Иван Любенко - Маскарад со смертью
– Да, но как Васильчиков узнал, что Жих заходил в «Красную аптеку»? Как ему удалось выйти на Савелова? – недоумевал Поляничко.
– Видите ли, поручик, еще находясь под стражей, уже вызвал у меня подозрение, но точных доказательств его вины у меня не было. И тогда, как раз перед его освобождением, я умышленно рассказал вдове, что кроме уже найденных драгоценностей осталась не обнаруженной ее самая ценная часть – брильянты редкой огранки. Вскользь упомянул и об аптеке. Видимо, случайно она поведала об этом Васильчикову… А он, надев партикулярное платье, направился к аптекарю и попытался получить от него камни. Провизор, понятное дело, не признался, что завладел сокровищами. Когда же я навестил Савелова, то он и рассказал мне об этом визите. Правда, описать внешность незнакомца он так и не смог, упомянув только про усы. Мне же было понятно, что злоумышленник еще раз захочет наведаться к нему. Об этом я его предупредил и посоветовал, пока не поздно, вернуть брильянты вдове, но он отказался. Тогда мне ничего не оставалось, как уйти, оставив в шкафу эту ловушку, надеясь в дальнейшем по ожогу определить преступника. Что, собственно, и произошло.
– Скажите, Клим Пантелеевич, а с какого момента вы стали подозревать Васильчикова? – не удержался от вопроса Фаворский.
– Откровенно говоря, у меня было несколько кандидатов в злоумышленники, но определенные улики с самого начала свидетельствовали о том, что убийство совершил военный и, скорее всего – офицер кавалерии. Видите ли, господа, случайно оказавшись на месте злодеяния, я обратил внимание на некоторые, заслуживающие тщательного изучения, детали. Ну, например, позади лавочки я обнаружил хорошо видимый след от каблуков. Там же я нашел выпавший из подковки сапожный гвоздь необычного вида – со шляпкой в форме треугольника. Четкий вдавленный след и выпадение гвоздя объяснялись просто: затягивая на шее жертвы удавку, злоумышленник перенес всю тяжесть своего тела на пятки и потому глубоко вогнал каблуки в не успевшую высохнуть землю, а слабо державшийся в подковке гвоздь, прилипнув к почве, остался на месте. Причем было заметно, что металлические набойки изрядно стерлись, но такая форма и рисунок особенно популярны у офицеров. А следы с этими набойками сильно отличались от других, оставленных случайными людьми, поскольку расстояние между подошвами получалось достаточно широкое, из-за того что преступник ставил ноги параллельно одна другой, раздвигая ступни гораздо сильнее обычного. Такая походка соединена с большим уклонением от прямой линии – то есть как бы «вразвалку». Обычно это свойственно кавалеристам. Что же до обнаруженного мною гвоздя, то, как я потом выяснил, ими пользуются только варшавские сапожники. Об этом мне сообщил местный обувщик, выполняющий заказы для артистов нашего театра. Аналогично оказались подбиты и лакированные туфли Аполлона Абрашкина. Но металлических набоек на них не было. А значит, он не убивал Жиха. К тому же, как вам хорошо известно, отношение роста человека к величине его ступни выражается некой формулой; из нее следует, что рост человека примерно в 6,876 раз больше длины его стопы. Там же я измерил следы, и в последствии оказалось, что они могли принадлежать Васильчикову, а не замученному до смерти актеру, совсем невысокого роста. Правда, на тот момент, кроме него, были и другие соискатели на звание злодея…
– Позволю себе заметить, достопочтенный Клим Пантелеевич, что полиция давно проверила все факты и убедилась в моей полной невиновности и абсолютной непричастности к убийству Жиха, – недовольно выговорил длинную фразу драгунский офицер.
– Что до вашего алиби, господин штабс-ротмистр, то цена ему – в базарный день – копейка. И я готов объяснить почему. Как известно из письма Соломона Моисеевича, встреча по обратному обмену драгоценностей на деньги была назначена на вечер понедельника, шестого августа. Как раз в этот день на вашей квартире, расположенной в Европейском переулке, в ста саженях от Николаевского, царило веселье. В этой шумной суматохе можно было выйти на балкон невысокого второго этажа и, перемахнув через низкое кованое ограждение, оказаться на центральном проспекте, как раз перед Соборной горой, где и была назначена фатальная встреча. А далее все развивалось так, как я уже рассказал. Убив Жиха, вы, вероятно, вернулись назад через входную дверь, но пьяная компания этого не заметила. Правда, вы, Бронислав Арнольдович, допустили один несомненный просчет – забыли избавиться от коричневых перчаток с продавленными следами от струны. Одна из них потом была брошена вами в лицо господину Пейховичу, вызванному на поединок. Волею случая я оказался рядом и, подняв ее, заметил малозаметные разрезы ткани. В этом легко убедиться, ведь они находятся в чемодане.
