Валерия Вербинина - Путешественник из ниоткуда
– Я согласен! – быстро объявил я.
– Тогда идемте, я уже взяла билеты. Курьерский отправляется через десять минут.
* * *Свистит локомотив. Проносятся мимо полустанки.
Если не приключится катастрофы...
Мелькают унылые телеграфные столбы. В одном месте на проволоке сидит сутулая ворона и, встряхнув крыльями, издает хриплое карканье.
Небо темнеет, на курьерский наваливается вечер.
«И-и-и-и! – сипло воет локомотив. – Поберегись!»
Стуча и грохоча, состав проходит по мосту. Далеко внизу волнуется, вьется река.
Только бы не опоздать... Только бы успеть!
Сумерки стиснули поезд, обступили его со всех сторон. Я вижу в стекле отражение лица моей спутницы, которая о чем-то сосредоточенно думает. Мне хочется заговорить с ней, но я не смею.
«И-и-и! Поберегись!»
Остановка. Ах, скорее бы в путь! Я разворачиваю какой-то журнал, который принес кондуктор, но строчки прыгают перед глазами, и никак невозможно сосредоточиться на их смысле.
Наконец-то... Начальник станции дает сигнал, и поезд плавно трогается в путь. Какой-то пассажир успел вскочить в вагон в самое последнее мгновение и теперь, стоя в коридоре у наших дверей, горделиво похваляется своей ловкостью. Он-де всегда успевает вскочить в самую последнюю секунду... Кондуктор просит его пройти на место, и как-то очень быстро выясняется, что пассажир перепутал поезда и сел на курьерский, который едет в обратном направлении...
– Но мне надо в Петербург! – кричит он. – Срочно! Остановите поезд!
Кондуктор пытается урезонить его, но субъект принимается бурно возмущаться... Мол, он должен быть в Петербурге, а до всех остальных пассажиров ему дела нет... Будь это в его власти, он бы не поленился развернуть поезд в обратном направлении... Кажется, суетливый мужчина намерен скандалить, но обещание кондуктора, что он сможет сойти на следующей остановке и уже там сесть на петербургский поезд, немного успокаивает неудачливого пассажира.
Стучат колеса, в окна темным крылом бьет ночь. Амалия смотрит на часы.
– Мы его догоняем? – спрашиваю я.
– Похоже на то, – отвечает она.
Телеграфные столбы застыли во тьме, как угрюмые великаны. Поезд замедлил ход. Мы подъезжаем к большой станции, и уже отсюда я вижу, что на путях стоит огромный, неповоротливый состав с темными окнами.
– Идем! – говорит Амалия. Лицо ее сосредоточенно и полно решимости.
Мы выходим на перрон. Свежий ветер дует нам в лицо, шевелит волосы моей спутницы.
– У вас есть оружие? – внезапно спрашивает она.
Машинально я ощупываю карман. Ах, черт побери!
– Нет, – говорю я, – у меня ничего нет.
– Плохо, – замечает Амалия.
Она не успевает сказать больше, потому что к нам подбегает пассажир-растяпа и, запыхавшись, спрашивает, верно ли, что вон тот поезд отправляется в Петербург.
– Откуда нам знать, сударь? – отвечаю я. – Спросите у носильщика или станционного служащего.
Пассажир с надеждой в лице бросается к служащему на перроне и получает от него ответ, что поезд следует в Берлин. Тогда непутевый пассажир хватается за голову и грозится написать в газету... пожаловаться... и еще подать в суд на управление железных дорог... Они не имеют права так с ним обращаться!
– Какой странный господин, – не удержавшись, замечаю я Амалии. Она отмахивается:
– Это Корольков, водевилист... Глупец, каких мало, и к тому же посредственность. Идемте брать билеты.
Мы поднимаемся в вагон до третьего свистка.
– Будьте осторожны, – хмуро говорит Амалия. – Герр Леманн – человек довольно своеобразный, и ему вряд ли понравится, что мы его нашли.
– Постараюсь его не пропустить, – говорю я.
– Учтите, он вряд ли едет в своем, так сказать, натуральном виде, – морщится моя собеседница. – По нашим сведениям, человек, которого мы с вами сейчас ищем, большой мастер перевоплощений, так что советую быть предельно внимательным.
– Постараюсь, – снова обещаю я. – Но мы ведь даже не знаем наверняка... Что, если его нет в поезде? Если он избрал для бегства другой путь?
– Такое тоже может быть, – соглашается Амалия. – Одна надежда на то, что чертежи – дело срочное. Нашим противникам они нужны как можно скорее, так что Леманн, заполучив их, вряд ли стал бы медлить.
– Кстати, – говорю я, когда мы тихонько пробираемся по коридору, – мне кажется, я понял, что именно изображено на чертежах... Не до конца, конечно, но – в общих чертах.
