Джон Робертс - Святотатство
Бледный от страха, Гермес начал подниматься по лестнице на крышу. Про себя я отметил, что хотя мальчишка и обобрал покойника, но не так уж безнадежен.
Юлия, молчаливая и подавленная, казалась живым воплощением уныния. Мне было грустно видеть ее такой печальной, но я понимал, что мой долг перед сенатом и народом Рима намного важнее ее родственной привязанности к дяде.
— Не терзай себя, Юлия, — сказал я. — Насколько я знаю Гая Юлия, он сумеет выйти сухим из воды, как делал это множество раз. А вот Помпею это вряд ли удастся. Я горю желанием прибить его скальп к дверям курии.
— А какая участь ожидает Красса? — мрачно осведомилась Юлия.
— Ну, этот денежный мешок, конечно, сумеет подкупить суд. К тому же пока они лишь строили планы, но ничего не успели совершить. А закон считает, что заговор, даже антигосударственный, не является тяжким преступлением до тех пор, пока заговорщики не перешли от слов к делу. Лишь Цицерон мог бы добиться для них сурового наказания. Но он вряд ли осмелится выступить против них, поскольку после того, как он добился смертного приговора для участников заговора Катилины, сам чуть не отправился в ссылку.
Так что ни Цезарю, ни Крассу нечего опасаться, — продолжал я. — Но я рассчитываю наказать их, выставив на посмешище перед всем Римом. Думаю, люди долго будут кататься со смеху, представляя, как они семенили по улицам в женских платьях. В распоряжении драматургов, сочиняющих комедии, окажется замечательный сюжет. Помпей — иное дело. Он пытался меня отравить, и ему придется заплатить за это дорогой ценой.
— Конечно, по сравнению с покушением на твою жизнь разрушение основ римской государственности представляется сущим пустяком, — холодно заметила Юлия.
— Заговорщик из Помпея никудышный, — пожал плечами я. — В прошлом году у него была возможность, опираясь на поддержку армии, объявить себя диктатором, но по непонятным причинам он упустил эту возможность. Теперь он ввязался в политические игры. Но, как и сказал Цицерон, здесь он обречен на поражение, так как в политическом смысле слишком наивен и неопытен. Если он сумеет избежать изгнания, то лишь благодаря хитрости Цезаря и богатству Красса. Возможно, командовать армиями Помпей и умеет, но во всех прочих отношениях он — полное ничтожество. Подумать только, не сумел провернуть ерундового убийства!
— А может, покушение не удалось всего лишь благодаря случайному везению? — усмехнулась Юлия.
— Конечно, везение тоже нельзя сбрасывать со счетов. Заговорщики обычно предпочитают не пачкать собственных рук и всю грязную работу поручают тем, кто находится у них в подчинении. Неопытный или неумелый исполнитель может поставить под угрозу успех всего заговора. Помпей хотел меня убрать, потому что понимал — я единственный человек в Риме, способный раскрыть их замысел. Он хотел, чтобы моя смерть выглядела естественной, и потому из всех возможных способов убийства выбрал яд. Но Клодий, которому он поручил меня бить, отказал себе в удовольствии сделать это собственноручно, потому что в ранге преступлений отравление занимает одно из самых презренных мест, уступая лишь поджогу. На мое счастье, Клодий передоверил это дело Нерону. А желторотый юнец не справился со столь ответственным делом, и я остался жив.
Протрезвев после той безумной ночи, Клодий догадался, что Нерон попытается меня предупредить. Потому и послал своих этрусских наемников следить за моим домом. Когда Нерон подошел к моим воротам, они его убили.
— Но почему они не забрали трубочку с письмом? — спросила Юлия.
— Полагаю, они просто-напросто не знали о существовании письма, как и их патрон. Клодий имеет изрядный опыт по части заговоров. Он неизменно руководствуется главным правилом конспирации — никогда и ничего не записывать. Ему и в голову не пришло, что молодой дуралей, направляясь ко мне домой, где мы могли поговорить с глазу на глаз, предпочел изложить все дело в письме. Своим наемникам он приказал убить мальчишку, но не упомянул о том, что тело следует обыскать.
— А почему он приказал убрать травницу?
— Решил замести следы. Она слишком много знала. У нее Нерон приобрел яд. Ей было известно, что ее платье предназначалось для некоей персоны мужского пола, желающей проникнуть в дом Цезаря под видом женщины, доставившей листья лавра. Такого опасного свидетеля нельзя было оставлять в живых, особенно учитывая, что она давно вызывала у меня подозрения. И Клодий заставил ее замолчать навеки.
Юлия вздрогнула.
— Эти люди не знают жалости, — пробормотала она.
