Алексей Ракитин - Царская экспертиза
— Глашка, я тебе космы — то надеру! Где кофе?!
И уже более миролюбивым тоном, обращаясь к Шумилову, пояснила:
— Совсем прислуга от рук отбилась. Дар — р — моеды!
Александра Егоровна уселась на диван подле небольшого ломберного столика и облокотилась на него.
— Так о чём мы говорили, Алексей Иванович? — спросила Александра Егоровна, подняв на Шумилова свои большие круглые коровьи глаза.
Появилась прислуга с кофейным сервизом, видимо, та самая Глашка, что подавая кофе, рисковала своей причёской. Алексей Иванович подождал, пока закончится вся эта кофейная возня, и служанка оставит его наедине с Александрой Егоровной.
— Я говорил о том, что есть дела, с которыми вы прекрасно справляетесь и без тщедушного Аристарха, — продолжил будничным голосом Шумилов. — Я поначалу этому не верил, но Гунашиха и Блокула убедили меня в том, что это на самом деле так.
— Кто? — рука Александра Егоровны малодушно дрогнула, и она пролила кофе на блюдце. — Про кого вы говорите?
— У меня есть кое — что, что освежит вам ослабшую память. — Шумилов извлёк из портмоне четыре сотенных банковских билета, найденные им в доме Блокулы. — Эти деньги вы вручили колдуну за его смертоносное зелье, предупредив, что переписали номера билетов. Возьмите, сверьте, дабы быть уверенной в том, что я с вами не блефую. А я не могу оставить эти кредитки у себя, ведь они — плата за смерть.
Госпожа Максименко взяла деньги в руки, механически их пересчитала. Было видно, что мыслями она где — то очень далеко; в эту минуту вид она имела ошарашенный и чрезвычайно оглуплённый, в голове у неё, видимо, была полнейшая каша.
Внимательно наблюдавший за ней Шумилов заметил, как её лицо и бело — мраморная шея начали медленно покрываться багровыми пятнами.
— Так это вы были у Гунашихи? — выдохнула она, наконец. — С бакенбардами…
— И, кстати, не только там.
— Но ведь Блокула умер, — пробормотала Александра словно в оцепенении. — Он ещё в июле умер, мне Гунашиха сообщила.
— Представьте себе, он умер после встречи со мною. Но перед смертью мы с ним обстоятельно поговорили.
— Вы его убили?
— Сейчас речь не обо мне, Александра Егоровна. Но могу сказать, что в отличие от вас, я защищался в открытом бою, а не травил трупным токсином доверившегося мне человека.
Госпожа Максименко какое — то время молчала, то ли справляясь с растерянностью, то ли, наоборот, наливаясь гневом, затем неожиданно крикнула:
— Ну что, ничтожество, ты, может, наконец, сделаешь хоть что — то как мужчина?! Или так и будешь по щелям жаться?!
Слова её были адресованы вовсе не Шумилову. Одна из трёх дверей, ведущих в гостиную, приоткрылась, и на пороге появился Аристарх Резнельд с недоброй улыбкой, змеившейся по тонким губам. Он был облачён в роскошный атласных халат, пистолет в правой руке был нацелен на Шумилова.
— Семейка в сборе, — усмехнулся Алексей Иванович. — Уж не знаю, как правильнее вас назвать: цирк уродов или парад убийц?
— Аккуратнее в выражениях, господин Шумилов, — грозно провозгласил Резнельд, пошевелив дулом пистолета.
— В самом деле? А что вы мне сделаете? Трупного токсина у вас под рукой нет… Ах, ну да, у вас пистолет… Кстати, поосторожнее с пистолетом, он может выстрелить. Это самая большая глупость, какую только можно придумать: стрелять в середине дня в номере — люкс в гостинице «Европа». Вам не миновать каторги, поверьте мне как юристу. Может быть, воспользуетесь кочергой: вот камин, а рядом прекрасный золочёный каминный набор, кочерга, щипцы и, кстати, очень хороший топорик. Может, попробуете топорик, господин Резнельд?
— Ксаня, я его убью, — прорычал немец.
Максименко промолчала, а Шумилов засмеялся. От души, по — настоящему, сейчас ему стало действительно весело. Немец, видимо, совсем не понимал сложившуюся ситуацию.
— Господин Резнельд, ваша зазноба только и ждёт, чтобы вы меня убили! Понимаете вы это? В создавшейся ситуации это для неё наилучший выход из положения. Всё будет свалено на вас — и убийство Николая Максименко, и убийство Алексея Шумилова. Ей нужна сцена африканской ревности, неужели же не ясно. Ну, станьте же наконец Оттело, или Атиллой… Ведь именно так называла вас Ксаня!..
— Ах ты сволочь притворная, ах ты гад! — процедила Александра Егоровна. — Что б ты сдох, чтоб тебя черви ели!
