола. — Но мы решили назначить опекуна, дабы он помогал тебе в отправлении должности, которую ты не способен занимать в силу самой природы своего естества, равно как и грубости».
Папа встретил делегатов уже знакомым простонародным жестом. Это и послужило формальным поводом к началу военных действий.
В Англии, Наваррском королевстве и пограничной с ним Гаскони стали спешно формироваться отряды наемников, а во всех провинциях и городах Апеннинского полуострова началась жестокая резня. Одна сторона стоила другой.
Кардиналы, объявившие преданного анафеме Урбана самозванцем, избрали новым наместником божьим Роберта Женевского, законченного бандита. По наущению Урбана римские погромщики принялись убивать всех иностранцев, которых считали сторонниками кардиналов-бунтарей. Методы борьбы и соответственно зверства по отношению к мирному населению были схожи до неразличимости. И там, и тут резали, грабили и жгли во имя святейшего отца христианства.
За Урбана горой стояли города в Италии и Германии, его поддерживали Англия, Венгрия и Польша. На стороне Роберта, ставшего Климентом Седьмым, были Франция. Шотландия, Испания, Савойя и Неаполитанское королевство.
В эту разорительную внутрицерковную битву была вовлечена вся клерикальная Европа, включая подвижников веры, еще при жизни причисленных к лику святых.
У простого народа созревала крамольная мысль, что у антихриста две ипостаси. Во всяком случае, оба папских двора достигли крайнего предела разложения. Свидетельства всеобщего распада были настолько очевидны, что не составляли тайны ни для вождей, ни для их кровавых сатрапов. Все наиболее гнусные и жуткие формы террора, все самое недостойное и отвратительное, что только таится в смрадных пучинах взбаламученного моря житейского, было поднято на поверхность и пущено в дело. Что в Риме, что в Авиньоне отъявленные подонки поднимались на верхние этажи власти и тут же принимались творить всевозможные гнусности.
Урбан первым понял, какого типа подручный требуется ему в такой войне, и обратился к предводителю пиратов Балдазаре Косса.
Четыре года его трехмачтовые корабли с косыми, на разбойничий манер, парусами свирепствовали в средиземноморских водах. Косса грабил всех без разбора: мусульман и христиан, включая соотечественников — итальянцев и осевших на Родосе последних госпитальеров. Только суда, плававшие под флагом Прованса, могли беспрепятственно действовать в изрезанной укромными бухтами берберийской акватории, где большей частью охотился удалой Балдазаре. Причина была достаточно уважительная: на службе прованского герцога стоял единоутробный братец — Гаспар, такой же пират.
Имя Балдазаре гремело от Александрии до Геркулесовых Столпов. Никто не мог быть спокоен за свою жизнь. Вчера пираты ворвались в испанскую крепость, сегодня их видели в Сардинии или на Мальте, завтра они могли атаковать Неаполь или высадиться на мавританском побережье, где прятали награбленное добро корсары-магометане.
После каждого похода Косса исправно возвращался домой, к доброй морщинистой маме — тучной, но подвижной и экспансивной, как все итальянки.
— Это тебе, — скупо ронял он, вручая какую-нибудь заморскую диковину, и почтительно целовал руку.
Последняя операция была особенно удачной. Захватив две боевые галеры родосских братьев, как стали с недавнего времени именоваться госпитальеры, Косса привез к себе на Искию несметные сокровища: тяжеловесные золотые сервизы, украшенные драгоценностями одежды, редкостное оружие, и конечно, мешки со звонкой монетой. Дукаты, динары, цехины, реалы, торнези, константинаты — все перемешалось при пересыпке.
Выточенную из цельного смарагда чашу, оправленную в золото, он преподнес мамочке.
— Куда столько всего? — всплеснула она руками, втайне любуясь рослым красавцем сыном, который не знал поражений и привык первенствовать во всем. — В нашем палаццо уже не осталось свободного места. Скоро ты весь остров завалишь золотом. Зачем так много? А эти толпы несчастных пленных? Они измучены и еле держатся на ногах. Мне даже негде их разместить. Неужели их нельзя было распродать по дороге? Про женщин я уж и не говорю, Балдазаре. До них ты всегда был жаден. Но ведь должен же быть предел! Пора, давно пора остановиться на какой-то одной. Неужели ты еще не перебесился? Опомнись, сыночек. Твои безумства не кончатся добром. Ты должен остепениться и начать совершенно новую жизнь. Если ни одна из юных красоток, которых я устала кормить, не смогла надолго удержать тебя в своих объятиях, то самое время вспомнить о боге. Из нашего рода вышло столько знаменитых служителей церкви! Почему бы тебе не стать одним из них? Тогда бы я могла умереть спокойно.
Это наставление, как и все предыдущие, Балдазаре выслушал вполуха. Но, как явствует из последующих событий, материнские молитвы были услышаны.
Не прошло и месяца с того дня, когда был захвачен госпитальерский приз, как пиратского главаря пригласили к его святейшеству.
Косса облачился в самое скромное платье, надел плащ из тонкой романьолы[29] и отправился в папский дворец.
— Мне говорили о тебе как об отважном, решительном человеке, — с места в карьер начал Урбан, внимательно оглядев великолепно сложенного кондотьера с необыкновенно одухотворенным лицом, обветренным и загорелым до черноты.
— Тебе правильно говорили.
— Ты знаешь, что мои войска потерпели поражение? Неблагодарный Карл Дураццо, которого я своими руками посадил на неаполитанский трон, переметнулся к антихристу и открыто выступил против меня.
— Я избавлю тебя от этого врага, — уверенно пообещал Косса.
— Но для успешного ведения военных действий требуются немалые средства, а моя казна опустошена. Пришлось даже перелить церковные блюда и дароносицы.
![Еремей Парнов - Мальтийский жезл [Александрийская гемма]](/uploads/posts/books/165752/165752.jpg)
