Джон Робертс - Святотатство
— Не представляю, при чем тут Милон, — недоуменно спросила Юлия.
— Поначалу я тоже не представлял. С божественными откровениями всегда так. Постичь их смысл сразу невозможно. Так вот, дело в том, что мой друг Милон намерен жениться на дочери Суллы, Фаусте. Он был очень недоволен, когда узнал, что в ночь этого злополучного ритуала она находилась в доме Цезаря, однако не присоединилась к обществу незамужних женщин. В разговоре со мной он откровенно дал понять, что будет крайне раздосадован, если благодаря моим изысканиям на свет всплывут какие-либо неблаговидные деяния Фаусты. А Милон не из тех людей, кого мне хотелось бы разочаровывать. Представь себе, как велико было мое облегчение, когда я понял — той ночью Фаусты в доме Цезаря не было.
— Но я видела ее собственными глазами, — сухо произнесла Юлия. — Ты полагаешь, я тебя обманула? Или считаешь меня полной дурой?
— Что ты, я бы не посмел, — засмеялся я, яростно тряся головой.
Со стороны я наверняка производил впечатление помешанного.
— Ты видела вовсе не Фаусту. То был ее брат-близнец, Фауст, переодетый женщиной.
У Юлии глаза на лоб полезли:
— Переодетый женщиной? Так же, как и Клодий?
— Да. Той ночью в женских одеяниях щеголяли и Помпей, и твой дядя, Гай Юлий. Возможно, Красс также последовал их примеру. Помпей выбрал для себя наряд травницы, платье пурпурного цвета. Он питает особое пристрастие к пурпуру.
— Но дядя? Насчет него ты уверен?
— В ту ночь ему оказал гостеприимство Метелл Целер. Однако около полуночи Гай Юлий покинул дом Целера. Сказал, что отправится на Квиринал, посмотреть, не послали ли боги каких-либо небесных предзнаменований. Я был в храме Квирина и точно выяснил — той ночью Цезарь не выходил за Коллинские ворота. Полагаю, он, переодевшись женщиной, никем не узнанный вошел в свой собственный дом. Там его уже ждали Помпей, Клодий, Фауст и, я почти уверен, Красс.
— Но для чего им все это? — едва слышно прошептала Юлия. — Для чего понадобилось устраивать подобный маскарад?
— Именно это мне предстоит выяснить, — сказал я. — Идем. Я должен переброситься парой слов со своим рабом, Гермесом.
— Твоим рабом? — переспросила она, направляясь за мной в заднюю часть дома.
— Да, я имею несчастье быть хозяином этого скверного мальчишки, — ответил я, распахивая дверь в кубикул Гермеса.
Парень, бледный от испуга, прижался к стене.
— Где ты это спрятал, гаденыш? — рявкнул я.
— О чем ты, господин? Не понимаю… — пролепетал мальчишка.
Как видно, он еще сохранил остатки совести, ибо вид у него был столь же виноватый, как у Марса, попавшего в сети Вулкана.
— О чем я? Да о том, что ты похитил с трупа Аппия Клавдия Нерона, паршивец! — возопил я и закатил ему пару увесистых оплеух.
— Под кроватью! — заливаясь слезами, прохныкал Гермес.
Я отбросил ногой соломенный тюфяк и увидел в полу выемку, наполненную монетами, кольцами, браслетами и прочими украшениями. Посреди всей этой сверкающей дребедени лежал бронзовый цилиндр толщиной примерно с мой большой палец, а длиной — в ладонь.
— Значит, не смог противиться искушению, — процедил я. — Ночью ты вышел на улицу и обворовал покойника. Не думал, что ты способен на подобную низость, Гермес.
— А почему бы мне не совершать низостей? — завизжал дерзкий мальчишка. — Я же раб! Благородство мне не пристало! Вы, знатные господа, убиваете друг друга на улицах, когда вам только взбредет в голову. В наказание преторы высылают вас из Рима на год-другой. А нас, рабов, за любую провинность распинают на кресте. Я не мог позволить, чтобы этот парень валялся на улице, весь обвешанный золотом. Кстати, потом я принес жертву Меркурию. Он ведь бог воров.
— Твой религиозный пыл весьма похвален. Возможно, Меркурий вполне удовлетворен, чего не скажешь обо мне. Кстати, Гермес, ты чуть не поплатился жизнью за свою алчность. Когда ты вернулся сюда со своей грязной добычей, тебе отчаянно захотелось проверить качество золота, верно? Было темно, но ты решил попробовать на зуб самое большое кольцо.
Я повертел перед его носом перстнем для яда. На золотой капсуле сохранились следы зубов.
— Ты не знал, что это кольцо предназначено для хранения яда. Конечно, надкусив его, ты не высосал всю отраву. Но даже малого количества оказалось достаточно, чтобы весь следующий день ты промучился животом.
