Джанет Глисон - Смарагдовое ожерелье
Но если накануне вечером, рассуждая о живописи, Джошуа был воплощением учтивости, то теперь, когда в руках у него оказались палитра и несколько кистей, его поведение заметно изменилось. Он наблюдал за жизнью, а не участвовал в ней. Внешний лоск с него сошел. Герберт Бентник был для него, все равно что кувшин на постаменте, объектом изображения. Джошуа с головой погрузился в работу.
Герберт Бентник заказал этот портрет в честь своего предстоящего бракосочетания (он женился во второй раз) с Сабиной Мерсье, которая через три месяца должна была стать его женой. Поскольку эту пару свела вместе любовь к садоводству, Джошуа решил изобразить своих героев на фоне знаменитого зеленого сада Астли. Он составил композицию и серой краской сделал набросок на полотне. Сабина сидела в кресле — в непринужденной позе, словно сладострастная Венера. Герберт стоял рядом, держа руку на спинке кресла. С другой стороны находился небольшой постамент, на котором в искусном беспорядке лежали фрукты и цветы из сада Астли. Принимая во внимание особое пристрастие Сабины, Джошуа решил — с согласия счастливой пары — поместить в центр композиции ананас. Сабина смотрела на Герберта, протягивая ему зрелый плод. Вторую руку она занесла за голову, будто предлагая себя. На заднем плане простирался сад Астли: грот, озеро, вольеры, храмы и конечно же ананасная плантация.
В настоящий момент Джошуа работал одновременно над руками и лицом Герберта, нанося все более темные тона, выписывая структуру черт, не делая попытки что-либо смягчить. Герберт чувствовал на себе расчленяющий взгляд Джошуа, но старался не дергаться. Не моргая, он чуть вскинул голову, пальцами впился в спинку кресла. На стене за его спиной лениво тикали часы.
Герберт был человек крупный, тучный; оставалось только удивляться тому, как его ноги, на вид тонкие, словно птичьи лапки, выдерживают столь массивный торс. Лицо Герберта, как и у большинства мужчин средних лет, вполне соответствовало его возрасту. Гладкая кожа и пухлые губы с приподнятыми вверх уголками свидетельствовали о том, что по характеру он человек уравновешенный, мягкий, но бодрый и энергичный. У Герберта был широкий круг интересов. Представление о его разнообразных увлечениях можно было получить в библиотеке, где на полках наряду с большим количеством книг можно было увидеть коллекции птичьих яиц и раковин, вишневую косточку, на которой, как он полагал, было вырезано сто лиц, большие альбомы гравюр с изображением представителей фауны, приобретенные во время поездок за границу, и папки с бумагами о вложении капитала в различные сферы деятельности, в том числе в рыбоводческие хозяйства и всякие новаторские водокачки. Немногие из этих предприятий приносили ожидаемую прибыль, но Герберт вознаграждение мерил не столько деньгами, сколько полученным удовольствием, и в этом смысле считал себя настоящим богачом.
Несколько человек из знакомых Герберта поведали Джошуа, что его заказчик по возвращении с Барбадоса, куда тот ездил некоторое время назад, стал менее уравновешен, менее разговорчив, быстрее выходил из себя. Вот и сейчас Джошуа видел — терпение Герберта на исходе. Его ноги и руки подрагивали, в животе урчало. Было ясно, что он устал. Джошуа чувствовал, что Герберту, вынужденному целый час стоять не шелохнувшись, хочется размять ноги, чихнуть, зевнуть, почесать нос. Он уже недвусмысленно намекнул Джошуа, что ему требуется передышка, сказав, что последний раз позировал сэру Джошуа Рейнолдсу и тот написал его портрет всего за три получасовых сеанса.
Видя, что Джошуа никак не реагирует на его завуалированную просьбу о сокращении времени сеанса позирования, Герберт заявил более прямолинейно:
— Честное слово, мистер Поуп, я уже ног под собой не чувствую. Мне нужно несколько минут передохнуть.
Джошуа сделал вид, будто не слышит. Он работал над очень сложной частью портрета — писал подбородок Герберта. Почти уткнувшись носом в полотно, он продолжал сосредоточенно орудовать кистью.
Герберт опять обратился к нему, на этот раз более сердитым тоном:
— Поуп, вы что, не слышите? Я же сказал: мне надо передохнуть. Я очень устал.
С этими словами он принялся крутить онемевшей челюстью и постукивать сапогами о платформу, на которой стоял, дабы привлечь внимание Джошуа и унять неприятное покалывание в ногах.