— Уверяю тебя, по их стандартам убийство какой-то там крестьянки вообще не считается преступлением. Ради достижения своих целей они способны, не моргнув глазом, уничтожить население целой страны. Разумеется, я не против того, чтобы немного потеснить варваров, если это необходимо для блага и процветания Рима. Но затевать войну лишь потому, что это послужит хорошим карьерным скачком для беспринципного авантюриста — подлость и безумие.
Прежде чем выйти на улицу, я должным образом вооружился. Мой гладий не уступал по размерам легионерскому, а лезвие его было таким острым, что могло перерубить соломинку. Спрятать такой огромный гладий в складках тоги было сложновато, но подобные мелочи меня уже не волновали, и я открыто прикрепил его к поясу. Про кинжал я тоже не забыл, а вместо одного цестуса на всякий случай захватил два.
— Держись подальше от реки, — посоветовала Юлия. — Если ты упадешь в воду, все это железо мигом утащит тебя на дно.
— Спасибо за заботу, — кивнул я, поглощенный собственными мыслями.
— Должна тебе напомнить, — сказала Юлия, залившись румянцем, который сделал ее еще очаровательнее, — что, явившись сюда, дабы предупредить тебя об опасности, я подвергла себя немалому риску. А войдя безо всякого сопровождения в дом холостого мужчины и оставаясь под его крышей в течение долгого времени, я нанесла существенный урон своей репутации. Если я вернусь в дом дяди целой и невредимой, бабушка набросится на меня, словно разъяренный дракон. И уж конечно, первым делом прикажет меня высечь, и можешь не сомневаться, в отличие от тебя, она прекрасно знает, где хранится фамильная плеть. А после порки меня, скорее всего, ожидает ссылка на какой-нибудь пустынный маленький остров в Эгейском море. Всякий сочтет подобное наказание справедливым для девицы, которая запятнала бесчестьем имя своей семьи.
— О, я очень виноват перед тобой, что касается моей признательности, то слова бессильны ее выразить, — забормотал я. — Уверен, что смогу все уладить. Когда все будет позади, я поговорю с твоим отцом и…
Привлекательные женщины обладают весьма неприятным свойством лишать меня дара связной речи.
— С моим отцом? — голос Юлии возвысился почти до визга. — Ты собираешься поговорить с моим отцом? Я буду крайне удивлена, если ты сумеешь дойти живым до конца своей улицы!
Я понял, что она вот-вот разразится рыданиями.
— За меня не бойся. С помощью парней Милона я, как котят, разбросаю этих презренных этрусков с их презренными кинжальчиками и молоточками.
— Ты окончательно лишился разума, — воскликнула Юлия, и на мгновение мне показалось, что я разговариваю с отцом. — Клодию прекрасно известно, что Милон твой друг. У него есть своя банда, и можешь не сомневаться, в случае чего его люди придут на помощь этрускам. А если и этого будет мало, ему пришлет подкрепление Помпей. Ты обречен, и я тоже!
Выкрикнув это, она наконец залилась слезами.
— Прошу тебя, успокойся, — взмолился я. — Все не так безнадежно, как тебе кажется.
Дрожа всем телом, Юлия упала в мои объятия. Будучи порядочным человеком, я умолчу о событиях, последовавших за этим. Скажу лишь, что мы не зашли слишком далеко, поскольку у нас не было для этого ни времени, ни возможности.
— Хозяин, твой друг здесь, — донесся до меня голос Катона.
Выйдя в атрий, мы застали там целую толпу народа. Прежде всего в глаза мне бросился Милон, здоровенный, как дом. Его окружало десятка два уличных бойцов, таких же огромных, но далеко не таких красивых. Я представил Милона Юлии, которую тот, по своей привычке, окинул откровенно оценивающим взглядом.
— Никогда прежде я не разделял твоих вкусов, Деций, — произнес он после этого. — Рад видеть, что с годами они претерпели столь заметное улучшение.
Лицо Юлии окаменело, но Милон улыбнулся своей открытой заразительной улыбкой, и она улыбнулась вслед за ним. Никто и никогда не мог устоять против Милона, когда он пускал в ход свое обаяние.
— Идем, Тит, — сказал я. — Нужно поговорить.
Оказавшись в своем кабинете, я вкратце рассказал Милону обо всем, что выяснилось в последнее время. Он выслушал меня со своим обычным вниманием. Дойдя до письма Нерона, я протянул его своему другу, и тот прочел его от первой до последней строки. Он обладал способностью, читая, не произносить слов вслух. Сам я так этому и не научился. Закончив чтение, Милон вернул мне письмо и вновь расплылся в улыбке.