— Не сегодня, госпожа Максименко, не сегодня. Я, собственно, явился к вам по делу, а вовсе не для того, чтобы пустые разговоры разговаривать и выслушивать пошлейшую базарную ругань. Хочу довести до вашего сведения, что счёт — депо, открытый вами в «Учётно — ссудном банке», сегодня утром арестован по прямому распоряжению Директора Департамента полиции Вячеслава Константиновича Плеве.
— Что — о — о?! — синхронно выдохнули Резнельд и Максименко. Аристарх как будто бы даже всхлипнул, или это только показалось Шумилову?
— Да — да, представьте себе. Я всегда бью негодяев по самому больному месту. У вас самое больное место — кошелёк. Так что теперь у вас этих денег нет. Не далее как вчера я встречался с господином Плеве и его превосходительство принял решение распорядиться о приостановке всех операций со счётом. Сегодня утром чиновник для особых поручений господин Блок имел встречу с председателем правления банка и довёл ему под роспись данное решение.
Резнельд неожиданно повернулся к Александре Егоровне и прорычал:
— Это всё ты, ты, дурища! Я тебе говорил не иметь дела с Шумиловым! Я тебя заклинал не верить ему! А ты всё вертела перед ним задом, все думала, что умнее всех! Как же — сладкая да сдобная, одни титьки чего стоят, а главное — миллионщица! Думала, что любого купишь с потрохами!
— Заткнись! — в голос заорала Александра Максименко, даже не пытаясь сдержать себя. — Я не хочу ничего слышать! Всё началось с тебя, тщедушный, рахитичный уродец! Если бы ты не влез со своим мышьяком и не взялся за дело сам, когда я тебя просила предоставить всё мне…
— Никакого мышьяка не было, дура! Я уже устал повторять, мышьяка не было вовсе! Я никого не травил, хватит возводить на меня напраслину! Лучше разберись со своей не в меру деловой мамашей!
— Причём тут маменька? Её вообще не было в Ростове, когда умер Николай. А вот ты был! Это тебе мышьяк покоя не давал! Это у тебя руки чесались!
— Я повторяю, дурища, я не травил мышьяком твоего дурачка — мужа! Не прикасался я к твоему мышьяку! — Резнельд с досады даже ногами по полу затопал.
— Как же тогда его нашли две экспертизы?! Ты даже в эту минуту мне лжешь! Ты ничего не можешь сделать толком, как положено мужчине! Ты не можешь довести до конца начатое…
Шумилов захлопал в ладоши. Мгновенно возникший скандал развеселил его даже больше, чем нелепый выход Резнельда с пистолетом в руке.
— Александра Егоровна, я полагаю, что Аристарх действительно не травил вашего покойного мужа мышьяком, — вмешался в перепалку любовников Шумилов. — Вы совершенно напрасно на него наговариваете. Этот трусливый человечишко никогда не возьмёт на себя ответственность ни в одном серьёзном деле, у Аристарха не тот темперамент. Он из тех людей, кто всю работу предоставляют женщине. Мышьяк содержался в том самом яде, который вы, Александра Егоровна, получили от Блокулы. Да — да, не смотрите на меня так. Яд, который вы использовали против своего мужа, был двухкомпонентным, помимо трупного токсина, там была и весьма значительная доля мышьяка. Так что во всём вы можете винить только саму себя.
Шумилов прошёл к выходу, но остановился в дверях и добавил:
— Возвращайтесь в Ростов, Александра Егоровна. Вас ждёт суд и неизбежная конфискация имущества, так что обдумайте линию защиты. Аристарх бросит вас в самое ближайшее время, как только убедится, что вы действительно потеряли все деньги и имущество. Без них вы ему не нужны. А ваши ростовские друзья будут вам вслед показывать пальцем и плеваться. Но вы, Александра Егоровна, строго людей не судите: во всём случившемся вы виноваты сами. Счастья я вам не желаю — уж увольте! — и признаюсь, что расстаюсь с вами безо всякого сожаления. Прощайте!
И беспрепятственно вышел.
Эпилог
Лето 1890 года выдалось в Санкт — Петербурге жарким и влажным. По ночам шли дожди, а к полудню гранит набережных и брусчатка мостовых уже дышали жаром, столь несвойственным северному городу. Можно было подумать, что столица России перенеслась с прохладных берегов Невы куда — то в среднеазиатскую пустыню. Все, кто мог уехать из Питера, поспешили это сделать. Кто уехать не смог — тот скрежетал зубами и делал вид, что рад обрушившемуся на город пеклу.
В середине июня Антонин Максименко прислал Шумилову письмо, в котором сообщил, что намеревается в ближайшие дни посетить Санкт — Петербург. И действительно, двадцатого числа он предстал собственной персоной на пороге квартиры госпожи Раухвельд, у которой Алексей Иванович Шумилов снимал две комнаты и столовался уже много лет. Антонин за прошедший год сильно изменился, превратившись из скромного учителя провинциальной гимназии чуть ли не в настоящего лондонского денди в светлом костюме и инкрустированной серебром костяной тростью в руках.
