Леонид Девятых - Магнетизерка
— Тысяча триста девяносто! — быстро ответила Анна.
— Точно! — уважительно посмотрел на Турчанинову Павел Андреевич. — Но главное не в этом. Эта Верхняя Вента уже в те времена отдавала приказания! А может, и еще ранее.
— Уж не эта ли Вента устроила нам татарское иго? — раздумчиво спросила Анна Александровна. — После чего развитие Руси пошло совсем по иному руслу, кому-то весьма выгодному.
— Я бы сказал, нужному. — Татищев мельком глянул на задумавшуюся гостью. Что ж, в уме и сообразительности ей не откажешь. — Когда я прочитал записку из бюро Талызина, я примерно так и подумал, — раздумчиво произнес он. — Когда пришли татары, Русь пошла по иному пути развития, и это кому-то было надобно. Когда убили царевича Димитрия, пришел конец династии Рюриковичей, в чем тоже был кто-то заинтересован, и наступило смутное время, в каковое российский престол едва не отошел полякам. Первый и второй самозванцы Лжедимитрии, надо полагать, тоже дело рук сей Организации или Ордена, в руках коего Верхняя Вента была и есть вернейшее орудие исполнения. Или это сама Верхняя Вента есть тайный Орден. Очень могущественный и древний…
— И, похоже, члены этого Ордена никуда не торопятся, — заметила Турчанинова.
— Возможно, — нехотя кивнул Павел Андреевич. — Но иногда им приходится принимать решения на скорую руку. Как с де Ривасом и Талызиным.
— И императором Павлом, — добавила Анна Александровна.
— Согласен, — сказал Татищев.
— А зачем им все это нужно? — спросила Турчанинова.
Павел Андреевич вопросительно посмотрел на нее.
— Я хочу сказать, — поправилась Анна, — зачем все это нужно членам Ордена? Или Верхней Венте? Зачем насылать на Русь татар, убивать царевичей, устраивать смуты?
— План, — коротко ответил подполковник.
Теперь настала очередь удивляться Анне Александровне:
— Поясните.
Татищев кивнул и через мгновение произнес:
— Ответ напрашивается всего один: у них есть план. Долгосрочный план. Всеобъемлющий. Архимасштабный. Стратегически продуманный и тактически выверенный одновременно. Поэтому-то они и не торопятся. И последовательно исполняют его пункт за пунктом.
— И кто его составитель?
Татищев пожал плечами:
— Какой-нибудь Верховный жрец древней страны, Шумера или Египта, которому вдруг открылись судьбы мира, и он решил что-то в нем поменять на свой вкус… Прорицатель, могущий предвидеть будущее, сумасшедший или человеконенавистник — не знаю.
— Но зачем им все это?
— Власть, сударыня. Власть и деньги — самые могущественные движители чаяний и поступков человечьей натуры. Или вам сие неизвестно? — посмотрел на Турчанинову Павел Андреевич. — Ах, да, прошу прощения. Поэткам подобные страсти неведомы или кажутся мелкими и недостойными их внимания.
— Нет, я вполне могу понять, о чем вы говорите, — сказала Анна.
— Тогда вы должны понимать, что это одно из величайших наслаждений — ощущать себя вершителем истории и судеб. Или просто участвовать в этом. Являться почти богом по отношению к огромным массам людей, странам и самому времени.
— А их конечный план?
— Власть над миром, — сразу ответил Татищев. — Сей орден, очевидно, по их замыслу, должен стать мировым правительством. А все остальные — его рабами.
— И Россия им в этом мешает, — сказала Анна Александровна совершенно без вопросительной интонации.
— Мешает. Более, чем иные страны, — согласился Татищев. Похоже, этот вопрос занимал его не меньше, нежели Анну Александровну. — Что-то пошло не по их плану — и они наслали на Русь татар. Мешали государи Рюриковичи — извели. Так им было надо. И ежели что-либо начинает идти не по их плану, они этот план поправляют. Абсолютно ничем не гнушаясь. А мы… Мы для них неудобны. — Татищев посмотрел в глаза Анны и снова подумал, что они чудо как хороши. — Мы же непредсказуемы…
— А «Петица»? — спросила Анна. — Почему она так их напугала?
— Ответ может быть только один. И его я хочу услышать от вас.
Павел Андреевич с любопытством взглянул на собеседницу.
— Что ж, извольте. — Турчанинова серьезно посмотрела на подполковника секретной службы. — «Петица» опасна тем, что может нарушить их планы. Нет, не нарушить. — Она немного помолчала. — Разрушить!
Татищев улыбнулся: ответ был в самую точку.
