Алексей Поярков - Ликвидация. Книга первая
— Нет, мне это начинает сильно нравиться, — заметил молчавший до этого Омельянчук. — Отправил его с Фимой! А?!..
— За Фиму помолчим, — махнул рукой Гоцман, — ты лучше объясни, какой гэц тебя с утра укусил?..
— Жуков едет. — Омельянчук коротко взглянул на портрет над своим столом и вздохнул. — Под Помошной за пять минут до его эшелона рванули рельсу… И провода, подлюки, все пообрывали.
Гоцман присвистнул, потом рассудительно пожал плечами:
— Так это пусть у «Смерша» note 1 штаны преют.
— Или, — согласно кивнул Омельянчук, но тут же завелся снова: — А у нас здесь тихая полянка с лебедями, да?! Щипачи присматривают за мокрушниками…
И обмяк, успокоился, сел в кресло и поискал глазами дырокол.
— Ладно, иди. Докручивай Шалого и займись гоп-стопом на Арбузной. Час назад обрадовали…
Видавший виды серый «Опель-Адмирал» притормозил на некотором расстоянии от места происшествия. Где именно это место располагалось, Гоцман увидел издалека. Там пульсировала, размахивала руками, гомонила толпа любопытных. Мокрый от жары и напряжения оперуполномоченный Тишак честно пытался опросить свидетелей, но вместо этого получал кучу самых разнообразных сведений одновременно по меньшей мере от десяти человек. Вторая толпа, не такая людная, но тоже красноречивая, обступила медицинский фургон, куда под руководством судмедэксперта Арсенина грузили тела убитых. На проезжей части, опустившись на корточки, орудовал криминалист, немолодой усатый молдаванин Черноуцану. Его от напора любознательных горожан ограждали трое милиционеров.
Гоцман неспешно двигался к толпе. В нее только что влилась торговка семечками, логично рассудившая, что среди такого множества людей всегда найдутся голодные.
— Семачка, семачка! Жирна та хрустяща! — голосила она. — Лушпайки сами сплевутся!.. Семачка!
— За что семачка? — осведомился Гоцман.
— За пять.
— А шо так кусается?
— Хай за три, но с недосыпом.
— За четыре с горкой… — Гоцман вынул кошелек и кивнул на убитых: — Кто их так?
— А я знаю? — пожала плечами торговка. — Семачка-то, посмотрите, як прожа-арена! Як ото-обрана…
Кинув торговке две монетки и ссыпав семечки в карман, Гоцман двинулся дальше. Тишак, изнемогая под натиском любопытных, жалобно повторял как заведенный: «Те, кто свидетели, стоят на месте. Остальные отойдите. Вы мне мешаете. Отойдите…»
Завидев Гоцмана, он умолк. Толпа тоже заметно притихла.
— Всем два шага назад и дышать носом, — негромко произнес Гоцман, обводя взглядом лица людей. Его просьба была немедленно выполнена.
— Давид Маркович! — радостно загомонил кто-то из первых рядов. — Таки вам здрасте! Вы видали, шо творится тут с утра?!
Молчание Гоцмана было выразительным. Толпе ничего не оставалось, как последовать его примеру.
— Нападение на инкассаторов, — моргая от волнения, заговорил Тишак. — Случилось полтора часа назад. Несли деньги из артели шорников до банка. Двое убитых, один сбежал в подворотню… Раненый. Сейчас сидит — вона, сам не в себе. Михальнюк фамилия.
Гоцман сделал короткий жест рукой, и толпа послушно расступилась, открыв сидевшего на краю тротуара невзрачного мужичонку. Не обращая ни на кого внимания, он раскачивался из стороны в сторону и что-то бубнил.
— Еще что? — спросил Гоцман, мельком взглянув на Михальнюка и доставая из кармана горсть семечек.
— Нападавших, по словам очевидцев, было трое, — потерянно произнес Тишак.
Очевидцы тут же начали его дополнять, но, подчинившись выразительному взгляду Гоцмана, умолкли.
— Подъехали на «Додже», — продолжал оперативник, — на нем же и уехали. Один был за рулем, двое стреляли. В военной форме. Других примет никто не помнит, все было очень быстро…
— Блондины, брюнеты, толстые, худые? — обронил Гоцман, сплевывая шелуху.
— Никто не знает, — бойко высказался морщинистый старичок в потертом пиджаке, — они же с ходу начали палить!
Гоцман посмотрел на старичка, и того быстро утянули за полу пиджака обратно в толпу.
— А инкассаторы что, пешком гуляли? — поинтересовался Гоцман у Тишака. — Физкультурники?
В толпе кто-то хихикнул, на него зашикали.
