Павел Бергер - Кавалер багряного ордена
Он прихватил полевой бинокль и повел Прошкина в рощицу на холмике, справа за конюшней. В шесть десять, действительно, на фоне разнотравья возник Баев на сером жеребце.
Манера верховой езды — что-то вроде почерка, у каждого своя, не спутаешь. Баев держался в седле просто великолепно. Идеально. Безупречно. Артистично. В скудном лексиконе Прошкина быстро исчерпались достойные слова для описания. Несмотря на боевую юность, проведенную среди лошадиных копыт и тачанок, он не мог припомнить ничего подобного тому, что видел сейчас. Но когда конь под Баевым начал выписывать сложные и совершенно бессмысленные кульбиты, похожие на танец, Прошкин не выдержал:
— Он что, в цирке выступать собрался?
— Это, Прошкин, темный ты человек, выездка называется! Спорт такой. Англичане придумали, — пояснил Корнев, посмотрел на часы и решительно потащил Прошкина в припаркованный у рощицы автомобиль: — Пока он тут с лошадями, мы домой к нему быстренько заскочим, я ребят оставил в квартире напротив — присматривать за ним. Но раз уж такое дело, что надо с ним дружить, отпущу их от греха…
3
— Он в летчики готовится, честное комсомольское! — отчитывался о проделанной работе молоденький сотрудник, наблюдавший за квартирой Баева. — Как проснется утром, по полчаса кружится. Ровно тридцать минут — мы по хронометру засекали. С постоянной скоростью. Всегда по часовой стрелке. Только положение рук меняет. Нас таким упражнениям в планерном клубе учили…
Пока Прошкин слушал эти разглагольствования, у него в голове снова мелькнуло что-то связанное с Туркестаном, но он так и не смог вывести этот осколок озарения на словесный уровень.
Едва сотрудники, освобожденные от обязанностей соглядатаев, вышли, раздухарившийся Корнев снова быстро ухватил Прошкина за локоть и потащил — на этот раз через улицу, в парадное, потом по основательной каменной лестнице — прямиком к дверям квартиры Баева, расположенной на втором этаже еще дореволюционного доходного дома.
— Ой, разве можно… ну, без санкции… — канючил законопослушный Прошкин, наблюдая, как Корнев лихо гнет зубами обычную дамскую шпильку с явным намерением наведаться в жилище, несколько дней назад занятое «идеальным сыном».
В отличие от профессионального чекиста Прошкина Корнев был профессиональным революционером еще с далеких царских времен и над вопросами формального соблюдения законности и прочей бюрократии задумывался редко, поэтому нерешительность Прошкина вызвала у него лишь недоумение:
— А кто же узнает? Мы ж быстро и аккуратно!
Корнев ковырнул в замке изогнутой шпилькой, замок тихонько и нервно щелкнул, дверь скрипнула и открылась.
В коридоре царил мрачноватый полумрак. Прошкин толкнул дверь в комнату и хотел было войти, но отпрянул: показалось, что там стоит угрюмый усатый человек. Решительно настроенный Корнев тоже сперва отступил, поддавшись иллюзии, но потом все-таки шагнул внутрь, Прошкин подтянулся за начальником — и с облегчением вздохнул: комната была пуста, только на стене, напротив двери, чуть ниже уровня глаз, висел портрет товарища Сталина в полный рост. Точнее сказать, на стене висело огромное, тяжелое зеленое мусульманское знамя, а поверх знамени, аккурат по центру, и располагался портрет Вождя. Он не был прибит к стене, а свешивался на длинных, тонких, прочных нитях, прикрепленных к потолку, как картина в музее. Когда сквозняк тихонько шевелил нити, портрет покачивался, тяжелое знамя шуршало, создавая иллюзию, что в комнате кто-то есть.
Будь Прошкин и Корнев более трезвыми и менее взвинченными, им вполне хватило бы этой иллюзии присутствия, и в комнату они ни за что не вошли бы. Но даже сейчас, когда товарищ Сталин строго смотрел с портрета на непрошеных гостей, Прошкину стало как-то не по себе от допущенного им нарушения социалистической законности. Хотя раз уж он совершил такое противоправное действие, останавливаться на полпути не имело смысла.
Помимо портрета и знамени в комнате имелся большой пушистый восточный ковер на полу, еще один такой же — на огромной двуспальной кровати; кроме того, китайский походный лаковый ларь с множеством выдвижных ящичков и с десяток узких деревянных коробок. Надо полагать, Баев все еще распаковывал багаж. Возле кровати стоял массивный серебряный кальян, обильно инкрустированный каменьями, а на стене, противоположной окну, красовалась вставленная в рамку пресловутая грамота штаба округа, под ней — две самые обыкновенные казачьи сабли. На китайском ларе стояли какая-то странная треугольная пирамидка и песочные часы.
