Джанет Глисон - Гренадилловая шкатулка
— Вы хотите что-то сказать мне, матушка? — спросил я. Помня предостережение Сэмюэля, я начал осторожно придвигаться к ней, хотя трудно было поверить, что эта дряхлая карга может представлять опасность.
В ответ она буркнула что-то нечленораздельное и вновь поманила меня, требуя, чтобы я подошел ближе.
— Что вы говорите?
Она опять что-то невнятно зашептала. Мне показалось, я различил слова: «Громче, ветер… иди сюда», но, может, я и ослышался. Я положил руку на подлокотник ее кресла и нагнулся к ней. В следующее мгновение она выхватила из складок драной юбки нож с длинным узким лезвием, наподобие того, Каким мясники разделывают туши, и полоснула меня по тыльной стороне ладони, да так быстро, что я почти не почувствовал боли. Старуха нацелила острие мне в глаз.
— Только дернись, прирежу. Опомниться не успеешь! — вскричала она, теперь уже абсолютно отчетливо выговаривая слова. — Будь ты проклят! Какого дьявола приперся? Хотел ограбить старуху? — Она осклабилась, словно забавляясь над нелепостью собственного предположения.
Я отпрянул в шоке, пряча под мышкой раненую руку, в которой уже ощущалась жгучая боль.
— Уверяю вас, сударыня, я не собирался грабить вас. Напротив, я хотел дать вам кое-что, если вы миссис Фиггинс.
— Дать? Мне? — в замешательстве произнесла она, угрожающе размахивая ножом.
— Положите нож, и я покажу.
— Секрет… дадут… если положу… секрет, так-то, секрет, — бессмысленно напевала она, по-прежнему сжимая в руке нож.
Я понял, что она не расстанется со своим оружием, если я не отвлеку ее. Здоровой рукой я достал из кармана бутылку джина, которой снабдил меня Сэмюэл Мортон, и протянул старухе. При виде спиртного она выронила нож и выхватила у меня бутылку. С минуту любовалась ею, затем оторвала от джина слезящиеся глаза и пытливо воззрилась на меня.
— Ты кто такой, что приносишь мне подарки?
— Друг.
— Ага, значит, тебе что-то нужно.
— Просто хотел поговорить с вами.
— Я тебя знаю?
— Я хотел расспросить вас о том времени, когда вы ухаживали за детьми. Вы ведь служили кормилицей у лорда Монтфорта?
— Монтфорт. — Она выплюнула его имя, словно кусок тухлого мяса. — Чтоб он сгнил в аду. Пусть дьявол станет ему женою.
— Он покинул этот мир, мэм, но в ад отправился или в рай, не могу судить. Потому я и пришел к вам.
— Покинул, покинул? Рай, ад? — Она вновь замкнулась в себе, устремив пустой взгляд в очаг.
— Я хотел сказать: он умер, — неуверенно произнес я. Она что — и впрямь сумасшедшая? Может, опять пакость какую замышляет? — Я пришел расспросить вас о ребенке, которого вверил вашим заботам лорд Монтфорт. Что с ним стало?
Отсутствующее выражение слетело с ее лица так же быстро, как и появилось. Мне показалось, я заметил в ее глазах коварный блеск. Но с ответом она не спешила — возможно, умышленно игнорировала мой вопрос. Я предпринял еще одну попытку ее разговорить.
— Мне необходимо найти этого ребенка. Я дам вам денег, если вы вспомните что-нибудь о нем. Насколько мне известно, к вам он попал младенцем нескольких дней от роду.
— Если известно, зачем спрашиваешь? — ухмыльнулась старуха.
— Мне хотелось бы знать про него больше.
— А это у тебя еще есть? — Она показала на бутылку.
— Если пожелаете.
Пока она раздумывала, что бы мне сообщить, комнату накрыла тень. Я обернулся и увидел в прогнившем проеме нескладного верзилу. Рваное грязное одеяло, перетянутое веревкой, служило ему в качестве пальто, на голове вместо шляпы красовался тюрбан из грязной тряпки. В одной руке он держал мертвого кролика, в другой — дубинку в коросте из шерсти и крови.
— Это что еще за дьявольщина, ма? — вскричал он, швыряя на стол кролика и окровавленной дубинкой тыча в мою сторону. — Еще один бездельник, да? Я щас быстро с ним разберусь.
— Джек, ты? Это не бездельник, сынок. Гость. Пришел к нам с расспросами, выпить принес. — Старуха кивнула на бутылку, лежавшую у нее на коленях.
Я поежился, почувствовав на себе взгляд ее сына. Его задубелую кожу покрывала корка грязи, с одной стороны лица во всю щеку до самой губы тянулся длинный шрам, отчего рот был перекошен. Должно быть, догадавшись, что его вид вызывает у меня омерзение, он неторопливо приблизился ко мне.