— Именно так. Впрочем, мы отвлеклись. Давайте вернемся к записке. Итак, что мы имеем? Мы имеем некоего Улисса, коий успел передать какую-то книгу императору. Уж не эту ли «Петицу»? И что значит «успел»? Имел аудиенцию у государя в последние его дни? Весьма вероятно.
— Значит, вам, господин подполковник, надлежит узнать, кого принимал император за несколько дней до своей кончины, — резюмировала Анна Александровна.
— Легко сказать, — задумчиво произнес Татищев. — Что ж, попробую. А вам, госпожа Турчанинова, — он посмотрел на Анну Александровну долгим взором, — надлежит заняться этим человеком в черном плаще и шляпе. Его, конечно, разыскивают и мои люди, и полиция, однако вы единственная, кто может его почувствовать, встретив где-нибудь на улице. У него, конечно, есть логово, откуда он выходит лишь в случае крайней нобходимости. Но выходит, ведь ему надо есть, пить, дышать воздухом…
— Легко сказать, — выдержав взор подполковника, произнесла Турчанинова, повторив его фразу и выдержав его интонации.
— Итак, решено, — подвел черту разговору Павел Андреевич. — На квартиры друг другу более не ездим. Встречаемся через… два дня в Летнем саду в беседке, что на Овальном пруду. Пруд сей располагается слева от Главной аллеи. Вам ясно?
— Ясно, патрон, — поднявшись с кресла, вытянулась в струнку Анна Александровна. — Разрешите выполнять?
Татищев поднял бровь и приоткрыл рот, намереваясь что-то сказать.
Но промолчал.
Глава двадцать шестая
Плезиры бывают всякие, или Не надо мужеложествовать, и тогда офицеры Тайной экспедиции не будут хватать вас за руку. — Четыре кандидата в Улиссы. — Островок на Овальном озере. — Некоторые девицы предпочитают рискнуть. — Глаза, приводящие в восхищение. — Христенек — последний…
— Мне нужен список лиц, коих принял император перед своей кончиной, — безуспешно пытаясь поймать взгляд секретаря, раздельно и четко произнес Татищев. — Ведь это все где-то записывается?
— Записывается — согласился секретарь. — Но это невозможно, — добавил он и предпринял попытку уйти, которая была пресечена подполковником путем жесткого удержания того за руку. Секретарь ойкнул и пробормотал:
— Этого… нельзя.
— И желательно за последние два, нет, три дня, — безапелляционно продолжил Татищев, развернув секретаря к себе и наконец встретившись с ним взглядом. — Мне хотелось бы знать, в какой день сии лица виделись с императором и сколько времени. Вы поняли меня, Лабуньский?
— Но…
— Иначе о вашей склонности к плезиру с мужчинами и юношами немедленно станет известно господину генерал-прокурору, — заявил прямым текстом Павел Андреевич. — Надеюсь, вам известно о крайне неблагожелательном отношении к таковым забавам его высокопревосходительства?
Секретарь залился пунцовым румянцем.
— Придет время, когда подобные отношения перестанут быть вне закона! — пискнул он, часто моргая, с ненавистью и страхом глядя на Татищева. — И они станут… естественными, как и любые другие!
— Никогда такое время не придет, — заверил его подполковник, хотя в душе он не был столь уверен. — Выполняйте, что вам велено!
Лабуньский вернулся через три четверти часа. Он уже не был настроен к Татищеву так недоброжелательно, как ранее.
— Вот, — он протянул Павлу Андреевичу сложенный пополам листок с несколькими фамилиями. — Было очень непросто.
Татищев хмыкнул и взял список.
— Так значит, господин подполковник, я могу не беспокоиться? — заискивающе спросил секретарь, по чину статский советник, что было выше чина подполковника на один ранг.
Павел Андреевич снова хмыкнул и тяжело посмотрел на Лабуньского.
— Понял, понял, — раскрыл перед Татищевым ладони секретарь и попятился к двери. — Благодарю вас.
Татищев не стал спешить и развернул листок с фамилиями только тогда, когда, вернувшись к себе, прошел в кабинет и сел за стол.
Фамилий было шесть.
Две из них он отмел сразу: граф Пален имел право доступа к императору неограниченное, и ему не нужно было «успевать», дабы передать Павлу книгу. Сделать он это мог в любое время.
Отмел Павел Андреевич и фамилию Саблуков. Николая Александровича, конногвардейского полковника, он немного знал, к тому же одиннадцатого марта тот был дежурным офицером дворцового караула и мог не единожды увидеться с императором где-нибудь на лестницах или в покоях и преспокойно передать «Курносому» хоть целую связку книг. Саблукову тоже ни к чему было «успевать». К тому же прозвище Улисс к нему никак не вязалось, в отличие от Палена. Тот успел и попутешествовать, и поплавать на судах…
