Андрей Воронин - Русская княжна Мария
В десяти минутах ходьбы от берега княжна была замечена человеком, который присел на краю болота отдохнуть и выкурить трубку. Человек этот был высок, широкоплеч, приятен лицом и черноус, но вид имел самый унылый и раздраженный. Его синий с красной, как у снегиря, грудью французский драгунский мундир был расстегнут, каска с украшенным конским хвостом гребнем лежала рядом на земле. Поодаль, позванивая удилами, пощипывали траву две высоких кавалерийских лошади одинаковой рыжей масти, покрытые форменными синими чепраками. Большая драгунская сабля лежала у одинокого путника на коленях, а заряженный пистолет прятался в редкой траве, прямо у него под рукой.
Путник этот был, конечно же, пан Кшиштоф, пробиравшийся лесами вслед за шестым полком улан. Пан Кшиштоф смертельно устал, не выспался, был с головы до ног искусан комарами и пребывал в состоянии крайнего раздражения и уныния. История с похищением иконы надоела ему смертельно. Хуже всего в этой истории было то, что она никак не желала заканчиваться. На протяжении какой-то недели пан Кшиштоф совершил столько безумно храбрых, по-настоящему отчаянных поступков, сколько никогда не думал совершить на протяжении всей жизни. Он якшался с бандитами, убивал, грабил, пробирался по ночам в неприятельский лагерь, снимал часовых, дрался на саблях с целой толпой врагов, он даже отдал в чужие руки последние свои деньги – целую тысячу рублей золотом! – и все это только для того, чтобы, преодолев все препятствия, очутиться на берегу комариного болота в чужом мундире с пустыми карманами. Какие бы отчаянные усилия ни предпринимал пан Кшиштоф для достижения цели, она, прямо как линия горизонта, становилась тем дальше, чем скорее он к ней бежал. Проклятая икона, которую Мюрат задумал подарить своему императору, как живая, все время выворачивалась у пана Кшиштофа из рук. Пан Кшиштоф был суеверен, и такое странное поведение раскрашенного куска дерева мало-помалу начало вызывать в его душе недоумение и страх. Возможно, святому Георгию было небезразлично то, что происходило с иконой, а это был совсем не тот противник, с которым пану Кшиштофу хотелось бы помериться силами.
Он привалился спиной к шершавому стволу сосны и принялся неторопливо набивать трубку, изредка раздраженно отмахиваясь от комаров и хмуря густые, красиво очерченные брови. Его так и подмывало бросить это дело, но сделать это было не так-то просто. Он зашел слишком далеко, и теперь было довольно тяжело понять, что проще: выйти из игры или доиграть до самого конца. Ведя свою партию в этой игре, пан Кшиштоф как-то незаметно для себя оказался вне закона, сделавшись чужим и для русских, и для французов.
Последняя мысль неожиданно привлекла к себе его внимание. Пан Кшиштоф сердито фыркнул в усы. Чужой! Да, так оно и есть, так оно и было с самого начала! Он не француз и не русский, он поляк и не имеет никаких обязательств ни перед одной из воюющих сторон. Пусть себе грызутся, он тут ни при чем. Кто бы ни одержал верх в этой грызне, его несчастной родине от этого лучше не станет…
Увлекшись этими рассуждениями, Огинский едва не пустил слезу от жалости к своей несчастной родине, но вовремя спохватился, что его никто не видит, а, значит, и изображать патриота ему не перед кем. Отбросив посторонние мысли, он стал думать о том, что сделает с капитаном Жюно и толстым лейтенантом по имени Жак, если кто-нибудь из них подвернется ему под руку. В это время на глаза ему попалась одинокая фигура, которая, шатаясь и поминутно падая, приближалась к нему из глубины гиблого болота.
Пан Кшиштоф поспешно ретировался за дерево и лишь после этого, немного успокоившись, стал наблюдать за приближением незнакомца. Тот двигался совсем медленно, находясь, по всей видимости, в последней степени усталости, так что прошло минут десять, прежде чем пан Кшиштоф понял, что перед ним не незнакомец, а незнакомка. Он видел существо неопределенного возраста, но, несомненно, женского пола, одетое в потерявшее форму и цвет, мокрое, сплошь покрытое грязью тряпье, бывшее некогда, судя по некоторым признакам, дорожным платьем, какие носят дамы из высшего сословия. Такие же грязные и мокрые волосы прядями свешивались на лицо, почти целиком скрывая его. За спиной у женщины было приспособлено нечто вроде дорожного мешка, сооруженного из куска ткани, концы которого были связаны узлом на груди.
