Филип Депуа - Тайна короля Якова
— Этот торговый корабль, — прошептала Энн, — идет в…
— Ни одна душа не должна знать, куда он скрылся! — прошептал в ответ Марбери. — Если узнают, ему даже там грозит беда.
— Но эта дикая земля, — причитала она, — полная хищных зверей и кровожадных полулюдей. Там нельзя жить. Отец небесный!
— Что сделано, то сделано, Энн. — Марбери поймал себя на том, что говорит с дочерью, как с семилетней.
— Отец, — начала она.
— Тсс!
Марбери вздохнул. Он вдруг затосковал по тому давно прошедшему времени, когда она была ребенком. Взгляд и голос его смягчились.
— Он плывет в Америку. А мы с тобой вскоре вернемся к нашей жизни, полной мелких забот, здесь, в Кембридже.
Энн влажными глазами смотрела в сторону конюшен.
— Америка? Во имя Бога, что спасет его теперь?
Энн зашептала ветру молитву. Она просила ветер отыскать брата Тимона и дать ему знать, что, где бы они ни оказался, его ученица желает ему счастья.
59
Залитые розовым и янтарным светом восхода лондонские причалы кишели деловитой суетой. Тимон дрожал под соленым ветром, прижавшись спиной к столбу. Монашеское одеяние он бросил в Кембридже. Тонкая белая рубаха плохо защищала от утренней сырости. Годы под черным балахоном лишили его природного полнокровия.
Время исправит это, думал он.
Путешествие до Лондона не задержалось в памяти. Мальчик в конюшне запряг лошадей, но правил ими сам старший конюх Ланкин. Тимон был слишком измучен, чтобы гадать о причинах. Он заснул прежде, чем карета выехала со двора, а проснулся у Темзы в предрассветных сумерках. Казалось, все орущие булочники, книгопродавцы и нищие обращаются к нему одному, словно знают, что он здесь в последний раз. На окраине Лондона, у полей Финсбери, Тимон выбрался из королевской кареты.
— До свидания, мастер Ланкин, — сказал он, протягивая конюху руку.
— Я всю ночь думал, как бы это сказать, — ответил Ланкин. — Те, что остались в Кембридже? Они только и знают, что толковать о долге, трястись от страха да спорить до хрипоты из-за мелочей, не стоящих и наперстка. Хуже того, все их попытки сделать добро сводит на нет демон страха за свою шкуру.
Тимон стряхнул с себя сон.
— К чему это вы, мастер Ланкин?
— Думаю, вы понимаете, — ответил тот, оглядывая лошадей. — Да хранит вас Бог. Мне надо ехать. Ну и задачу задал мне декан — искать каких-то мальчишек в лесу. Мы с вами больше не увидимся.
С этими словами Ланкин слегка подхлестнул лошадей и тронулся назад.
Тимон добрался до Рэтклифского большака к северу от набережной Уоппинга. Рэтклиф оказался грязной улочкой, кишевшей чумазыми моряками и гулящими женщинами.
Распутниц как будто не морил сон — они зазывно тянули к Тимону белые руки. Для них была в диковинку его улыбка и ответ: «Нет, благодарю». Одна из женщин даже вздохнула, когда он прошел мимо. Пройдя по Уоппинг-Хай-стрит на восток, он добрался к пабу «Проспект Уитби». Над дверью красовалась гордая надпись: «Основан в 1520-м».
За оловянной стойкой стоял молчаливый дряхлый хозяин. Тимона он явно принял за вора или контрабандиста. Как-никак на поясе у него открыто висело несколько кинжалов. Старик уставил на гостя неподвижный взгляд, а рука его потянулась к немало повидавшей дубинке, спрятанной под стойкой. Передник у него был чернее зубов. Когда Тимон подошел ближе, старик с присвистом вздохнул.
— Меня прислал Френсис Марбери, — шепотом произнес Тимон, хотя в трактире не было никого, кроме хозяина.
Тот выдохнул, помедлил секунду и склонил голову.
— И еще декан Марбери велел сказать, что Бриджит Драйден просила отдать известный вам предмет. — Тимон не сводил глаз с хозяина.
Этих слов оказалось достаточно. Хозяин подал ему открытый выездной паспорт со всеми положенными подписями. Имя в нем было не проставлено.
Тимон заметил, как смягчился взгляд хозяина при упоминании покойной жены Марбери, и задумался, что скрывается за этой нежностью.
«Прибегать для побега к воскрешению призраков — опасно», — подумал он.
Тимон заплатил хозяину, взял документ и сразу ушел.
Потом он поболтался среди шумной толпы вопящих, толкающихся, бранящихся людей. К восходу толпа стала гуще: появились фаты в шляпах, украшенных перьями, юнцы с молодыми, едва пробившимися бородками. Разноязыкий гомон невидимой вавилонской башней поднимался до самого неба. Шаг за шагом, расталкивая локтями толпу, Тимон оказался наконец у одинокого столба, к которому и прислонялся теперь, глядя, как его корабль, «Конкорд», загружают припасами для долгого плавания.