– Советую вам поменьше распространяться о них, – отвечает Амалия. – Не то недолго и под военный суд[56] угодить. Не подумайте, что я пытаюсь вас запугать, просто вы сами должны понимать, что это дело – не шутка. – Она поправила волосы и очаровательно улыбнулась. – Как я выгляжу?
– Очень хорошо, – искренне ответил я.
– Ну что ж, тогда вперед!
Она поправила револьвер в сумочке, тряхнула головой и открыла дверь в ближайшее купе.
– Прошу прощения, господа! Я ищу моего мужа, а он куда-то запропастился... Вы его не видели? Такой высокий господин, молчаливый... Нет? Ах, простите, ради бога, что побеспокоила!
Мы обошли все купе первого класса, не пропустив ни одного человека, и везде Амалия пыталась «найти своего мужа». Дамы встречали ее ворчанием, но мужчины оказывались куда любезнее и стремились дать как можно более точный ответ. В соседнем, мол, купе едет господин, подходящий под ее описание... Хотя подождите, у того господина уже есть жена... И вообще, мол, просто преступление – оставлять одну такую хорошенькую женщину!
Поезд медленно рассекал ночь.
– Идем во второй класс? – спросил я.
Мы перешли в следующий вагон, и Амалия вновь принялась «искать своего мужа». А я, чтобы не мешать ей своим присутствием, отправился дальше, поминутно спотыкаясь о шляпные коробки, какие-то чемоданы с необыкновенно острыми углами и выставленные в проход узлы. Разбуженные пассажиры шипели и шикали на меня, и я был почти рад, когда перебрался в следующий вагон, где было не так много вещей и людей. Внимательно заглядывая во все лица, я дошел почти до конца прохода, и тут мне навстречу попался кондуктор с фонарем.
– Простите, сударь, что вы тут делаете? Благоволите вернуться на место.
– Я жену ищу, – вдохновенно солгал я. – А вы не знаете, до Вержболова еще далеко?
– Достаточно, – подтвердил кондуктор. – Если вам угодно, могу вас разбудить, когда мы приедем на границу.
– Спасибо, – отозвался я, – но сначала я должен найти свою жену. Она... она у меня француженка. Ужасно бестолковая особа!
И я двинулся дальше, вполголоса зовя: «Изабель! Изабель!» Кондуктор пожал плечами и удалился.
Как и следовало ожидать, никаких следов Изабель Плесси мне обнаружить не удалось, равно как и следов милейшего господина Леманна. И тут... тут я почему-то вспомнил рукава кондуктора, которые были ему коротковаты, вспомнил, как, разговаривая со мной, он тщательно прикрывал свою лампу...
Кажется, у меня вырвалось ругательство. Перепрыгивая через узлы, я бросился бежать по проходу обратно. Надо как можно быстрее предупредить Амалию! Ведь кондуктор удалился как раз в направлении ее вагона...
Я выскочил на вагонную площадку, рванул дверь тамбура, но она была заперта. Какой-то сгусток мрака кинулся на меня, я едва успел увернуться и все же получил такой удар в грудь, что согнулся надвое. Лжекондуктор, он же Клаус Леманн, молча бросился на меня. Он сбил меня с ног, и в следующее мгновение я ощутил, как его пальцы сомкнулись у меня на горле.
Вагон тряхнуло. Я попытался ударить Леманна по ногам, но у меня ничего не вышло, а он стискивал мое горло все сильнее... Из последних сил я изловчился и ткнул его пальцами в глаза. Леманн коротко вскрикнул и отшатнулся. Я вскочил на ноги, но прежде, чем успел ударить его, он уже снова бросился на меня. Мы покатились по площадке, беспорядочно лягаясь и колотя друг друга. Я ударил его в колено, он взвыл и заехал мне в лицо. Мои очки упали на пол... Ничего не соображая, зная только, что если совершу хоть одну ошибку, то мне конец, я рванулся к бесформенному пятну в кондукторской одежде и попытался вцепиться ему в горло. Мы снова упали, Леманн ударил меня раз, другой... По лицу у меня текла кровь, я попытался ударить своего противника в челюсть, но промахнулся. Вагон дернулся, как раз когда я пытался подняться на ноги, Леманн хрипло выругался по-немецки и ухватился за перила. В следующее мгновение он ударил меня головой в лицо, и я рухнул как подкошенный. Поезд набирал скорость... Леманн ударил меня, затем второй раз, его руки опять вцепились в мое горло... Перед глазами у меня замелькали кровавые круги, я пытался вырваться, но он был сильнее, а я к тому же почти ничего не видел.
Внезапно ослепительная вспышка прорезала мрак, за ней еще одна, и что-то теплое потекло у меня по лицу. С немалым усилием я разжал руки немца, и в следующее мгновение он повалился на пол. Повалился и больше не двигался. Дверь тамбура, в которую, как я слышал во время борьбы, кто-то упорно и безуспешно ломился изнутри, распахнулась.
