Кэролайн Роу - Припарка для целителя
— Как это понять — если говорит ему? — спросил Беренгер.
— Он, должно быть, сказал, разве нет? — ответил Пау. — Иначе как он мог узнать? Я не говорил сеньору Луке. Раймон сказал, что я должен это сделать, но я не говорил. Все думали, я рассказываю каждому, что говорится у людей в завещаниях — его преосвященство обвинил меня во лжи и сказал сеньору Хайме, что я, должно быть, рассказывал людям об этих завещаниях, иначе как же люди могли узнать. Но Раймон сказал, что мне нечего беспокоиться, потому что, когда получит свои деньги, поделится со мной, и я тоже буду богатым.
— Какие деньги? — спросил капитан. — Я не знал, что твой друг должен был что-то получить.
— Должен был, — сказал Пау. — Он дал взаймы этому Рувиму, который унаследовал бы деньги, которые сеньор Мордехай хранил для него. Это было правдой, документы хранились в наших архивах, и я нашел их. Сумма была громадной, — сказал он, расширив глаза. — Более…
— Пау, — сказал Беренгер. — Опять ты. Здесь восемь человек, а ты собираешься сообщить нам секретные сведения, большинство из нас не имеет права знать их.
— А, — произнес Пау. — В общем, как только сеньор Мордехай передал бы Рувиму эти деньги, Рувим отдал бы большую часть Раймону, так как был должен ему. Они росли вместе, были большими друзьями. И тогда мы оба стали бы богаты. Ему требовалось многое сделать, потому что ожидалось получение денег, и он оставил на время работу, чтобы сосредоточиться на этом.
— Где он оставил работу? — спросил Беренгер.
— В финке, — ответил Пау. — Экономка и хозяйка были всегда готовы спрятать Раймона где-нибудь, если кто-то станет его искать. Он всем нравился, ваше преосвященство. Понимаете? Раймон никогда не делал ничего дурного.
— Уведите его, — сказал Беренгер. — Может, кто-нибудь постарается объяснить ему, что натворил его друг? Видеть не могу такую глупость в современном мире.
Когда остальные ушли, Исаак обратился к своему пациенту.
— Вы здоровы, ваше преосвященство?
— Здоров, сеньор Исаак. И чувствую громадное облегчение из-за того, что суд над юным сеньором Лукой прошел и его не пришлось передавать гражданским властям для повешения. Несмотря на логику и улики, мне было трудно поверить, что он способен отравить кого-то — хотя бы крысу.
— Думаю, сеньора Рехина тоже чувствует облегчение, — сказал Исаак.
— Конечно. И Ромеу, берущий Луку в свое дело. Очевидно, каким бы хорошим или плохим травником Лука ни был, по дереву он работает отлично. И Ромеу спрашивал, можно ли ему взять Томаса в ученики, поскольку у него, как будто, нет родных — даже я ему не родственник.
— Я слышал этот слух, ваше преосвященство, и надеялся, что вы не сочтете его слишком неприятным.
— Слух этот представлялся полезным, поэтому я не предпринимал шагов, чтобы опровергнуть его, — сказал Беренгер. — Томас славный парнишка, хотя его мать могла быть и получше. Но он исправит свою репутацию. Многие богатые, могущественные люди в нашем королевстве уже сделали это, — добавил он со смехом человека, род которого был древним, безупречным, славным.
— Будете вы судить Иосифа? — спросил Исаак.
— Я передал его городским властям, — ответил епископ. — С меня хватит этого неприятного дела, а они быстро покончат с ним.
— Оно неприятное, ваше преосвященство, — сказал Исаак. — Меня беспокоит, что эти люди были отравлены после того, как я отправил Даниеля на Мальорку выяснить, кто такой этот Рувим. Словно бы я ускорил их.
— Исаак, друг мой, должно быть, мысли о бракосочетании дочери затуманили ваш разум. Отравления начались, когда Иосиф вернулся в этот город, — сказал Беренгер.
— И все-таки мы медлили, — упрямо сказал врач.
— Ничего подобного. Подумайте. Сперва умирает больная, старая женщина, потом инвалид. Завещания вызвали у нас подозрения, хоть мы и шли по ложному следу. Нас сбили с толку порочные мотивы этого молодого человека и его своенравное пренебрежение к жизням других.
— Это так, ваше преосвященство. Он мечтал есть на золоте и одеваться в шелка, — сказал Исаак. — А сила мечтаний молодого человека может быть страшной.
— Капитан спросил его, зачем он составил такой тщательный план, чтобы впутать юного Луку, — сказал Беренгер.
— И что он ответил, ваше преосвященство?