Только теперь он нашел время поразмыслить над прощальными словами Ланкина: «…все их попытки сделать добро сводит на нет демон страха за свою шкуру».
Неужели кембриджские переводчики закроют глаза на пятнадцать веков лжи ради собственного недолгого спокойствия? Не может быть.
Здесь размышления Тимона были прерваны. На него налетел едва державшийся на ногах матрос. На нем висела напудренная шлюха, запустившая руку ему в карман. От нее сладко тянуло французской жимолостью.
Моряк бросил Тимону невнятное ругательство, отшвырнул женщину и повернул к «Конкорду». Женщина, та самая, что заметила Тимона перед рассветом, узнала его и улыбнулась:
— «Конкорд» грузится.
Тимона поразила звонкая свежесть ее голоса.
Он покосился на корабль:
— Верно.
— На нем отплываете?
— Да.
— Жаль, — тихо сказала она.
Тимон опять улыбнулся ей.
— Прекрасное утро, — с подчеркнутой любезностью заговорил он, — ив другое время я охотно прогулялся бы с вами по набережной, любуясь скользящими по воде лебедями. Но сегодня я занят.
Опустив руку в карман, он достал серебряную крону — подарок Марбери — и протянул ей.
— Однако я хотел бы оставить добрую память.
Она глазела на монету, словно боясь, что та ее укусит.
— Да ведь для меня это десять недель жизни!
— Я хотел бы дать вам больше.
Он вложил крону ей в ладонь.
— Но… — начала она, крепко зажав монету в кулаке.
— Я только и прошу, чтобы вы вернули кошелек этому моряку прежде, чем он взойдет на борт, — тихо добавил Тимон. — Я заметил, как вы сейчас вытащили его.
— О… — потупилась она. — Видели, значит.
— Да, но крона должна сполна возместить вам потерю.
— Сполна, сполна. — Она с ног до головы оглядела Тимона. — Вы, верно, проповедник? Хотя и одеты как разбойник, а?
— Так и есть, — шепнул Тимон. — Так вы отдадите?..
— Джонни? — пропела она.
Моряк остановился и завертел головой, ища, откуда донесся голос. Обернувшись, он навел расплывавшийся взгляд на лицо девушки.
Она протянула ему кошелек.
— Ты уронил, милый.
Он похлопал себя по штанам, где должен был лежать кошелек, и вытаращил глаза. Покачнулся и шагнул к девушке.
— Вы этого добивались? — хрипло шепнула она Тимону.
— Скажу вам правду, — прошептал Тимон, глядя, как моряк медленно ковыляет к ним. — Случилось чудо. Я окрещен заново, словно сам Иоанн окунул меня в воды пустыни. Только я окунулся в слова. Моя прежняя жизнь утонула в черных чернилах, и я заново воскрес из букв на листе. Самые древние слова моей веры привели меня к новому рассвету. Меня изменил голос святых. И что лучше всего — я помню каждую строчку. Я, видите ли, новая, живая Библия.
Монолог Тимона прервал моряк. Он круглыми глазами уставился на девушку.
— Это мой кошелек?
— Твой, милый, — нетерпеливо отозвалась она. — В Америке он тебе пригодится. — Она со вздохом подала ему кошелек и потрепала по щеке.
— Если я когда-нибудь вернусь, Нэнси, — горячо заговорил матрос, — клянусь, возьму тебя замуж. Ты всегда заботилась обо мне, когда я бывал в Лондоне. Так что через шесть месяцев жди вестей о «Конкорде». Мы повенчаемся, решено?
— Договорились, — мягко, без малейшей веры согласилась она.
Моряк кивнул, потянулся чмокнуть Нэнси в щеку, промахнулся и повернул обратно к «Конкорду».
Тогда девушка повернулась к Тимону, ожидая его похвалы.
Но Тимон исчез.
Она сделала шаг-другой, отыскивая в толпе тонкую белую рубаху. Она видела полосатых матросов, грохочущие тележки, скандалящих драчунов, головореза со шрамом, торговца яблоками и семерых монахов, но того, кого она искала, не было.
На мгновенье ей показалось, что в толпе мелькнула кудрявая голова, и она закричала:
— Подожди!
Ее морячок, ее Джимми, решил, что она зовет его, и, обернувшись, с улыбкой махнул ей рукой.
— Не бойся, Нэнси, я вернусь!
Она рассеянно улыбнулась в ответ, а когда снова стала искать лицо Тимона, оно уже пропало. Он скрылся в толпе или поднялся на борт. Она бросилась вперед, сама не зная, зачем ей так нужно еще раз увидеть этого незнакомца. Она всматривалась в лица и одежды. Она еще час стояла на причале и сжимала в кулаке серебряную крону.
