Антон Чиж - Безжалостный Орфей
Он услышал, как хлопнула дверь и колокольчик радостно взвизгнул. Семен Иванович знал, что для клиентки слишком рано. Не разжимая глаз, он ожидал, что гостья спросит, и он ласково пояснит: требуется предварительная запись. Если дама окажется настойчивой и будет требовать причесать, или подзавить локон, или прочую глупость, какую можно сделать, по ее мнению, за пять минут, ей мягко откажут. Нельзя ради вздорной прихоти нарушать порядок.
Дама нарочно громко кашлянула:
— Прошу прощения, господин Жос?
У нее оказался приятный, но мужской голос. Семен Иванович нехотя вынырнул из спокойной темноты. На его чистом, только что натертом полу стоял молодой господин, который не счел нужным вытереть ноги. Калошами, по молодости, брезговал. С улицы занес снежные разводы. Придется опять браться за швабру. Извиняли невоспитанность гостя вороненые усы отменного качества.
Семен Иванович милосердно простил грубое вторжение и со смиренной улыбкой спросил, что приятному юноше угодно.
Приятный юноша сообщил, что он не просто гость, а гость из сыскной полиции, и к тому же для особых поручений. На лице парикмахера эта новость не вызвала даже дрожи ресниц. Семен Иванович был само законопослушание. Он не счел нужным встать с диванчика. Молодой человек подошел сам.
— Взгляните на эти снимки. — Он раскинул веером три фотографии. — Не затруднит указать ваших клиенток?
Глаза Семена Ивановича были в таком же порядке, как и инструменты. Для куафера ясный взгляд важнее остроты лезвия. Лезвие наточить можно, а ясность взгляда надо беречь. Причем не только на прически. Жос презирал очки и не позволял себе щуриться.
— Конечно, две из них мои постоянные клиентки.
— Будьте добры указать точно.
Мизинчик с полированным ноготком нацелился на первый, затем на третий снимок.
— Помните их имена и фамилии?
Какой наивный юноша. Если бы пришел не из полиции, с ним следовало попрощаться. Семен Иванович помнил все, что ему было нужно.
— Вот эта Машенька Саблина, а это Зиночка Лукина.
— Давно стали вашими клиентками?
— Чуть меньше года назад.
— Когда видели их в последний раз? Проверьте по книге записей.
Вопросы юноши были скучны. Конечно, Семен Иванович мог изобразить забывчивость и потянуть время, полистав страницы. Но время истекало, а ему пол протирать. Скорей бы отвязаться.
— Машенька была записана на пятое февраля, а Зиночка — на шестое.
— Они не пришли. Не откажете им от салона?
Жос покорно улыбнулся:
— Барышням надо прощать маленькие капризы. Иначе они уйдут к другому мастеру.
— Что бы сказали об их прическах?
— Это нельзя назвать прической, молодой человек. Они всего лишь распустили и разгладили волосы.
— Какие у вас интересные щипцы! — сказал Родион с неподражаемой наивностью. — Для чего они?
«Полиция, полиция, когда же ты поумнеешь!» — подумал Семен Иванович, но выразил исключительное добродушие:
— Эти щипцы предназначены для горячей завивки. Иначе называемые марсельскими, по имени их изобретателя, господина Марселя, если вам угодно.
— Кстати, вам привет от Ильи Ильича.
— От Давоса?! — Господин парикмахер источал ровную душевную теплоту. — Как это мило. Мы так давно не виделись. И от меня ему большой поклон.
Семен Иванович выразительно посмотрел на маятник. Украдено столько бесценных минут утреннего покоя.
— Господин Ванзаров, если ничем более не могу быть полезен вам…
— Вы дружили с семейством Монфлери?
Вопрос был столь неожиданным, что Жос потерял на мгновение отточенное добродушие. Хуже того: растерялся и не знал, что ответить сразу. Замешательство не продлилось долго.
— Это было слишком давно, — сказал он.
— Меня интересует трагедия, что произошла в их семействе.
Таких моментов Семен Иванович старательно избегал. Ужасно, когда в упроченный мирок врывается необузданная сила. Потом долго и трудно приходишь в себя. Неприятно, как расческа с чужими волосами.
— К сожалению, ничем не смогу вам помочь.
— Не помните, что случилось?
— Прошло больше двадцати лет. Прошлое для меня в тумане. И я не хочу его ворошить.
— Как странно. Трагические происшествия помнят куда отчетливее радостных. Плохое не забывается.
— Ко мне это не относится.
— Как звали господина Монфлери, вы помните?
Семен Иванович поколебался, но ответил:
— Жан.
— А его супругу?
— Кажется… Ядвига или Зося.
— Какая у нее была девичья фамилия?
— Что-то польское. Она из поляков.
