Андрей Добров - Крыса в храме. Гиляровский и Елисеев
– Кажется, это женщина, – крикнул я в ответ, опускаясь перед телом, лежащим спиной вверх. Голова погибшей была вывернута в сторону, но лицо закрывали рассыпавшиеся волосы.
– Женщина? – с недоумением ответил сверху Елисеев. – Какая к черту женщина?! Кто-то из наших?
В торговом зале заметно прибавилось народу – кроме продавцов сюда, видимо, подтянулись рабочие из соседних цехов – кондитерского и сортировки фруктов. Елисеев тут же заметил беспорядок и велел всем разойтись по своим местам. Его послушались беспрекословно. Может, и были недовольные приказом разойтись, но я был занят осмотром тела. И поэтому не заметил, как рядом на корточки опустился подошедший Теллер. Он своими короткими пальцами разгреб, как траву, волосы мертвой и крикнул вверх:
– Нет, Григорий Григорьевич, не из наших!
– Точно? – строго спросил Елисеев.
– Точно так!
– Плохо.
Теллер стал переворачивать тело погибшей.
– Погоди! – возмутился я. – Надо оставить все как есть для полиции! Нельзя трогать труп!
– Полиции? – переспросил меня старший охранник.
Я многозначительно посмотрел на него и кивнул.
Тогда Теллер нехотя отпустил тело и поднялся на ноги. Я же накрыл краем бордовой гардины, валявшейся рядом, лицо несчастной и тоже встал. Скоро к нам присоединился и Елисеев – несколько минут мы стояли в молчании над телом. Потом я спросил:
– Ну, кто вызовет полицию?
– Я, – ответил Елисеев. – Это мой магазин, мне и отвечать за происшествие.
Потом он повернулся ко мне.
– Владимир Алексеевич, – я вынужден прервать эту экскурсию. Буду рад увидеть вас в начале следующего месяца, когда снова навещу Москву.
Я понял, что меня выставляют. Но я не мог просто так уйти.
– Погодите, Григорий Григорьевич, – воскликнул я. – Вам же может понадобиться свидетель.
– Свидетель? – усмехнулся Теллер. – Смотри, сколько у нас тут свидетелей! – Он обвел рукой торговый зал.
Но я упрямо посмотрел Елисееву в глаза.
– Дайте слово, что полиция будет извещена о происшествии. Или это придется сделать мне самому.
Елисеев долго и задумчиво смотрел на тело. Я понимал, что такой скандал, да еще перед открытием магазина, ему был совершенно не нужен. Но и я не собирался отступать. Наконец он поднял взгляд на меня:
– Слово? И вы поверите моему слову? Слову коммерсанта?
– Поверю вашему слову, Григорий Григорьевич, – сказал я твердо. – Потому что вы не обычный купчишка, а человек новой волны. Вы слишком богаты, чтобы обманывать. Да и судя по тому, как у вас тут поставлено дело, продавать гниль за свежий товар вам не с руки. Не так ли?
Елисеев вдохнул.
– Этакий вы глазастый, Владимир Алексеевич! Хорошо. Я могу пообещать вам, что полиция узнает о смерти этой несчастной.
Он протянул мне руку, и я пожал ее перед тем, как откланяться. Но в последний момент мне показалось, что серые глаза миллионера застыли, как две петербургские льдины.
Глава 3. Самоубийца
Спал я тревожно – может быть, из-за непривычной тишины в комнатах, а может, виной тому были события, произошедшие вчера вечером. Я долго ворочался с боку на бок в своей кровати, вставал выпить воды из графина, однако ни вода, ни ночная прохлада (все окна на ночь мы открыли) не избавляли полностью от тяжелой духоты. Я даже пожалел, что не уехал вместе со своими на дачу – там сейчас, наверное, куда свежее, чем в Москве. В третьем часу утра я встал и заглянул в комнату Коли – так и есть! Он тоже не спал, а читал при свете ночника книгу.
– Что читаешь, Николай? – спросил я.
– Загоскина, – ответил мальчик, не поднимая головы.
– Скоро уж рассветет. А ты так и не ложился.
– Так и вы не спите, Владимир Алексеевич, – ответил Коля, зевая. – Отсюда слышно, как ворочаетесь и ходите.
– Я уже старый, мне долго спать нельзя. Так весь остаточек жизни и проспишь.
– Тю! Да какой вы старый?
– Ладно, ладно…
Я постоял еще в дверях, глядя на читающего Колю. Никогда и никому на свете, даже жене Маше, я бы не признался, что он почти заменил мне умершего во младенчестве сына. Никогда и никому, потому что не хотел слишком сильно привязывать Колю к себе – он был парнем самостоятельным и умным, но и так уже начинал видеть во мне непререкаемый авторитет, даже подражать в своих, пока еще юношеских рассказах. Нет, если уж он выбрал литературную стезю, то пускай идет по ней самостоятельно, без внешнего давления. Да и в жизни не стоит все время держаться за отцовскую руку – я и сам рано ушел из дома, бродить по России, зарабатывать на хлеб своим трудом, оттого и знаю, как важно жить своей головой. Поэтому и стал тем, кем стал.