— Что, не такой красавчик, как вы, сэр? — с издевкой спросил он. — Чего вам здесь надо?
Пошатнувшись, я отступил назад.
— Я не хотел причинять беспокойство вам и вашей матушке. Пришел только, чтобы узнать про ребенка, которого вверил ее заботам лорд Монтфорт.
— Монтфорт? С чего это вдруг? Я слышал, он умер.
— Ребенок?
Верзила презрительно сплюнул на пол.
— Что «ребенок»?
— Возможно, это мой друг. Я пытаюсь установить истину. Что стало с этим ребенком? Ему, должно быть, столько же лет, сколько вам. Вы его помните? Ваша матушка никогда не говорила о нем?
— В том нет нужды. Мы вместе росли, она выкармливала нас обоих… Ему молоко, мне — каша. Это у меня из-за него. — Он ткнул грязным пальцем в шрам.
— Как так?
— Подрались.
— Прискорбный случай.
Он равнодушно пожал плечами и вновь сплюнул, на этот раз метя в очаг. Уголья зашипели, когда в них угодил комок мокроты.
— Как долго он жил с вами?
— Не спеши. За просто так никто перед тобой распинаться не станет. Хочешь что-нибудь узнать, сначала заплати.
Я порылся в кармане и протянул ему флорин, который он выхватил так же жадно, как его мать — бутылку джина.
— Четыре года, может, пять.
— А потом?
— Его светлость распорядились, чтобы мать отвезла ребенка в Лондон. Отдала в приют.
Старуха вдруг встрепенулась, прислушавшись к нашей беседе.
— Приют, ага, приют, — поддакнула она. — Точно. Конечно, он сказал, чтобы я отвезла его туда.
— Вы помните? — спросил я, теперь уже обращаясь непосредственно к ней.
Мать с сыном украдкой переглянулись. Взгляд женщины затуманился, она замолчала.
— Вы помните, что отвозили ребенка в Лондон? — допытывался я.
Ответа не последовало. Я беспомощно посмотрел на ее сына.
— У меня есть еще флорин. — Я позвенел монетами в кармане.
— Скажи ему, ма, — потребовал тот. — Монтфорт умер, теперь нам нечего бояться.
Старуха и не думала отвечать, словно оглохла и онемела.
— Вы знаете, что случилось? — Я перевел взгляд на ее сына и опять звякнул монетами.
Верзила молчал, постукивая дубинкой по столу. Будто зачарованный, я наблюдал за его лицом, ожидая, когда он заговорит, мысленно приказывая ему смилостивиться, рассказать мне все, что он знает. И все же, хоть мое внимание и было приковано к нему, я оказался совершенно не готов к тому, что произошло в следующую минуту. Без предупреждения он выронил дубинку, другой рукой схватил меня за ворот и притянул к своему чумазому лицу.
— Ребенок умер. Она не возила его в Лондон. Ты это хотел услышать? Больше нам нечего сказать. Давай монеты и проваливай… если не хочешь, чтоб я изуродовал твое лицо подобно моему или превратил тебя в дохлого кролика.
Резким движением он выдернул мою руку из кармана, забрал деньги и вышвырнул меня на улицу. Я плюхнулся в грязь, распластавшись на земле. Дверь захлопнулась перед моим носом.
Глава 19
Я поднялся из вонючего месива и поспешил на постоялый двор, дабы поведать Элис о том, что узнал. Перескакивая через три ступеньки, я взбежал на верхний этаж и стал колотить в дверь ее комнаты. Прежняя робость перед ней сменилась чувством острой безотлагательности. Мне не терпелось доказать Элис, что я не ошибся в своем предположении, что я отнюдь не идиот, за которого она меня принимает. Интуиция не подвела меня: Партридж не был сыном Монтфорта.
В некотором смысле визит к Фиггинсам возродил мою веру в дружбу Партриджа. Я вспоминал его пронзительный смех и как мы вместе забавлялись, катаясь по реке. Вспомнил его твердое рукопожатие и то, как он красиво чертил, как морщил лоб, когда бывал чем-то недоволен, как одним глотком выпивал свой эль. В моем представлении он снова стал тем Партриджем, каким я знал его — прямодушным, открытым, без семейных тайн и загадок. Партридж по-прежнему оставался для меня типичным найденышем с неведомым прошлым, безымянным ребенком, которого Джеймс Барроу подобрал на крыльце приюта, в котором он затем жил и воспитывался, пока не пришла пора обучаться ремеслу.
Тем не менее, размышляя о Партридже, я понимал, что мое отношение к нему заметно изменилось. Между нами пролегла пропасть. Он отдалялся от меня, как отвязавшаяся от причала лодка, уносимая в море поднимающимся приливом. В то же время мне казалось, что сам я стал старше, решительнее. Меня уже не пугала поставленная передо мной задача, словно расстояние освободило меня от обременительных чувств, позволяя судить о его гибели более трезво и разумно.
