Татьяна Молчанова - Дело о таинственном наследстве
Камешков было совсем немного, так что сказочного водопада из золота и бриллиантов не получилось. Вася тут же принялся их собирать, пока не разлетелись еще дальше, граф задумчиво слезал с мешков, а Наташа продолжала смотреть наверх, где доктор Никольский с совершенно перекореженным лицом продолжал шарить рукой в дыре.
– Семен Николаевич! – крикнула она. – Вам что, мало? Вы хоть посмотрите! Бриллианты, чистейшей воды, большие! Чего вам еще нужно? Думаете, там еще что-то осталось? Может, вам хватит тех, что внизу? Может, спуститесь, поползаете? Подберете? – Девушку душили гнев и ненависть за то, что этот двуличный человек, этот жадный убийца никак не мог остановиться в своей жадности и все шарил и шарил!
Никольский неожиданно повернулся к ней и взглянул сверху на запрокинутое ожесточенное лицо девушки. Он вынул руку из дыры и тихо спросил:
– Наташенька, но ведь это не то?
– Что не то? – оторопела девушка от этого тихого и грустного голоса, произнесшего «Наташенька». Вася перестал собирать камни, и граф очнулся от своей задумчивости. Они смотрели на лицо Никольского, выражавшее сильнейшее душевное напряжение, муку. Это было лицо человека, внезапно потерявшего, и потерявшего безвозвратно что-то самое важное в жизни…
– Наташенька, это же не главное, – показал доктор на камни. – Есть более важные вещи…
«Он сошел с ума!» – пронеслось в голове у всех.
А тихий, обреченный человек продолжал чуть дрожащим, как будто обиженным голосом:
– Я хотел найти счастье, я просто надеялся пожить немного счастливым, чтобы улыбаться как вы, чтобы не думать… – Он растерянно развел руками. Внезапно, со всей высоты мешков, он рухнул коленями на каменный пол и закричал, заревел – страшно, мучительно: – Господи! Зачем Ты так страшно обманул меня! Зачем Ты обнадежил меня! Зачем Ты убил меня? Ну кто я такой в этом мире, что Ты избрал меня? Кто я такой, чтоб заслужить такую Твою ненависть и Такую твою кару? Не в силах это вынести! Да не прощено Тебе будет Отцом Твоим! Нельзя же так, Господи, даже с самой нижайшей тварью Твоею нельзя! – Последние слова доктор проревел, захлебываясь слезами. От страшного крика у него пошла горлом кровь. Граф и Вася кинулись к нему – упавшему и, видимо, потерявшему сознание, а Наташа, закрыв глаза и зажав уши руками, уже сама кричала от ужаса всего происходящего…
* * *Пахло чем-то отвратительным. Назойливый запах лез прямо в нос, и Наташа, сощурившись, чихнула и открыла глаза.
В любимых синих глазах выражение тревоги мгновенно сменилась облегчением.
– Наташенька! – Но Наташа первым делом отпихнула Сашину руку, в которой он держал омерзительно пахнущий кусок ваты.
– Что вы со мной делаете, граф? – спросила она.
– Привожу вас в чувство, вот Дуняша выдала! – И Саша понюхал ватку. После чего быстро встал и выкинул эту гадость в пепельницу.
– Ну слава богу! – произнес он, вернувшись. – И что у вас, барышня, за манера такая в обморок падать, – попытался он пошутить, но видно было, что очень натянуто и не к месту вовсе.
– Саша, что произошло? Я помню, это доктор… Я не могла его больше слушать, как он страшно кричал и что-то непонятное… Граф, – на глаза опять навернулись слезы, – он что, разума лишился?
Саша нахмурился. Горько и непонимающе покачал головой. Затем вздохнул и погладил Наташу по голове.
– Видимо, да, Наташенька. Трудно предположить здесь что-то другое. Его Вася наверх вытащил, он сейчас в соседней комнате лежит, не шевелится, только слезы текут… Я Ефима послал за врачом, за тайным советником. Нельзя его вот так тут оставлять. Помощь нужна. Ну что, попробуем встать?
Наташа кивнула и, поддерживаемая графом, пересела в кресло. В дверях стояла несколько осоловевшая Дуняша. В руках она держала графин с водой, который с наслаждением прикладывала к голове.
– Сделай-ка, Дуняша, нам всем кофе, сахара побольше. Четыре чашки. Сюда принеси, – распорядился граф.
– А где… – Наташа подождала, пока за горничной закроется дверь… – сокровища?
– Здесь, – Саша похлопал себя по груди. – Двадцать восемь бриллиантов, насколько я могу судить, чистейшей воды. Не сокровище в полном смысле слова, маловато камней для такого громкого названия, но камни необычные, никогда таких крупных не видел. Совершеннейшая загадка, как они могли в доме оказаться. Почему их дядюшка при жизни не достал. А главное, ну что с доктором произошло такое, если он, увидев то, ради чего на убийства пошел, в такое вот превратился. Или это мы его напугали? Ведь он даже на бриллианты эти толком не посмотрел…
Саша покачал головой.
