Виктор Полонский - Загадка Веры Холодной
– Как видишь – нет, – ответила Вера.
Владимир представил Машеньке Нирензее и Кульбицкого. Назвать себя Машенька ему не дала – опередила и сказала:
– Зовите меня просто Машенькой, мне так нравится. Для отчества я еще не так стара, а фамилия моя не имеет значения, потому что я собираюсь вскоре сменить ее.
Фамилия у Машеньки была прозаической – Плотникова, и она очень ее стеснялась. «Ну что это за фамилия для актрисы? – жаловалась она Вере. – Горская, Книппер, Роксанова, Коонен – вот это годится, а Плотникова – нет. Хуже только какая-нибудь Лясько или Кровопускова!» Когда узнала, что Вера выходит замуж, первым делом поинтересовалась фамилией ее будущего мужа и одобрила: «Вера Холодная – это звучит! И подходит тебе, то есть совсем не подходит, потому что ты обжигаешь взглядом, но составляет пикантный contraste!»[10] Машенька одобряла заветное Верино желание стать актрисой и утверждала, что у нее есть «громадные задатки».
– Большинству женщин рано или поздно приходится это сделать, – сказал Нирензее, многозначительно посмотрев на Веру.
– Но не всегда для этого надо выходить замуж! – и рассмеялась, увидев удивление на лицах новых знакомых.
Увидев, как заискрились в глазах подруги озорные огоньки, Вера поспешила увести ее, пока та не выкинула какой-нибудь фортель. Заодно подумала, что уже начала вести себя, как положено заботливой жене – оберегает репутацию мужа от Машенькиных escapades[11].
4
«Из Мадрида сообщают, что здесь арестован известный анархист Джордан. При нем найдено 30 динамитных патронов и секретная переписка. При аресте Джордан оказал сопротивление, но затем дал весьма интересные показания, касающиеся международных связей руководителей анархического кружка с определенными кругами в Лондоне, Париже, Берлине и Риме».
* * *«В Москве только и говорят, что о предстоящей дуэли между городскими гласными Гришиным и Елфимовым. Причиной дуэли явилось оскорбление словами, нанесенное Елфимову Гришиным во время одного из заседаний. Напомним, что Елфимов – председатель санитарной комиссии, деятельность которой в последние годы вызывает одну лишь критику, порой весьма резкую, как это было в случае с Елфимовым. Секунданты принимают меры к улаживанию конфликта, но пока эти меры остаются безрезультатными. Чинам полиции предписано принять все возможные меры к проведению дуэли, если противники все же соберутся стреляться. Как известно, Елфимов превосходно стреляет. Он дважды участвовал в стрелковых соревнованиях, устраиваемых Императорским обществом размножения охотничьих и промысловых животных и правильной охоты, и удостаивался призов».
Газета «Новое время», 1 июня 1910 годаО разговоре с Алексеем и его поручении Вера помнила все время, но заняться этим делом смогла только через неделю после свадьбы. Даже не через неделю, а через восемь дней, в понедельник третьего мая, когда Владимир впервые после недельного перерыва уехал к себе в контору. «Адвокатская контора В. Г. Холодного. Ведение гражданских и судебных дел» было написано на строгой медной табличке, висевшей на доме Фалеевых в Милютинском переулке. Впервые посетив контору Владимира (это было в самом начале их знакомства), Вера удивилась размерам вывески. «Почему такая маленькая?» – простодушно спросила она, косясь на висевшую на противоположной стороне улицы вывеску магазина колониально-бакалейной торговли купца Чуприкова, огромную, едва ли не в полдома. Владимир, перехватив ее взгляд, понимающе усмехнулся и сказал, что адвокату можно вообще без вывески, потому что к нему так вот, мимоходом, не заходят. Кому надо, тот найдет, а кому не надо, того никакой вывеской не заманишь. Вывеска адвоката – это его репутация.
Прощались долго, обстоятельно, будто не на несколько часов, а на год. Владимир клятвенно обещал приехать обедать домой, и вообще, женившись, он намеревался всегда обедать дома. Зачем тратить лишние деньги, если дома есть любящая жена и ее верные помощницы – горничная Клаша и кухарка Ульяна? Вере в первую неделю пришлось привыкать не только к мужу и семейной жизни, но и к горничной Клаше, и к кухарке Ульяне.
