Йен Пирс - Перст указующий
– Видишь ли, – продолжал он, разгорячаясь, и заерзал тощей задницей по сиденью, устраиваясь поудобнее для долгих рассуждений, как было у него в привычке, – у снов есть разные источники, действующие в совокупности. Обычно один источник главенствует, и именно его необходимо выделить, чтобы определить истинную природу сновидения. Одним источником являются испарения, поднимающиеся из желудка в мозг и вызывающие его перегрев; так бывает, если ты съешь или выпьешь не в меру. Может быть, перед этим твоим сном ты предавался чревоугодию?
– Совсем наоборот, – ответил я, вспоминая мой ужин у матушки Робертс.
– Далее следует нарушение равновесия твоих жизненных соков, но ты сказал, что в тебе преобладает меланхолия, и нам придется исключить и это; в твоем сне, бесспорно, господствует холерическое влияние, так как холер, черная желчь, способствует черным снам из-за своего цвета. Таким образом, остается влияние духов – иными словами, видение, либо ниспосланное ангелами как предупреждение, либо насланное дьяволом для мучений или соблазна. И так, и так твой сон ничего хорошего не сулит; эта девушка тесно связана со смертью какого-то мужчины, чьего-то отца. Сон об убийстве – страшнейшее предзнаменование; он предсказывает тяготы и тюремное заключение Перечисли, пожалуйста, еще раз, что в нем было?
– Нож, девушка, постель, мой отец.
– И нож тоже зловещее предзнаменование. Был он блестящим и острым?
– Наверное.
– Нож указывает, что против тебя сплотились злонамеренные люди.
– Я это знаю и так.
– И еще он означает, что ты проиграешь судебную тяжбу, если ведешь ее.
– А постель? – спросил я, все более и более падая духом при мысли о том, что мне сулит мой друг.
– Постель, само собой разумеется, связана с твоей женитьбой. И то, что она занята трупом твоего отца, опять-таки ничего хорошего не обещает. Пока он будет лежать там, ты не женишься. Его тело препятствует этому.
– Из чего следует, что ни одна невеста благородной фамилии не поглядит на сына предателя вроде меня! – воскликнул я. – И опять-таки мне это известно и без небесного посланца.
Томас вытянул шею и посмотрел в свою кружку.
– Ну и наконец, девушка, – сказал он, – чье присутствие ставит меня в тупик. Ибо сон ясно утверждает, что она твоя беда и твой судья. А этого не может быть. Ты же едва ее знаешь, и даже вообразить нельзя, чтобы в твоих нынешних бедах была повинна она. У тебя есть объяснение для меня?
Хотя мне было известно больше, чем я мог бы со спокойной душой открыть Томасу, объяснения у меня не находилось. Теперь же я знаю все, так как долго и упорно размышлял над этим. Мне ясно, что мое изначальное посещение вдовы Бланди нарушило равновесие среди духов, создало зависимость, в которую я оказался втянут, и что, получив удовольствие от ее дочери, я глупо позволил поймать себя в ловушку. И теперь мне не менее ясно, что меня подстрекал дьявол, соблазнил и тем отдал в ее власть.
Весть сна была, в сущности, очень проста, если бы тогда у меня достало ума постигнуть ее. Ибо он ясно свидетельствовал, что ловушка была устроена ею, чтобы отвлечь меня от моих розысков, и что неудача в попытке вернуть моему батюшке его доброе имя будет равносильна его убийству. Едва я это понял, как ободрился и укрепился в моем намерении.
Разумеется, подобное прозрение не приходит сразу я ведь никогда не утверждал, будто одарен хитроумием в таких делах. Но, положившись на свой жизненный опыт, как следует поступать всем людям, а также на здравый смысл, я убедился, что в конце концов возможно лишь одно объяснение, отвечающее на все вопросы. Однако в то время я думал только о том, что она может подать на меня нелепую жалобу университетским властям, которые очень косо смотрели на якшанье студентов с городскими шлюхами, и расследование могло помешать мне отправиться на мои розыски. Необходимо было защититься, а лучшая зашита – это нападение.
Когда я, расставшись с Томасом, шел по Карфаксу, у меня сложился замечательный план, как покончить со всеми затруднениями. Короче говоря, я подкупил Мэри Фуллертон, рыночную торговку овощами, одну из самых бесчестных и подлых негодяек, какие встречались на моем жизненном пути, чтобы она подтвердила сплетни, рассказав, как она как-то пришла к доктору Грову с яблоками, а он принял ее за Сару. Едва она переступила порог (научил я ее сказать), как Гров зашел ей за спину и начал ласкать ее груди. Когда же она попыталась вырваться (тут она назвала себя честной девушкой, какой, разумеется, не была), Гров якобы сказал: «Как, милая? Сегодня ты не хочешь того, чего тебе не терпелось получить вчера?» И еще лучше: я отыскал Вуда и рассказал ему про Грова и его плотские забавы со служанкой. Можно было не сомневаться, что через день-два история распространится по всему университету и дойдет до членов факультета Нового колледжа, такой уж Вуд был сплетник.