— Для меня исключительная загадка: что же могло случиться в благополучном семействе такого, о чем вы не хотите вспоминать?
Гость становился несносным. Семен Иванович сдерживался от негодования, что случалось крайне редко. Его спокойствие подверглось серьезному испытанию. Он медленно закрыл глаза, чтобы оградить себя от неприятностей, и ответил:
— Это было так давно, что деталей я не помню.
— А в целом?
— Они… погибли.
— Муж и жена?
— Прошу вас, оставим эту тему.
— Можно сделать вывод, что они трагически погибли?
— Если вам угодно.
— Что стало с детьми?
— Были отданы на воспитание родственникам. Огюст по достижении совершеннолетия наследовал дело отца. И добился больших успехов.
— Вы с ним общаетесь?
— Я бы с удовольствием. Огюст сторонится. Быть может, не хочет напоминаний о прошлом в моем лице. Это все, что я могу вам сказать.
— А что стало с другими детьми?
— Гражина вышла замуж и уехала в Варшаву. Про судьбу младшего мне ничего не известно.
— Но имя наверняка не забыли.
— Кажется… Теодор.
— Для чего используете хлороформ?
Господин Жос терпеливо улыбался:
— Я не использую хлороформ, с чего вы взяли?
— Но как-то же он применяется в парикмахерском искусстве.
— Раньше кое-кто чистил ножницы, но от этого быстро отказались. Есть куда более простые и безопасные средства. Чтобы голова не болела потом.
Гладкий старичок оказался на удивление твердым. Куда прочнее преданий семейства Монфлери. Следовало с ним повозиться подольше, но Родиона манила занятная вещица на стене. Просить ее бесполезно. Старик упрется и не отдаст. Из жадности или вредности. Очень вредный старикашка, в сущности.
Ванзаров оглянулся в тревоге:
— Вы только посмотрите, что делается! Семен Иванович, хулиганы вашу вывеску ломают, зовите городового.
С неожиданной прытью Жос побежал к дверям и высунулся. Вывеска мирно и чисто сверкала на всю улицу. И никаких разбойников. Кажется, сегодня его терпению досталось редкое испытание.
Семен Иванович собрался высказать гневное замечание и вообще намекнуть, что подобные шуточки недостойны полиции, но молодой человек смотрел глубоко наивными глазами:
— Ой, простите, мне показалось, что безобразие совершают.
Он наговорил вежливых глупостей, быстро попрощался и выскочил из салона. На полу осталась черная лужица. Семен Иванович печально вздохнул и осмотрелся. Оказалось, что его маленький и уютный мирок пострадал куда больше. На стене, где висели портреты дам в модных прическах, зияло пустое место. Одной фотографии не хватало. Жос испугался не того, что пропал старый снимок. Тревожило, что исчез именно этот снимок.
* * *
Затерявшись в толпе Невского проспекта, Ванзаров извлек краденое. На него смотрела молодая женщина с чуть пухловатыми щеками, неброской красоты, но гордого и независимого вида. На черно-белом портрете не узнать живой цвет волос. Скорее всего — темненькая, брюнетка. Причесана просто, волосы завернуты в тугой локон, который прилегал к голове свернутым крылом. Никаких украшений, даже серег нет. Платье строгое, с высоким воротом, закрывающим горло. Снимок сделан в 1875 году, судя по надписи. Мутность старой фотографии не мешала разглядеть много интересного в ее лице.
Родион вовремя спрятал снимок. Иначе фонарному столбу был бы нанесен большой вред. Обогнув препятствие, сыщик ускорил шаг, чтобы попасть в участок как можно скорей.
У дверей стояла полицейская пролетка. Городовой не слезал с козел. Незнакомый чиновник замахал и бросился навстречу:
— Господин Ванзаров, меня за вами послали. Господин Лебедев просил явиться, как только сможете…
Бесполезно задавать вопрос «что случилось?». Залезая на подножку, Родион только спросил:
— Где?
— В меблированных комнатах Петроковкина, — сказал чиновник, устраиваясь рядом с кучером, он же городовой, и добавил на всякий случай: — На улице Жуковского.
Адрес известный. Дом находился в ведении 1-го Литейного участка. Недалеко от «Дворянского гнезда».
Пристава было не узнать. Роберт Онуфриевич ходил из угла в угол, заложив руки за спину, и мрачно зыркал на своих чиновников, не смевших не то что шутить, и рта раскрыть. Бублик балансировал между гневом и отчаянием. Такого в его участке давненько не случалось. Чтобы за неделю два происшествия со смертельным исходом — и припомнить нельзя. Что с этим делать, было решительно непонятно. Первый случай кое-как удалось замять, даже тот дерзкий мальчишка про него забыл. Но нынче попал, так попал. Деваться некуда.
