Гридень 2. Поиск пути (СИ) - Старый Денис
Орда Елтука кочевала юго-восточнее Шарукани, севернее реки Северский Донец. У хана было тысяча шестьсот кибиток в орде — это не мало, больше, чем у двоих других ханов-соседей.
— Я скажу, брат-хан Елтук, — хан Акум, чьи кочевья находились на севере великого Дикого Поля, сам себе взял слово, чем вызвал брезгливые гримасы на лицах и Елтукаи третьего хана Белука.
Елтук и Белук могли бы поспорить за лидерство, так как их орды большие, сильные, а воины большей частью одеты в брони. И Белук отдал лидерство Елтуку только потому, что орда последнего, как считается, условно владеет городом Шуруканем, ну и все же Елтук имеет чуть большее войско. И пусть слава половецкого зимнего стойбища-города уже не та, что была до разорения города Владимиром Мономахом, но все равно Шарукань — политический, торговый и культурный центр половецких земель и приносит доход прежде всего Елтуку.
— Нам нужно ударить по русичам, но пусть это будет удар по… Галичу. Там не так давно вновь сменилась власть, горожане не хотят воевать за своего князя Владимирко, потому… — распылялся Акум, но был перебит ханом Елтуком.
— Брат мой Акум, о твоем горе я знаю, но не перекладывай свои проблемы на другие орды, — жестко заметил Елтук.
Да! Это не прием в Киеве великим князем Всеволодом Ольговичем, когда просто так, почитай и не за что, Акум получил богатые дары и почетную встречу. Тут, в Степи, орда Акума оказывалась слабой, мало того, последнее поражение учебной большой сотни, в которую набрали сыновей самых знатных беков, сильно подкосило орду. Почти двести молодых воинов и их опытных наставников разгромил отряд русичей, состоявший, если верить докладам, из трех сотен дружины галичского князя. Да, Акуму доложили, что там была ближняя, старшая дружина князя Владимирко и было русичей не менее трехсот. И то учебная большая сотня смогла не менее ста русичей изрубить.
— Ты брат-хан Елтук, что-то знаешь? — спросил Акум.
— Знаю, брат-хан. И что отряд русичей, который разбил твои две сотни был не из Галича, а дружиной изгнанного князя Ивана сына Ростислава. Так что Владимирко Галичский не причем тут. Выпори, или казни тех, кто докладывает тебе ложь, брат! — сказал Елтук, а хан Акум чуть не схватился за саблю.
Как смеет другой хан, пусть его орда и сильная, указывать, что делать другому хану! Но Акум вовремя спохватился. Да, он потерпел поражение, серьезное. Дело ведь не столько в количестве погибших, хотя две сотни воинов для любой орды — потери, с которыми приходится считаться. Дело в том, кто именно погиб. В том отряде было немало сыновей подвластных Акуму беков. И теперь отцы могут спросить с хана за своих детей. Это не по устоям, с хана спрашивать, но когда твой сын погибает, а мести нет, то у горюющего по утрате родителя может и разум пропасть.
— Не печалься, брат, у меня есть свидетель, который столкнулся с тем же отрядом, что и твои воины. Это был отряд моего вероятного зятя, я собирался отдать за него свою племянницу. Но теперь Гурандухт погиб, а его десятник жив, — сказал Елтук и выкрикнул так громко, чтобы те, кто находился снаружи юрты точно услышали хана. — Приведите Алкана и ту деву-полонянку!
Через минуту в ханской юрте, которую Елтук всегда предпочитал каменным и деревянным домам, оказался один воин-кипчак и прекрасная, черноволосая женщина. Если на воина ни хан Акум, ни хан Белук, пока больше молчавший, не обратили внимание, то женщину рассматривали с превеликим любопытством.
— Хан-брат Елтук! Я дам за эту женщину тебе двух коней и три добрые брони русской выделки, — сказал Акум, чуть ли не облизывавшийся на Рахиль.
— Нет, она не продается, брат-хан, — отвечал Елтук, при этом он больше смотрел за реакцией воина. — Так дешево…
Воин Алкан, после упоминания о Рахиль и что кто-то ее может забрать, начал тяжело дышать и было видно, что он готов кинуться на любого, кто посягнет на женщину, стоящую рядом. Такое поведение в купе с тем, что Алкан, по сути сбежал, оставив своего командира и бека, подразумевало казнь. Елтук для того и вызвал воина с женщиной, чтобы устроить представление, показать свою решимость и власть.
