Оливер Пётч - Дочь палача и ведьмак
— Ладно, палачка, мы уйдем, — процедил он. — Только знай, если я увижу твоего отца где-нибудь в Андексе, то велю схватить его и допросить. По подозрению в ограблении монастыря и богохульстве. И тогда посмотрим, кто упрямее: наш палач или здешний. Я слышал, у мастера Ганса рука тяжелая. Он с радостью возьмется за собрата, который выдавал себя за францисканца… — Земер прищурился. — Как знать, может, отец твой и с трупом часовщика связан как-то. Его утром как раз из колодца выловили…
Магдалена уставилась на бургомистра:
— Нашли труп Виргилиуса? Но…
Земер усмехнулся. Ему явно приятно было видеть, как столь самоуверенная женщина перед ним наконец растерялась.
— Именно так. Этот гнусный аптекарь, наверное, сжег его и сбросил в колодец. Приор, который скоро уже станет настоятелем, только что мне все рассказал. Так что все встало на свои места. — Бургомистр самодовольно улыбнулся. — Отец твой зря тут вынюхивал; этого аптекаря сожгут в Вайльхайме за убийство, а мы сможем вернуться к своим делам.
Он делано поклонился.
— А теперь я действительно вынужден раскланяться. Пока меня не вывернуло от этой вони. — Бургомистр сморщил нос и потянул за собой трясущегося от ярости сына. — Идем, Себастьян. Это место явно не для нас.
Задрав подбородки, Земеры прошагали за дверь, охотники с растерянным видом последовали за ними. Магдалена и Грец молча смотрели им вслед.
— Боюсь, тебе придется мне кое-что объяснить, — сказал Михаэль, когда шаги охотников наконец стихли. — Почему отца твоего не должно здесь быть, если он здесь? И с какой стати ему выдавать себя за францисканца? Я ведь помню, что как-то раз видел в доме монаха…
Он подмигнул Магдалене.
— Не то чтобы я без удовольствия облапошил этих толстосумов только за то, что они нашего брата унизили. Но вот узнать бы еще, чего этот бахвал так взбесился…
— Это… долгая история, — вздохнула Магдалена. — Давай я сначала детей уложу, а потом расскажу, может, что-нибудь. Все равно теперь все насмарку, наверное. Если Виргилиус мертв, то и на помощь настоятеля нам рассчитывать не придется. И Непомук, похоже, на костер отправится.
Она отнесла детей в соседнюю комнатушку и снова их убаюкала, после чего вернулась, села за стол рядом с Михаэлем и нерешительно произнесла:
— Ну… с чего начать?
— Лучше со своего отца, — ответил Грец. — Чего там этот упрямый болван опять натворил?
Ни живодер, ни Магдалена не заметили, что снаружи их подслушивали. Услышав достаточно, лазутчик бесшумно скрылся в кустах боярышника.
Симон поднялся на третий этаж и вошел в господские покои монастыря. Сердце бешено колотилось.
Полчаса назад Якоб Шреефогль вернулся в лазарет и сообщил, что состояние графского сына резко ухудшилось. Лекарь осмотрел кое-кого из больных, после чего поспешил в монастырь — не забыв при этом настрого наказать Шреефоглю, чтобы тот не спускал глаз с раненого наставника. Советник удивленно кивнул и склонился с мокрой тряпкой над Лаврентием, чтобы смочить его ожоги.
Шагнув теперь в комнату больного, Симон сразу понял, что подоспел вовремя. Мальчик был бледен, как покойник, и метался во сне из стороны в сторону. Лекарь пощупал его раскаленный лоб, проверил пульс: сердце стучало, словно взбесившийся часовой механизм. На краю кровати сидели граф и его молодая жена. Она, по всей видимости, недавно плакала: глаза у нее раскраснелись. Чтобы навестить тяжелобольного сына, она оделась в плотно прилегающее шелковое платье с меховой оторочкой, что, по мнению Симона, явно было неуместно в такой ситуации. По примеру мужа графиня питала любовь к огромным количест-вам духов.
— Господи, да сделай же ты что-нибудь! — крикнула она на Симона, все еще занятого пульсом ребенка. — Дай ему лекарство или хоть кровь пусти! За руку сына держать я и сама могу, и врач мне для этого не нужен!
— Ваше сиятельство, я слушаю сердце мальчика, — попытался успокоить лекарь сердитую женщину.
— Через руку? Это как же так?
— Жозефина, не мешай ему работать, — пригрозил граф. — Мне порекомендовал его один из советников Шонгау.
— Этот толстяк, с которым ты торговался?
— Нет, другой. Во всяком случае, впечатление он произвел приятное. Думаю, цирюльник знает толк в своей работе. Возможно, даже лучше наших ученых дармоедов в Мюнхене. — Вартенберг окинул Симона грозным взглядом. — Кроме того, он знает, что его ждет в случае неудачи…
Графиня потерла заплаканные глаза.