Пан Кшиштоф задумчиво покусал усы и, потеряв к незнакомке всякий интерес, снова опустился на землю, на всякий случай оставаясь при этом за деревом. Появление незнакомки со стороны болота было странным, но не более того. Непосредственной опасности для пана Кшиштофа в этом появлении не было, а лезть в грязь, чтобы помочь какой-то сумасшедшей добраться до берега, Огинский не намеревался. И так доберется, невелика птица! К тому же, начав помогать попавшей в беду даме, пришлось бы и далее продолжать в том же духе. Это была бы совершенно ненужная обуза, и пан Кшиштоф решил сделать вид, что ничего не видел.
Это решение, однако же, не помешало ему исподтишка наблюдать за незнакомкой, и вскоре он, не удержавшись, тихонько присвистнул от удивления: незнакомка оказалась княжной Вязмитиновой, которая, по его расчетам, должна была сейчас ехать в своей карете под усиленным конвоем французских улан.
Пан Кшиштоф сделал безотчетное движение, намереваясь встать и протянуть княжне руку помощи, но тут же снова опустился на землю, подумав: и что с того, что это княжна?
В самом деле, никакой личной выгоды встреча в лесу с княжной Вязмитиновой пану Кшиштофу не сулила. Ему вспомнился его план женитьбы на Марии Андреевне, но сейчас им обоим было, пожалуй, не до брачных игр. В остальном же княжна обещала стать ему такой же обузой, как и любая другая женщина, а может быть, еще большей. За ней нужно будет ухаживать, отгонять от нее мух, разводить для нее огонь, кормить ее, наконец… И вообще, на кой черт сдалась она пану Кшиштофу, эта русская княжна?! И как, интересно знать, ее занесло в это болото? Зачем она вообще здесь, а не с французами?
Как раз в тот момент, когда пан Кшиштоф уже собирался встать и потихонечку удалиться, пока его не заметили, княжна оступилась на скользкой травянистой кочке и, взмахнув руками, с жалобным криком упала сначала на одно колено, а потом и на бок. При этом ее развернуло почти на сто восемьдесят градусов, так что пан Кшиштоф получил отличную возможность разглядеть то, что висело у нее за спиной. Это был какой-то завернутый в ткань прямоугольный плоский предмет, имевший подозрительно знакомые очертания. Пан Кшиштоф на глаз прикинул размеры этого таинственного предмета, ради которого княжна рискнула сбежать от капитана Жюно, и замер, как охотничья собака, унюхавшая в камышах утиный выводок.
“Может ли это быть? – лихорадочно думал он, в то время как его рука, действуя сама по себе, нежно поглаживала рукоятку пистолета. – Нет, этого быть не может. Не может быть, чтобы икона сама вышла ко мне в руки из этого гнилого болота, на которое я набрел совсем случайно. Что это – божий промысел или рука дьявола? Нет, о чем я, это же невозможно… Но что, в таком случае, княжна делает здесь одна? Ведь уланы Жюно как шли, так и продолжают идти по столбовой Смоленской дороге в сторону Москвы. Я видел это сам не более часа назад. Значит, княжна от них сбежала… Зачем? Она знает про икону, она сама подбивала нас с Вацлавом выкрасть ее, она даже пыталась нам помочь… Неужели у нее получилось то, в чем мы с кузеном потерпели неудачу?”
Тут он заметил, что его рука сама собой уже подняла пистолет и навела его прямо в голову княжне. Указательный палец пана Кшиштофа лежал на спусковом крючке и уже напрягся, готовясь закончить дело одним махом. Пан Кшиштоф заставил себя опустить пистолет и подумать.
Княжна была ему совершенно безразлична, и он убил бы ее без колебаний, если бы не одно обстоятельство: окрестные леса были далеко не так безлюдны, как это могло показаться. В версте отсюда проходила дорога, на которой мог оказаться конный разъезд французов. Но не французов боялся пан Кшиштоф. Ему уже пришлось столкнуться с двуногими обитателями здешних лесов, и он вовсе не стремился к возобновлению знакомства. Мужики из окрестных деревень рыскали кругом, охотясь на французов. Выстрел мог привлечь этих негодяев, а французский мундир пана Кшиштофа послужил бы им отличным поводом для убийства. Разумеется, этого могло и не произойти, но рисковать, полагаясь на случайность, пан Кшиштоф не хотел – он уже был сыт по горло случайностями и риском. Кроме того, справиться с княжной можно было, вовсе не прибегая к пистолету.
Осторожно спустив курок, Огинский сунул пистолет за пояс и, придерживая на боку саблю, шумно сбежал с берега. Заметив его, княжна вздрогнула и подалась назад, словно собираясь укрыться там, откуда только что пришла.
– Постойте, княжна! – размахивая рукой, закричал пан Кшиштоф. – Мария Андреевна, не бойтесь! Это я, Кшиштоф Огинский!