Чебышев нетерпеливо подскочил со стула и, разглядывая на свету перчаточную пару, подытожил:
– В самом деле, с тыльной стороны отчетливо видны тонкие бороздки…
Тут же вмешался Поляничко:
– Так что же получается! Пейхович погиб на дуэли! А мы-то уверовали, что он сам застрелился, и батюшка в церковном отпевании отказал… Да и похоронили его на отшибе, рядом с самоубийцами, – сокрушался Ефим Андреевич. – Вы уж, Антон Филаретович, сообщите его родственникам правду. Пусть побеспокоятся да исправят ошибку, – дал указание Каширину начальник и кивком попросил адвоката продолжить.
– Отдельного пояснения заслуживает вопрос, касающийся орудия убийства. Надо отдать злоумышленнику должное – за достаточно короткое время он ухитрился все тщательно рассчитать. Прежде всего, он сумел незаметно снять струну с пианино в музыкальном магазине, с тем чтобы, оставив ее на месте преступления, бросить тень на будущего покупателя этого инструмента и тем самым навести полицию на ложный след, что, к сожалению, ему удалось. – Адвокат укоризненно посмотрел на Каширина, отчего сыщик смутился и потупил взгляд. – С самого начала мне не давал покоя тот факт, что брошенная злоумышленником в кустах удавка оказалась слишком коротка для того, чтобы ею можно было задушить столь полного человека, каковым являлся Соломон Моисеевич. Да и характер повреждений, нанесенных потерпевшему, явно свидетельствовал об использовании более тонкой, а значит, с музыкальной точки зрения более высокой по звучанию струны. Я задался вопросом: «Где, по мнению преступника, можно было ее снять и не вызвать подозрения?» И понял: «В доме самого господина Жиха». Ведь никому и в голову не придет искать орудие убийства в пианино, принадлежащем покойному. На эту мысль меня натолкнули оброненные моим доверителем слова о том, что его подушка якобы пахнет табаком. Как вы знаете, погибший был человеком некурящим и мог остро чувствовать такого рода запахи. Как вам известно, господа, усы и волосы курильщика надолго впитывают в себя дым, легко передающийся ткани. А значит, вполне возможно, что в его кровати действительно находился тот, кто курит. Допустив такую возможность, я попытался осмотреть музыкальный инструмент в доме Клары Сергеевны. И знаете, мне повезло. Я нашел место, откуда сняли струну, служившую для извлечения ноты «ре» второй октавы. И хотя убийца попытался это скрыть, поставив на ее место новую, но она, во-первых – была слабо натянута, а во вторых – заметно отличалась от слегка потемневших от времени старых струн. – Штабс-ротмистр смотрел на Ардашева ничего не понимающими глазами. – Однако, откусывая щипцами кавалерийского перочинного ножа нижнюю часть будущей гарроты, злоумышленник слегка зацепился эполетом за соседнюю струну и оставил на ней хорошо видимые серебристые ворсинки, присущие форме именно 15-го драгунского полка. Я даже не стал их собирать, потому что именно внутри пианино это вещественное доказательство сохранится наилучшим образом, являясь еще одной бесспорной уликой, хотя доказательств и без того хватает. Вот и все, господа, на этом позвольте считать эту детективную антрепризу оконченной. – Присяжный поверенный открыл коробочку любимых монпансье и отправил в рот прозрачную конфетку.
– Желаете ли что-либо сказать в свое оправдание, господин штабс-ротмистр? – вежливо поинтересовался Фен-Раевский.
– Откровенно говоря, я чертовски устал, слушая эти криминальные новеллы, и хотел бы вернуться в камеру. Посмотрим, как вам удастся доказать всю эту ересь присяжным заседателям, – зло выговорил Васильчиков и, не дождавшись команды, сам протянул руки для надевания оков. Задержанного увели.
Полицмейстер поднялся из-за стола и подошел к Ардашеву:
– Позвольте принести вам, Клим Пантелеевич, глубочайшую благодарность и выразить особую признательность за вклад в дело торжества законности и правопорядка. Я буду ходатайствовать перед самим генерал-губернатором и городским головой о даровании вам звания почетного гражданина нашего города.
– Благодарю вас, Ипполит Константинович, за столь высокую оценку труда скромного присяжного поверенного. Да ведь я всего-навсего исполнил предсмертную волю своего доверителя. Что ж до почетного звания, то, думаю, после сегодняшнего выступления в судебном заседании в защиту молодого писателя городской голова вряд ли поддержит вашу инициативу. Но все равно – спасибо. Однако мне пора. – Слегка поклонившись присутствующим, Ардашев направился к выходу.