– И вы, Наташенька, так закричали на него, обвинять стали, я, кстати, ничего не понял…
– Я, граф, тоже еще кое-чего не понимаю, но это уже мелочи, это быстро разрешится, но я когда тут «Успокаивающее» попробовала, сразу основное ясным стало…
– Какого еще «Успокаивающего»? – сделал «большие» глаза граф. – И что именно поняли, что доктор должен прийти?
– Да, что именно доктор, и вообще все поняла, как и что было сделано. Вот хотя бы это, – Наташа поерзала в кресле. – Вспомните! Когда Аркадий Арсеньевич свое блестящее выступление провел, все: и тайный советник, и отец, и доктор – согласились с ним, что столик рубил какой-то сумасшедший Лука. Но! Ни отец, ни тайный советник, судя по всему, не знали о странных просьбах умирающего тетушкиного мужа разобрать мебель, в которой якобы хранятся сокровища. Помните, граф, вы говорили, что уж очень как-то стыдно все это выглядело, и Феофана Ивановна скрывала это как могла. Но был человек, который точно знал об этих просьбах, – доктор! Именно он пользовал больного. Он не мог не слышать дядюшку! Вы даже сами тогда обмолвились, что доктор, мол, должен помнить. А значит, доктор, при его уме и памяти, должен был допустить другую причину рубки столика, кроме этой нелепой о сумасшедшем. Даже просто предположить.
– Так, – заинтересовался Саша, – и что?
– А то, что, получается, на том вечере, когда Аркадий Арсеньевич всех разоблачал, Никольский не счел нужным поделиться своими предположениями. Точно так же, как и я, впрочем. Но я-то ведь тогда уже знала, что это Антон Иванович столик рубил, ведь Вася-то его на похоронах узнал!
Вошла Дуняша с распространяющимся на всю столовую вкусным запахом кофе.
– Доктор мог, конечно, забыть о том, что просил сделать в свои последние минуты тетушкин муж. Но теперь-то я знаю, что это не так. Поэтому его поведение на следовательском вечере, если посмотреть на него сейчас, получилось крайне подозрительным. Ведь что получается, почему он промолчал… В принципе, может, просто не хотел, чтобы беспокойный уезд забеспокоился еще больше, всколыхнутый слухами о сокровищах. Однако он молчал не только на том вечере, он ведь ничегошеньки не сказал, когда мы рассуждали на эту тему у тайного советника, и он, получается, ничего не сказал Аркадию Арсеньевичу, а ведь разговор с ним имел. Помните, как следователь его за помощь благодарил! Понимаете, он просто не хотел об этом говорить. Почему?
– Почему? – живо отозвался Саша, прихлебывающий кофе и, откровенно говоря, получавший от спасительного напитка тихое удовольствие.
– Потому, что тоже знал, что рубщиком столика был Антон Иванович! И это знание ему отчего-то очень хотелось скрыть…
– Да, – задумчиво протянул граф, – что-то в этом, Наташенька, есть, звучит очень логично. Ну а что дальше, при чем тут какое-то «Успокаивающее»?
– А вот это, граф, самое важное и самое страшное…
Но про важное продолжить не успела. В комнату входил с помятым ото сна лицом тайный советник, за ним мрачный господин с докторским саквояжем и еще двое каких-то людей крепкого телосложения. Граф мгновенно встал, кивнул тайному советнику, взял врача за локоть и повел его в соседнюю комнату.
* * *Не совсем еще проявившийся рассвет хмуро смотрел на компанию, стоящую около дома Феофаны Ивановны. Двое незнакомцев, приехавших с доктором, подсаживали под руки в коляску отрешенно смотрящего в небо Никольского. Он, до этого момента висящий совершеннейшим мешком на руках своих провожатых, вдруг как-то дернулся и обернулся, казалось бессмысленно, и в то же время как-то ищуще вращая глазами.
– Подождите! – тихо сказал господин с медицинским саквояжем.
Наташа, уже никого от усталости не стеснявшаяся, жалась к графу, со страхом следя за блуждающим взглядом доктора. А тот, поблуждав, внезапно сфокусировался. Взгляд, который невозможно было вынести – такой скорби и отчаяния он был полон, – остановился на Наташином лице. Девушка задрожала, и Саша, поддерживая ее, крепко обнял за плечи. Никольский трясущейся рукой потянулся к нагрудному карману, расстегнул его и вытащил маленький бархатный мешочек. Все так же, не отрываясь от Наташиного лица, протянул руку с мешочком к ней.
– Возьмите! – прошептал господин с саквояжем.
Наташины руки дрожали еще сильнее, когда она брала этот прощальный подарок из рук доктора. На секунду ее пальцы коснулись его, и девушка чуть было второй раз не потеряла сознания. Она почувствовала, что в этих пальцах, в этих руках, в этом человеке нет больше ни капли жизни.