Семейная жизнь оказалась замечательной, Вера даже не ожидала, что настолько. Во всех смыслах, начиная с того, о чем можно рассказывать, и заканчивая тем, о чем не то что рассказывать, а даже думать стыдно. Хотя почему стыдно, если делаешь это со своим законным, венчанным мужем? Но все равно, вспоминая днем о том, что было ночью, или думая о том, что будет следующей ночью, Вера чувствовала, как у нее начинают гореть уши. Она в какой-то мере была подготовлена к браку. Читала фривольные французские романы, наслушалась кое-чего от более опытных (или хотевших казаться таковыми) подружек, да и маман накануне свадьбы, смущаясь и запинаясь через слово, пыталась поведать Вере о том, что представляет собой исполнение супружеского долга. Но Вера и вообразить не могла, что это так восхитительно, так упоительно, так замечательно. Каждую ночь она по нескольку раз умирала приятнейшей из смертей и возрождалась к жизни. И какой зануда придумал назвать это восхитительнейшее из занятий «исполнением долга», удивлялась Вера. Это надо было назвать супружеской радостью! Сладостью! Вкушением сладости супружества, только так и никак иначе!
Привыкание к Клаше с Ульяной было не столь радостным. Обе поначалу захотели взять верх над молодой хозяйкой, не иначе как сочли, что она ничего не понимает в хозяйственных делах. Это Вера-то, на плечи которой после смерти отца легла большая часть хозяйственных забот, не понимала? Как бы не так! Она просто не любила афишировать эту сторону своей жизни. Какой смысл докладывать всем, что после смерти отца жизнь из небогатой превратилась в откровенно бедную, что мать часто болела, а бабушка с таким усердием принялась искать себе вечного спасения, что на земные дела совсем не обращала внимания? Так вот и держались – стараниями Веры и заботами тети Лены, ежемесячно, по-родственному, помогавшей деньгами.
В понедельник после свадьбы Вере было не до хозяйства. Во вторник тоже. В среду она кое-что подметила, но на первый раз смолчала. В четверг сделала прислуге замечания, которые были выслушаны без должного почтения, а скорее даже с возмущением. Можно было «расставить знаки препинания», как выражался отец, и в четверг, но Вера решила подождать до пятницы, вдруг дойдет до людей. Не дошло. В пятницу утром Вера прошлась с Клашей по всем шести комнатам, указала ей все огрехи, допущенные во время уборки, и потребовала их немедленного устранения, пригрозив оштрафовать на три рубля в случае повторного проявления нерадивости. Владимир смеялся и назвал Веру «Наполеоном». Да хоть Аттилой назови, лишь бы прислуга слушалась.
Вернувшейся с провизией Ульяне Вера учинила строгий разбор. Перебрала все покупки, указала на недостатки (карп ощутимо подванивал, не иначе как задешево купила) и обнаружила столь доскональное знание цен, что Ульяна, не сходя с места, покаялась и даже вернула «сэкономленные», как она называла краденое, деньги – два рубля семьдесят две копейки.
– Бес попутал! – причитала она. – Сорок лет честно прожила и вот оскоромилась. Простите меня, Вера Васильевна, дуру грешную!
В субботу утром квартира сияла такой чистотой, что хоть архиерея в ней сели, провизия оказалась наисвежайшей, отличного качества и была куплена за настоящую цену. Вдобавок на кухне перестало постоянно что-то подгорать, а дверные петли, для смазки которых Клаша по своему почину пригласила дворника Егора, перестали скрипеть. Егор, по словам Клаши, имел к ней «антирес», которого она совершенно не разделяла, и потому оказывал ей разные мелкие услуги бесплатно, в надежде, что рано или поздно Клаша смягчится.
– Вот ты у меня какая! – восхищался Владимир. – Я-то думал, что клад нашел, а оказалось, что целых три.
Так и пролетела неделя – в любви, хлопотах и визитах. С визитами выезжали каждый день. Молодоженам положено как можно чаще бывать в обществе. Глупое на самом деле правило, не иначе как какой-то холостяк его придумал. Молодоженам надо как можно больше времени проводить друг с другом, считала Вера. Привыкать, узнавать, открывать, наслаждаться. А общество может и подождать, за время свадебного обеда так наобщалась, что потом неделю никого, кроме мужа, видеть не хотелось.
Алексей пришел в субботу, отобедать по-родственному. Держался как обычно, таинственных знаков не делал, намеков не подавал. Дождался, когда Владимир выйдет, быстро достал из кармана конверт из плотной желтой бумаги и положил перед Верой. Вера, недолго думая, спрятала конверт под скатерть. Алексей улыбнулся и покачал головой. Вера уже поняла, что сваляла дурака – конверт было видно под скатертью. А вдруг еще вино или чай прольется на это место? Но перепрятывать было уже поздно, вернулся Владимир. Поэтому Вера поспешила бросить на то место, где лежал конверт, салфетку и немного волновалась, когда Владимир наливал в ее бокал мускат-люнель.