Коля поднял голову:
– Случилось что, Владимир Алексеевич?
– Нет, Коля, ничего не случилось. Спи.
Я ушел к себе, лег на кровать и закрыл глаза. Тотчас передо мной возникла картина – как мы втроем стоим над телом несчастной девушки, сломавшей шею при падении с галереи, и я требую от Елисеева, чтобы тот заявил в полицию о происшествии. Почему я сам не сделал этого? Почему доверился честному слову коммерсанта?
Но, вероятно, организм все же израсходовал все нервное напряжение, отпущенное мне на сегодня, – как только в спальне стало совсем светло, я заснул.
Проснулся я поздно – часы на стене показывали уже десять. Встав, по привычке сделал гимнастику и пошел умываться. На кухне Коля уже пил чай со свежими бубликами, намазывая на них масло.
– Газеты где? – крикнул я ему, перекидывая полотенце через плечо.
– Здесь.
– Хорошо. Налей и мне чаю покрепче, сейчас приду.
Посвежевший и окончательно проснувшийся после умывания, я вернулся на кухню.
– Нет ничего лучше холодной воды по утрам, Николай. Ты небось себе воду для умывания греешь? А вот я как Суворов – даром что из ведра не обливаюсь. Оттого зараза ко мне не липнет.
– Ха, – сказал Коля, – читал я про Суворова. Он хоть и обливался, зато болел часто. Так что еще неизвестно, какая полезней для здоровья – холодная вода или теплая.
– Ты думаешь? – рассеянно спросил я, разбирая утренние газеты. Но сколько я ни просматривал их, ни в одной не было даже двух строк о происшествии в магазине Елисеева. Да что же такое! Неужели Григорий Григорьевич меня обманул?
– Вы про утопленницу ищете? – вдруг спросил Коля, двигая ко мне масленку.
– Какую утопленницу?
Он взял «Московский листок», развернул и показал внизу, на третьей полосе, заметку о том, что сегодня в пять утра дочка профессора московского университета Мураховского, Вера, восемнадцати лет, бросилась с моста Водоотводного канала[1], вероятно, с целью утопиться. Однако из-за того, что от жары канал сильно обмелел, она попала головой на место, где вода была неглубока. Потому Вера Мураховская скончалась на месте от перелома шеи, а течение не успело отнести тело. Несчастная самоубийца была обнаружена прохожими, которые и вызвали полицию.
Я с досадой бросил газету на стол. Все-таки обманул меня Елисеев! Все-таки соврал! И ведь идти теперь в полицию слишком поздно – ничего не докажешь! Продавцы магазина будут молчать, чтобы не лишиться места, а акт о самоубийстве, наверное, уже составлен – ни один следователь не оспорит этот акт, чтобы не портить статистику по уголовным делам. Ни один? Нет-нет, есть такой человек в Сыскном отделении!
Я выглянул в окно. Мой личный извозчик Ванька по прозвищу Водовоз уже стоял на противоположной стороне переулка, рядом со стройкой, и о чем-то переговаривался с каменщиками. Надев летний пиджак, я подхватил трость и нахлобучил на голову кепку.
– Коля, я уехал! Когда буду – не знаю. Слышишь?
– Ага!
Сев в пролетку, я приказал Ивану ехать в Малый Гнездниковский переулок, где находилось Сыскное отделение. Утреннее солнце уже вовсю пропекало Первопрестольную, прохожие старались держаться теневой стороны улиц. Только постовые потели в своих наглухо застегнутых кителях, время от времени снимая фуражки и вытирая пот со лбов. Водовоз ехал, как всегда, быстро – не успел я поудобнее устроиться на сиденье, а уже надо было вылезать. Мы договорились, что Иван подождет меня в тенечке неподалеку, и с тем расстались – я пошел в здание, куда обычный человек без особого приглашения старался не заходить. Спросив у дежурного при входе, здесь ли сейчас Захар Борисович Архипов, я направился в уже знакомый кабинет номер 204, обставленный по-спартански просто: стол, два стула и большая картотека. Сам Архипов, правда, находился в коридоре и наблюдал, как двое рабочих под управлением инженера компании «Белл» вешают ему на стену телефонный аппарат.
– Что, Захар Борисович, решили все-таки шагнуть в двадцатый век? – спросил я, протягивая руку.
Архипов протянул свою сухую сильную кисть и поморщился:
– Приказ начальства. За счет городской казны. Лучше бы купили аппараты Эриксона – они, говорят, надежнее. А в эти ящики хоть полдня кричи – не докричишься. Вы сами-то, Владимир Алексеевич, все без телефона живете? Уж кому как не вам, репортеру, нужна эта адская машинка.