Воспоминание о желудочных коликах заставило Гермеса страдальчески сморщиться.
— Значит, бедняга Нерон все же отомстил за себя, — глубокомысленно заметил он.
— Полагаю, месть была недостаточна, — взревел я. — Катон, принеси-ка плеть.
— Но у нас нет плети, господин, — заявил Катон.
— Как это нет? — процедил я, повернувшись к нему. — Я прекрасно помню, что, когда я переезжал в собственный дом, отец подарил мне плеть самого устрашающего вида, с бронзовыми бляшками на каждом кожаном ремне. Он точно знал, настанет день, и эта штуковина мне понадобится. Где же она?
— Несколько лет назад ты проиграл ее в кости, господин, — невозмутимо сообщил Катон.
В дверях появилась его жена, Кассандра.
— Что за шум вы здесь подняли? — проворчала она. — Того и гляди, к нам сбегутся все соседи. Из-за вас мне пришлось бросить стряпню. Господин, в этом доме еще ни разу не пороли рабов плетью, и вряд ли это удастся сделать сегодня. Да и найдись у нас плеть, кто взял бы ее в руки? Катон для этого слишком стар, а ты — слишком добросердечен.
— Давайте вернемся в атрий, — сердито бросил я.
В этой клетушке почти не осталось воздуха.
Взгляд мой устремился на Юлию, и, могу поклясться, я заметил, как на губах ее мелькнула улыбка. Вспомнив о бронзовой трубочке, которая по-прежнему был у меня в руках, я осмотрел ее и убедился, что восковая печать на одном из ее концов взломана. Выйдя в атрий, мы с Юлией уселись в кресла, в то время как несколько приободрившийся Гермес, стоя в стороне, переминался с ноги на ногу.
— Я вижу, ты и туда уже сунул свой нос, — заметил я, вертя цилиндр в руках.
— Я думал, может, там спрятано что-нибудь ценное, признался Гермес. — Но все, что там было, свиток пергамента.
— Неудивительно, ведь подобные трубочки предназначены именно для писем. Ты прочел письмо?
— Каким образом? Я ведь не патриций, читать не обучен.
— А в твою дурную голову не приходила мысль, что Нерон пришел сюда не для того, чтобы меня убить, а именно для того, чтобы передать письмо?
— По-моему, в твою умную голову эта мысль тоже пришла совсем недавно, — нахально пробурчал Гермес.
— Вижу, мне все-таки придется купить новую плеть и сильного, тупого, жесткосердного раба, который задаст тебе хорошую порку, — со вздохом заметил я.
— Если б я знал, хозяин, что это письмо предназначено для тебя, то бы сразу тебе его отдал, — попытался оправдаться мальчишка.
— Давай наконец прочтем письмо, — нетерпеливо потребовала Юлия.
Я извлек пергамент из цилиндра и развернул его. Письмо было написано изящным аристократическим почерком, из тех, что можно выработать лишь под руководством опытного и строгого учителя. Но некоторые буквы были выведены криво, словно рука писавшего временами дрожала под влиянием душевного смятения. Он не совершил ни единой ошибки в правописании, но фразы были построены несколько неуклюже. Впрочем, от представителя семейства Клавдиев трудно было ожидать безупречного литературного стиля. Я стал читать вслух:
Сенатору Дециму Цецилию Младшему. (В обращение вкралась ошибка, с которой мне постоянно приходится сталкиваться, поскольку мой преномен относится к числу редких, в то время как имя Децим имеет широкое распространение.)
Я не осмелюсь подписать это послание, но ты сам поймешь, от кого оно. Приехав в Рим, я рассчитывал, что поддержка моей семьи поможет мне сделать карьеру и достичь высокого положения. Но все вышло иначе. Против воли меня втянули в темные дела, ужаснее которых невозможно и представить, — в заговор, связанный с убийствами и, вероятно, с государственной изменой.
Когда я приехал, мой родственник Публий Клодий взял меня под свое покровительство, которое обернулось тем, что он полностью подчинил меня себе. Воспользовавшись моей неопытностью, он внушил мне, что оказывать услуги выдающемуся человеку, каковым он считал себя, великая честь. Польщенный, я был готов сделать для него все, что в моих силах. Он проявил ко мне доверие, открыв мне некоторые свои планы, законность которых вызвала у меня серьезные сомнения. Однако Клодий заверил меня, что политическая жизнь современного Рима устанавливает свои законы, не имеющие ничего общего с государственными.
Через какое-то время Клодий намекнул, что ему предстоит устроить чрезвычайно важное собрание. В течение месяца он постоянно встречался с Гаем Юлием Цезарем и Марком Лицинием Крассом Дивом. Несколько раз я сопровождал его в лагерь Гнея Помпея Магнуса, где он беседовал с прославленным полководцем.