— Ты… ты прав, Леопольд, — вздохнула она. — Просто… это бездействие, оно с ума меня сводит.
Симон покосился на женщину и усомнился в наличии у нее хоть какого-то разума.
— Ну и?.. — властно спросил Вартенберг. — Есть еще надежда, цирюльник? Говори честно, прошу тебя.
«Шансы у вашего сына настолько низкие, что молитвы в церкви будет явно недостаточно, — с отчаянием подумал Симон. — Но этого я вам говорить точно не стану, иначе вы тут же за веревкой отправитесь».
— Сейчас в первую очередь нужно сбить жар, — сказал он вместо этого. — Пару дней назад я нашел в монастырской аптеке иезуитов порошок. Средство это очень редкое и дорогое. Дам его вашему сыну.
— Иезуитов порошок? — в ужасе спросила графиня. — Это что еще за дьявольское снадобье?
— Это кора с дерева, растущего на востоке Индии, ваше сиятельство. Там с его помощью вылечили от лихорадки графиню, и вашему сыну он тоже поможет.
— Графиню? — Женщина покусала накрашенные губы. — Ну ладно, тогда давай, лечи его этим… средством.
Симон вынул из сумки горшочек с невзрачным желтым порошком, осторожно насыпал его в пробирку, разбавил вином и влил мальчику в рот. Он даже рад был, что позабыл про снадобье и не истратил его за эти дни. Теперь лекарству нашлось применение: крошечной порции как раз должно было хватить для ребенка.
— С Божьей помощью лихорадка должна теперь отступить, — сказал Симон, когда пробирка наконец опустела, и торопливо закрыл сумку. — Теперь остается только ждать и молиться, чтобы вашему сыну хватило сил самому справиться с болезнью.
— Молиться, постоянно молиться… — Графиня подняла руки к потолку. — Тут по всей округе все только и делают, что молятся, а мой Мартин все равно умирает!
— Закрой рот, Жозефина! — прошипел Вартенберг. — Не богохульствуй!
— Да хоть бы и так! Говорила я тебе, что не нужно нам ехать в эту дыру. И ключ мог бы кто-нибудь другой привезти. Господи, ну почему именно тебе курфюрст велел…
— Проклятие, заткнись, я сказал!
Граф явно не собирался так повышать голос. Симон буквально чувствовал, что от него что-то скрывают.
Леопольд фон Вартенберг злобно зыркнул на лекаря.
— Что-то еще? — спросил он резко.
— Э… да, вот еще что спросить хотел, — сказал Симон, чтобы направить разговор в другое русло. — Ваш сын делал что-нибудь такое, чего обычно не делает? Может, он что-нибудь съел или выпил? Что-то такое, что могло бы вызвать болезнь.
Граф отвлекся от своих подозрений и задумался ненадолго. Наконец ответил:
— Вообще-то нет. У нас свой повар, и он готовит нам в монастырской кухне… — Внезапно он что-то вспомнил. — Хотя пару дней назад мы ужинали в местной таверне, потому что повар отправился в Хершинг за свежей рыбой. Еда была простая, но и жратвой не назовешь. Нам подали маринованную баранину с клецками и тушеной свеклой. Было довольно вкусно, хоть и жестковато.
— Баранина. Понятно…
Симон задумчиво кивнул. Что-то его насторожило в ответе, хотя он и не понял пока, что именно.
Лекарь еще раз пощупал пульс маленького Мартина. Жар пока был высоким, но теперь мальчик, по крайней мере, спал чуть спокойнее. Симон устало поднялся.
— Буду признателен, ваше сиятельство, если вы будете сообщать мне о любых изменениях в его состоянии, — сказал он с низким поклоном. — К лучшему или наоборот, неважно. А до тех пор всего вам доброго. Меня, к сожалению, дожидаются другие пациенты.
Граф отпустил его небрежным взмахом руки, и Симон, раскланиваясь, вышел за дверь. В коридоре он услышал, как графиня снова начала всхлипывать.
Лекарь устало потер виски, стараясь не думать о том, что ему предстояло еще целую ночь провести у кровати наставника. Может, удастся упросить Шреефогля сменить его хоть ненадолго? Он просто сказал бы советнику, что состояние молодого монаха настолько тяжелое, что бедняга нуждается в постоянном присмотре…
Шагая к выходу по увешанному гобеленами коридору, Симон размышлял над странной перепалкой между графом и его женой. Похоже, Вартенберг прибыл сюда по заданию курфюрста. Вот только зачем? И что там было такого секретного, что он не захотел обсуждать это при посторонних?
Симон вспомнил, что граф, помимо всего прочего, приехал на целую неделю раньше. У Вартенберга, конечно, хранился ключ от сокровищницы, но было бы вполне нормально, появись он здесь накануне праздника. Так почему же граф прибыл так рано? И что за сделки такие он обсуждал с бургомистром Земером?