Мудрый сыщик Корнев перевернул песочные часы и засек время по своим, обыкновенным. Прошкин соображал слабо, тем более что в помещении было темно из-за толстых портьер и душно из-за наглухо закрытых окон. К тому же в спертом воздухе разливался тяжелый сладковатый запах, похожий на смесь восточных духов и редких пряностей, неприметно заглушавший рациональный голос сознания. Пытаясь найти источник запаха, Прошкин заглянул сперва в длинные ящики — там он обнаружил множество аккуратно завернутых в пергамент, тонкое сукно или замшу предметов холодного оружия. В основном старинных. Даже шпаги в одном из ящиков лежали! Интересно, что это? Тоже подарки братских коммунистических партий? Или, может, боевые трофеи покойного товарища Деева? Потом приступил к китайскому походному комоду. В тех ящичках, которые не были заперты, взору Прошкина предстала масса носовых платков (самого разного фасона и качества, но всегда идеально белых), письменные принадлежности, столовые приборы из серебра, какие-то восточные украшения — Прошкин догадался, что они предназначались для обожаемой Баевым конской сбруи. Возиться с запертыми ящиками не было времени, поэтому непрошеные гости проследовали на кухню.
В извилистом коридоре сердца посетителей снова неприятно екнули; на этот раз причиной беспокойства стало узкое, но высокое — больше человеческого роста — старинное помутневшее зеркало в массивной раме, установленное в нише. По бокам зеркала были развешаны колокольчики от конской упряжи. При малейшем колебании воздуха они тихо и тревожно позвякивали. А само зеркало было установлено так, что благодаря углу падения света создавалась иллюзия, будто некто движется по коридору навстречу посетителям. Только после осмотра зеркала Прошкин понял, что такие же колокольчики, как на зеркальной раме, были прикреплены — правда, в меньшем количестве — и к портьерам. Баев немало сил приложил, чтобы наполнить свое жилище тенями и звуками, отчего оно казалось не только обитаемым, но и опасным.
Только кухня против ожиданий оказалась совсем тоскливой. Пара китайских фарфоровых чашек, кофемолка да несколько жестяных коробок с кофейными зернами и разными сортами чая. Медный сосуд для заваривания кофе и такой же медный чайник. Вот и все богатство.
В гардеробной Баева тоже царили скромность и аскетизм. На тремпелях покачивалось несколько комплектов шитой на заказ формы НКВД, предназначенной для разных погодных условий. И еще — Прошкин искренне удивился — в квартире у Баева не было одеколона! А мылом он пользовался детским. То есть откуда взялся тяжелый сладковатый запах, так и осталось для Прошкина загадкой.
Когда песок перетек — а перетек он ровно за тридцать минут, Корнев и Прошкин оставили квартиру изрядно разочарованными. Улов небогатый. Корнев отправился на службу, напутствовав Прошкина просьбой крепить дружбу с Баевым, причем как можно быстрее.
4
Легко сказать — крепить дружбу. Понятно, что Прошкину с Баевым дружить и дружить. А вот Баеву Прошкин со своей дружбой на кой ляд?
Подгоняемый этой невеселой мыслью, Прошкин в поисках мотива для дружбы отправился на кладбище — осмотреть могилу легендарного комдива. Может, что-то умное в кладбищенской тишине в голову придет. Тем более кладбище в Н. было замечательное! Старинное, с множеством часовенок и склепов, густо увитых зеленью. С выложенными камнем удобными дорожками и лавочками с витыми чугунными ножками, больше похожее на парк, городское кладбище совершенно справедливо входило в число Н-ских достопримечательностей.
Кладбищенские сторожа тоже были люди по-своему замечательные и ведомству Прошкина совсем не чужие. К ним-то он в первую очередь и направился. Выяснить, где могила товарища Деева. Как оказалось, могилка уже успела стать отдельной достопримечательностью. Больше десятка человек просило сторожей отвести их к этому памятнику новейшего времени, предварительно продемонстрировав служебные «корочки» (список сторожа аккуратно вели и своевременно отсылали в управление преемнику Прошкина), остальные граждане просто любопытствовали. Хотя смотреть-то там особо не на что, уверяли сторожа.
Но Прошкин, располагавший еще часом до начала очередного инструктажа, все же решил туда прогуляться — в надежде, что чистый кладбищенский воздух развеет похмельную головную боль и мрачные мысли.