Пусть девка жалуется, думал я. Никто ей не поверит, и она только навлечет стыд и позор на собственную голову. Теперь, вспоминая про это, я нахожу меньше оснований радоваться. Мои хитрости не принесли Томасу его приход, и хотя, возможно, помешали Саре Бланди осуществить земную месть, они еще больше распалили ее злобу.
Ничего этого я не знал, когда несколько дней спустя покинул Оксфорд с величайшим облегчением (так как всегда терпеть не мог этот городишко и вот уже более десяти лет его не посещаю) и, напротив, полагал, что единым махом насладился этой девкой, обезопасил себя и поспособствовал моему другу. Этому безмятежному расположению духа скоро пришел конец, едва я оказался в пределах Варвикшира и направился к моей матушке, хотя опять-таки не распознал первый признак того, что все далеко не в порядке. Я потратил деньги на карету до Варвика, решив, экономии ради, последние пятнадцать миль пройти пешком, и бодро отправился в путь, остановившись через час или около того, чтобы напиться воды и поесть хлеба. Дорога тут была пустынной, и я расположился отдохнуть на зеленом пригорке. Некоторое время спустя я услышал шорох в кустах и встал посмотреть, в чем дело; но не углубился в лес и на четыре шага, как с адским визгом на меня прыгнул хорек и разорвал когтями мне руку, оставив глубокую царапину, из которой обильно хлынула кровь.
В испуге я попятился и споткнулся о корень, но зверь не воспользовался своим преимуществом и тотчас исчез, будто растворился в воздухе, и не капай у меня из руки кровь, я бы поклялся, что он мне только почудился.
Разумеется, сказал я себе, что сам виноват: неосмотрительно подошел слишком близко к самке с детенышами и поплатился за это. Лишь много позднее мне пришло в голову, что за долгие годы моего близкого знакомства с этими местами я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь там упоминал про хорьков.
Позднее, разумеется, я понял, что это была за тварь и откуда взялась, но тогда рассердился на себя, перевязал руку, продолжил свой путь и через три дня добрался до родных моей матушки. Наша обездоленность не оставила ей иного выбора, кроме как воззвать к их милосердию, и они приняли ее, но не как подобает родным. Матушка сильно не угодила им, выйдя замуж, как хотелось ей, и они ни на минуту не позволяли ей забыть, что, по их мнению, горе было ей карой за непослушание.
А потому она жила у них на положении почти служанки. Правда, есть ей дозволялось за господским столом (они придерживались старинного обычая, теперь почти забытого, когда все в доме садились за один стол), но они неусыпно следили, чтобы сидела она у нижнего конца, и подвергали ее оскорблениям чуть ли не каждый день. Они были истинными подобострастниками, как потом начали называть таких людей, и непременно сошлись бы с доктором Уоллисом, если бы когда-нибудь познакомились с ним. При Кромвеле вся семья распевала псалмы и восхваляла Господа. С воцарением Карла они купили облачение для семейного капеллана и каждый вечер читали молитвы по требнику господствующей Церкви. Единственное, что, мне кажется, они почитали недостойным себя, был папизм; Рим ненавидели они неистово и постоянно выглядывали признаки папистских обрядов.
Их дом я всегда любил, но теперь, насколько мне известно, один из бесчисленных подражателей сэра Кристофера его перестроил, переделав в новейшей манере. Теперь комнаты там получили правильную форму и красивые пропорции, и свет, без сомнения, потоками льется в современные окна, и тяга в каминах отличная, а сквозняков осталась самая малость Я же сожалею о повсеместном увлечении всем, что модники в Европе объявляют изящным. В этой навязчивой симметрии есть какая-то фальшь. Прежде дом джентльмена был историей его рода, и по его очертаниям вы могли определить, когда семья была богата и позволяла себе добавлять всякие пристройки или же, наоборот, времена были тяжелыми Прихотливые печные трубы и коридоры, и балки, уложенные одна возле другой, создавали уют чудесного беспорядка. Казалось бы, после попыток Кромвеля с помощью армий ввести во всем единообразие, мы должны были бы впредь его избегать. Однако я, как обычно, не в ладах с нынешними временами. Старинные дома уничтожаются один за другим, заменяются мишурными сооружениями, которые, вероятно, просуществуют не дольше, чем жадные и надменные новые семьи, которые их воздвигают. Построенные с такой быстротой, они и сметены будут не менее быстро вместе со всеми своими обитателями.
![Алексей Рюриков - 10 июня 1941 года [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)