— Машина сломалась, — объяснил Тишак, — а идти тут три квартала…
Криминалист Черноуцану, прежде чем начать говорить, долго морщил лоб, вздыхал, пожимал плечами, вытягивал нижнюю губу, теребил усы. Гоцман знал эту его особенность — предварять доклад долгим мимансом — и потому не торопил.
— Я нашел три гильзы, — наконец медленно, как бы нехотя заговорил Черноуцану. — Две предположительно от «вальтера», одна от «парабеллума». Гильзы нападавших… Никто из инкассаторов оружие не достал, не успел. Стреляли метров с трех… Асфальт сухой. Поэтому след шин не обнаружился. Больше ничего пока…
— И сколько взяли? — обернулся Гоцман к Тишаку.
— По словам инкассатора, — тот кивнул на Михальнюка, — сорок две тысячи шестьсот семнадцать рублей.
Хрустя семечками — не обманула торговка, были они и впрямь хороши — и не обращая внимания на людей, провожавших его взглядами, Гоцман направился к фургону «скорой помощи». Рядом с крылом полуторки стоял Арсенин.
— Как самочувствие? — тихо поинтересовался он. Гоцман нетерпеливо отмахнулся, кивнул на фургон.
— По одному огнестрельному ранению, — так же негромко сказал Арсенин, — в сердце и сонную артерию. Скончались сразу…
— Ворошиловские стрелки, — скрипнул Гоцман зубами. Мотнул головой в сторону уцелевшего инкассатора: — А этот?
— Ерунда. Легкая царапина плеча, но сильный шок. Говорит бессвязно…
Гоцман еще раз пристально взглянул на инкассатора. Михальнюк по-прежнему сидел на тротуаре, раскачиваясь и что-то горячечно бормоча.
— Та-ак… — протянул Гоцман, неспешно стряхивая шелуху в водосток. — Значит, говорить не может, а сумму помнит до рубля? И живой еще? Тишак, вези-ка этого царапнутого до себя и крути ему антона на нос, пока не расколется.
— Думаете, он? — приглушенно прошелестел Тишак
Гоцман кивнул и добавил:
— Да, и держи еще в голове вторую занозу — инкассаторская машина. Шо сломалось, отчего, когда, кто знал, где починяют?.. Взгляни у светлые глаза водителя—в общем, бикицер… Я буду через три часа.
Гоцман сел в машину и уже закрывал дверцу, когда в окошке появилась разъяренная потная физиономия директора артели шорников.
— Значит, уезжаете?! А искать кто будет?! Это ж наши трудовые гроши! Моя артель горбатится, ни дня, ни ночи! А какой-то поц делает сиротами детей, с подлючей мыслью пожировать на наши кровные?!
— Калитку закрой, — мирно заметил Гоцман. Опешивший директор отпустил дверцу, Гоцман захлопнул ее.
— И это все, шо вы имеете сказать?! — взвизгнул директор. — И это лично Давид Гоцман, которого мы держим за легенду уголовки?!
— В три часа придешь до моего кабинета, — перебил его Гоцман, — перекинемся за твои деньги и за убитых инкассаторов. Неси ихние личные дела и прочие подробности. А пока не делай мне нервы, их есть где еще испортить… Поехали.
Директор спрыгнул с подножки. «Опель», натужно зарычав, круто развернулся посреди Арбузной улицы.
Одесский вокзал по-прежнему гудел сдержанным хором нетерпеливых голосов. По-прежнему переминались перед зданием солдаты оцепления, нервно покуривали на перроне ответственные товарищи. Но внимательный взгляд заметил бы и кое-какие перемены. Не было старого рабочего, старавшегося запомнить текст приветственной речи, не было маляров, торопившихся закончить работу…
— И как вы думаете он поедет? — негромко переговаривались принаряженные одесситы, толпившиеся с букетами в руках перед оцеплением.
— Шо за вопросы?.. Конечно, по Пушкинской и свернет на Дерибасовскую. Не проехать по Дерибасовской — это ж все равно шо сильно обидеть Одессу…
Перед цепью солдат, пронзительно завизжав шинами и заставив людей испуганно шарахнуться в сторону, замер «Виллис». Вестовой, выпрыгнувший из джипа, заученным движением показал начальнику охраны пропуск и бегом бросился к вокзалу.
В конце перрона Кумоватов и Телешко, измученные бесплодным ожиданием, без всякой надежды вглядывались в уходящие вдаль пути. Все возможные соображения были высказаны, все уместные шутки озвучены. Обменивались утомленными взглядами, вздыхали. И не сразу услышали топот бегущего к ним со всех ног человека.
Вслед ему смотрели десятки встревоженных глаз.
— Ну?! — выдохнул Кумоватов, глядя на вестового.
— Маршал въехал! — задыхаясь, отрапортовал тот.
— Куда въехал?! — судорожно сглотнул Телешко.