— Ничего. Он смеялся. Смеялся, потому что едва не заставил нас повесить невиновного человека. Старого друга.
— Думаю, он видел в Луке скорее соперника, чем друга, ваше преосвященство, — сказал Исаак. — И ему было нужно, чтобы вы повесили кого-то за смерть Мордехая. Он твердо вознамерился получить наследство и понимал, что Мордехай рано или поздно начнет наводить справки. Иосиф не мог допустить, чтобы ему стало известно о смерти Рувима.
— А Лука, разумеется, знал, кто он такой. Поэтому на виселицу нужно было отправить Луку, — сказал епископ. — Но я нахожу смерти на Мальорке столь же тревожащими, как все в этом деле, и, однако, сомневаюсь, что смогу что-то предпринять в связи с ними.
— Если мать Иосифа действительно отравила Фанету и Рувима, — сказал Исаак, — найти доказательства этому будет трудно. И если она это сделала, то по наущению сына.
— На мой взгляд, это заводит материнскую любовь слишком далеко, друг мой. Но, боюсь, в данном случае придется предоставить кару этой матери небесам.
Как только вечерние тени начали сгущаться над гетто, женщины собрались во дворе, чтобы сопровождать Ракель в синагогу на бракосочетание. После целого дня свадебных приготовлений она надела вышитую шелковую сорочку, потом шелковое коричнево-золотистое, отороченное зеленым платье. Поверх него мантию из зеленого шелка, расшитую золотой нитью. Вуаль спускалась почти до ступней, покрывая благоухающие волосы.
— Мама, — сказала она. — Я странно себя чувствую. Будто это и не я. Как я могу что-то делать в таком одеянии?
— Ты выглядишь невероятно красивой, дорогая моя, — сказала ее мать. — И никто не ждет, что ты будешь что-то делать кроме того, что краснеть, улыбаться, немного танцевать и ходить в этих шелках очень осторожно. Клянусь, ты еще красивее, чем я, когда была невестой, и все говорили, что еще не видели такой красоты.
Она вздохнула.
— Мама, ты до сих пор красивая, — сказана Ракель. — Иногда это едва не раздражает.
— Я пониже тебя, — сказала Юдифь с тем холодным суждением, которое у нее сопровождало подобные вопросы. — Пошли, пора.
После бракосочетания один мальчик с острым слухом утверждал, что когда Даниель стоял рядом с невестой, завуалированной как никогда, он прошептал.
— Я не женюсь на тебе такой закутанной, если не дашь слова, что твое имя Ракель.
На это она ответила:
— Сорви вуаль и посмотри.
— Теперь я знаю, — сказал Даниель. — Никто, кроме тебя, не мог сказать этого.
И после нескольких часов веселья, пиршества, танцев и песен, религиозных, сентиментальных и, увы, непристойных, невесту повели в дом Даниеля укладывать на брачное ложе.
Исаак сидел рядом с Эфраимом, когда к ним присоединился Мордехай.
— Исаак, — сказал он, — я заходил в дом.
— В какой? — спросил Исаак.
— В соседний с вашим. У них даже общая ограда. Будет нетрудно вделать дверь в эту ограду и соединить оба дома.
— Мордехай, если Юдифь не начнет мне ежегодно дарить по сыну, думаю, другой дом нам не понадобится, хотя он хороший, крепко выстроенный.
— Вам не понадобится, — сказам Мордехай, — но Даниелю и Ракели он пригодится, особенно прилегающий к отцовскому дому. На приданое Ракели можно будет купить этот дом.
— Приданое у нее не настолько велико, — сказал Исаак.
— Исаак, дом не так дорог, как вы можете подумать. Я знаю размер приданого Ракели, знаю, что оно покроет стоимость дома, и еще кое-что останется.
— Мордехай, это слишком дорогой свадебный подарок даже для моей Ракели. И никто не знает лучше меня, как она его заслуживает.
— Только подумайте, сколько они страдали из-за меня, когда я отправил Даниеля на Мальорку, где он был вынужден жить у Маймо, спать на шелковых простынях и каждый вечер есть, как принц, — сказал Мордехай. — Кто-то должен отблагодарить его за эту жертву.
— Простыни в самом деле были шелковыми? — спросил Эфраим.
— Должно быть, — ответил Мордехай.
Однако в приготовленной для них комнате Ракель и Даниель совершенно не думали о домах, семье или приданом.
— Мой любимый принадлежит мне, — негромко сказала Ракель хриплым от страсти голосом. — А я уж начала думать, что этого никогда не случится, — добавила она со смешком. — Гаси свечи и иди сюда, Даниель.
— Не погашу ни за что, — ответил он. — Наша спальня всегда будет полна восковых свечей — они своим светом открывают твою красоту.