Только когда постукивание переросло в громкий топот, Джошуа притворно встрепенулся. Покачал головой, заморгал, будто выходя из транса. Бросив удрученный взгляд на полотно, он посмотрел на часы.
— Простите, мистер Бентник. — Он озабоченно улыбнулся. — Совсем потерял счет времени. Нам следовало остановиться еще полчаса назад. Я обязан был предоставить вам перерыв. Как же вы, должно быть, устали! Примите мои глубочайшие извинения, сэр. Какая бездумная неосмотрительность с моей стороны! Я просто восхищаюсь вами. Столько терпения, столько выдержки! Садитесь же, прошу вас.
Герберт медленно опустился в кресло и поднял ладонь, давая понять Джошуа, чтобы тот перестал честить себя. А Джошуа покраснел, ибо теперь осознал, что Герберт по его милости и впрямь стоял очень долго.
Джошуа расстегнул рабочий халат и, сняв его, разгладил на себе расшитый жилет и поправил галстук. Не говоря ни слова, он повернулся к окну и раздвинул шторы — обычно во время работы он частично закрывал занавеси, чтобы создать особую атмосферу. В комнату ворвались солнечные лучи. Сколько света после полумрака! Они оба заморгали, глядя на открывшийся их взорам вид. И что это был за вид!
Астли-хаус, родовое гнездо семьи Бентник в Ричмонде, представлял собой большой вытянутый особняк из красного кирпича с восемью высокими подъемными окнами на переднем и заднем фасадах; его главный вход был оформлен портиком. Здание построил полвека назад дед Герберта, Хорас Бентник, моряк торгового судна, сделавший баснословное состояние на сахарных плантациях, которые он приобрел благодаря удачной игре в вист.
Отдавая дань вечному стремлению человека к красоте и мудрости, побуждающей порой отбросить осторожность и поставить все свое состояние на пару дам, Хорас снес средневековый Астли своих предков и на его месте возвел грандиозный особняк с великолепной оранжереей, из окон которого открывался потрясающий вид на Темзу, лиловые холмы королевского парка и лежащую за ним сельскую местность Суррея.
Герберт Бентник, став владельцем родового поместья, решил оставить в Астли свой след. Интерес к садоводству у него проявился еще в детстве. Как-то после ужина дед дал ему горстку апельсиновых зернышек и велел их посадить. Из некоторых зерен выросли деревья, на них созрели плоды. Со временем Герберт стал заядлым коллекционером экзотических растений, приобретая в местных питомниках всевозможные новинки, привозимые из-за границы.
Он тратил массу денег и времени на то, чтобы превратить сад и парковые угодья Астли в самый восхитительный уголок природы в округе. Он нанял лучшего специалиста по ландшафтной архитектуре, мистера Ланселота Брауна, поручив ему облагородить Астли, подчеркнув его естественную красоту. И Браун не подвел. По его указанию там, где некогда лежали болотистые поля и каменистые пустоши, было создано извилистое озеро с островом посередине и небольшими водопадами и гротом на одном его конце. В самом парке, простиравшемся на девять миль, появились пруд с карпами, птичники, липовые и вязовые аллеи. Газоны постригли, высадили рощицы из аборигенных деревьев. Открытые пространства тут и там украшали архитектурные постройки — палладианский[2]мост, фонтан Нептуна, храм Дианы, готические руины, восьмиугольный насосный зал и обелиск. От сада его деда в нетронутом виде сохранились только партеры вокруг дома, да еще оранжерея, ведь этот роскошный ботанический дворец лучше уже не сделаешь.
Герберт и Джошуа любовались идиллической картиной, открывавшейся из окна особняка — зелеными парковыми насаждениями, озером, храмами и аллеями Астли. Внизу с одной стороны находились огороды. У высокой кирпичной стены стояли в цвету ряды абрикосовых, персиковых, айвовых, мушмуловых и других фруктовых деревьев. В центре, образуя сложный геометрический узор, находились партеры с цветами, фруктами и овощами. Дальше вздымался купол оранжереи, половина которой недавно была отдана под ананасную плантацию Сабины Мерсье.
— Парк сегодня чудесен, как никогда, — заметил Герберт, вновь выказывая дружелюбие, поскольку его никто больше не заставлял стоять неподвижно.
Джошуа кивнул. Теперь, оторвавшись от работы, он старался угодить заказчику.
— Как щедра природа! У вас здесь такая красота, сэр! Более роскошного парка я не видел. Что ж, раз здесь мы закончили, а день столь замечательный, пожалуй, возьму-ка я свой альбом и начну делать наброски на воздухе, — объявил он со всей серьезностью.