— Расскажи, десятник Алкан, кто напал на твой отряд и что произошло под Киевом и у Каменного брода! — потребовал Елтук.
Только сейчас хан Акум рассмотрел воина и вспомнил его. Это был один из тех десятников-кипчаков, которые обеспечивали не только безопасность хана Акума, но и создавали ему неплохое представительство во время посольства в Киеве.
Хитро получается. Елтук имеет своего человека в Киеве, даже сотню из половцев-кипчаков, которые помогают половецким ханам ориентироваться в русском городе. И тогда что? Хан Елтук следит и шпионит за всеми ханами, которые имеют отношения с русичами? Акум перевел свой взгляд на брата-хана, который вознамерился, видимо, стать старшим ханом, или как тогда величать? Великий хан? Не будет такого, половцам сложно объединиться. Так считал Акум, а вот Елтук имел несколько иное мнение и стремился как раз возглавить Совет половецких орд, который еще, правда, предстояло создать.
— И тогда я, выполняя приказ своего бека, Гурандухта, ушел, — закончил рассказывать Алкан.
Десятник в своем рассказе почти ничего не утаил, может только о своей маниакальной страсти к русской девице не сказал. Десятник понимал, что хан Елтук, его приближенные, многих спросят об обстоятельствах того боя у брода. Алкан не был уверен во всех двадцати воинах своего большого десятка, а тут еще и девица, которую так же допрашивали.
— Ты покинул своего бека, вопреки воле своего бека…
— Елтук осмотрел свой шатер, почти не заостряя внимания на присутствующих, а после приказал. — Убейте его, он не достоин оставаться в живых!
Два охранника, которые дежурили у выхода из юрты и бывшие ранее предупреждены о том, что им предстоит рубить голову десятнику Алкану, сделали свою работу профессионально. Пока один охранник с первого же удара почти снес десятнику голову, которая осталась болтаться лишь на куске кожи, второй прикрыл ханов шерстяным полотном, дабы кровь не забрызгала правителей орд.
А вот Рахиль обильно кровью ее мучителя обдало. Девушка почти и не поморщилась от такой грязи, в виде крови, быстро свёртывающейся на рубахе рабыни, ее лице, руках.
А в это время ханы Акум и Белук пристально смотрели на Елтука.
— Ты хочешь, брат-хан, чтобы я вернулся в свою орду и более не приезжал на наше общее стойбище в Шарукань? Что ты хочешь показать этой казнью? — спрашивал Белук. — Зачем все это нужно было показывать? И почему ты казнил провинившегося десятника не по обычаю? Знай, что я собираюсь принять участие в том, чего ты хочешь, я испытываю ненависть к русичам не меньшую, я даже на время подчиню тебе часть моих воинов, но я никогда не подчинюсь тебе, брат.
— А я того и не требую. Но, хочешь, я подарю тебе русскую рабыню? — усмехнулся Елтук.
— Я не столь молод, чтобы забавляться с русскими женщинами, мне нужно думать о наследнике, а не растрачивать себя. Оставляй ее себе и возьми выкуп. А вот то серебро, что бы возьмешь за девицу, можешь мне отдать, я найду у кого за эти деньги купить брони для своих воинов, — отвечал Белук.
— Ты мне отказал? А Белуку в дар даешь девицу? — взбеленился хан Акум.
— Брат-хан! — чуть повышая голос сказал Елтук. — Белуку от меня ничего не нужно, он кочует южнее, там с русскими редко можно встретиться. А ты пришел с просьбой о мести, да еще и не разобравшись, кто именно тебя стравливает с Галичем. Но ты можешь выкупить эту рабыню. Ее родне я пошлю вести о четырех сотнях гривен, тебе, как моему брату, отдам полонянку за три сотни.
Лицо Акума скривилось. Три сотни за русскую рабыню, пусть и такую ладную? Это сумасшествие. Да и не станет он тратить такие деньги, иначе ранее беки, и без того уже злые, точно спросят с хана.
— Что с Галичем? Вы поможете в набеге? Пусть даже на мой отряд напали и не они? — смирившись, пусть и на время, с участью быть младшим среди иных ханов, спрашивал Акум.
