Наталья Александрова - Волчья сотня
– Вот так-то лучше, – обрадовался он, – такой вы мне больше нравитесь.
Он поискал глазами стул, чтобы сесть с ней рядом, но она привлекла его к себе, так что пришлось опуститься перед креслом на колени.
«Вот так и Азарову она голову морочила», – сердито подумал Борис.
Но фиалковые глаза, осененные темными ресницами, смотрели так завлекающе, что сердиться на прелестницу стало совершенно невозможно.
«В конце концов, Азаров ведь свое получил, – лениво размышлял Борис, легонько касаясь губами тонких пальчиков, – так почему бы и мне не попытаться…»
Они с Софи были знакомы еще раньше, до Азарова. Она всегда ему нравилась, и она тоже еще там, в Феодосии, давала ему понять, что была бы не против… Война войной, а без любви жить тоже нелегко.
Он положил голову Софи на колени и предался блаженной истоме, чувствуя, как нежные пальчики перебирают волосы на затылке. В его отуманенную голову не пришла здравая мысль, что полковник Азаров добился благосклонности Софи только потому, что ей было нужно получить от него кое-какую информацию и что если сейчас Софья Павловна так благосклонна к нему, к Борису, то что ей, собственно, может быть от него нужно?
Она рассмеялась тихим волнующим смехом, и Борис вскочил на ноги, забыв обо всем.
– Софи, дорогая…
– Молчите, – шепнула она, обвив его руками за шею, и Борис Ордынцев получил такой поцелуй, какого не получал еще никогда в жизни, хотя был уже далеко не мальчиком.
«Нехорошо, конечно, стыдно перед памятью Азарова, – пронеслось у него в мозгу, – ну да ведь его нет, а она ему все же была не жена».
Софи прижималась к нему все теснее, из глубины ее сердца вырвался вдруг воркующий стон. Не отрываясь от ее губ, Борис подхватил ее на руки и сделал несколько шагов в сторону спальни, однако Софи мягко, но настойчиво освободилась.
– Вы… вы с ума сошли! – Голос был возмущенный, но глаза говорили совершенно другое. – Мы же не можем здесь… когда в любую минуту меня могут позвать к княгине…
– Но когда же, Софи, когда и где? – задыхался Борис.
– Мой мальчик, я все устрою, а сейчас вы должны идти.
– Но вы обещаете?
– Конечно. – Голос ее чаровал, а фиалковые глаза сулили неслыханное блаженство.
Он с сожалением выпустил ее из объятий и нетвердыми шагами направился к двери. После его ухода Софи закурила длинную дамскую папиросу и подошла к окну. Когда внизу появился Борис, она спрятала руку с папиросой за занавеску и помахала ему свободной рукой. Она была совершенно спокойна, потому что выяснила все, что ей было нужно, когда прижималась к нему в страстном поцелуе, – картина Мантеньи была у него с собой.
Еще в саду из раскрытого окна Борис услышал смех Вари. Это было так удивительно – слышать ее смех, звонким колокольчиком рассыпавшийся по комнате. Раньше она только плакала, потом болела, Борис думал, что сестра разучилась смеяться. Войдя в комнату, Борис понял, кто сумел заставить сестру смеяться. Алымов сидел у стола и тоже выглядел необычайно оживленным. Исчезло хмурое выражение лица, даже появился румянец на щеках. Они смотрели друг на друга и все время спрашивали: «А помнишь?» Борис открыл дверь, думая, куда бы ему половчее спрятать картину.
– Где ты был? – осведомилась Варя, и в голосе ее послышались ревнивые нотки.
– У княгини Анны Евлампиевны, она больна, – коротко отвечал Борис.
– А эта женщина, ее компаньонка, тоже была там? – Варя подошла и звонко чмокнула его в щеку.
– С чего ты взяла? – неподдельно удивился Борис.
– От тебя пахнет ее духами, – уверенно заявила сестра.
– Вовсе это не ее духи! – запротестовал Борис.
– А чьи же тогда? Вот и попался! – Варя засмеялась и, как в детстве, захлопала в ладоши.
– Варвара, прекрати! – сердито заговорил Борис. – Я к княгине ходил по делу.
– Да ты посмотри на свое лицо, – не унималась сестра.
– Она права, – поддержал Алымов, – у тебя, брат, физиономия так сияет, что весь Ценск осветить можно, не хуже электричества.
– Саенко! – рявкнул Борис. – Аркадий Петрович скоро придет?
Глава пятнадцатая
«Партия наметила жесткие меры, которые должны провести все партийные, советские и профсоюзные организации для привлечения более широких слоев рабочего класса к делу борьбы с Деникиным на Южном фронте, который стал главным фронтом страны…»
В. Ленин. Правда, 191На третий день после возвращения из рейда офицеры собрались в ресторации Пунса. Компанию пригласил Петр Алымов, который, естественно, никому не сказал о том, что попросил его об этом Ордынцев. Борис же назвал Алымову участников нынешнего сборища. За столиком неподалеку от эстрады сидели Алымов, Мальцев, Осоргин, Коновалов и Ордынцев.
Народу в зале было предостаточно, дамы в присутствии такого количества офицеров, что называется, воспрянули духом и показали себя во всем своем великолепии. Сияли свечи и бриллианты, звенели хрусталь и дамский смех.
Сцена была украшена разноцветными китайскими фонариками, сзади какой-то голодный художник намалевал пагоду. Заиграла тихая музыка, и на сцену мелкими шажками выбежали девицы из кордебалета с японскими веерами и в кимоно. Публика перестала разговаривать, с любопытством ожидая, что последует дальше. Но внезапно в луче света появился грустный человек в костюме Пьеро, лицо его было щедро присыпано мукой, а глаза подведены черным.
– «В бананово-лимонном Сингапуре…» – завыл он, бездарно подражая Вертинскому.
Посетители ресторана разочарованно вздохнули и вернулись к прерванным занятиям – еде и легкому флирту.
Борис старался показать всем, что сегодня он много пьет. Он сидел в стороне от штабс-капитана Коновалова, которого увидел воочию, только вернувшись из рейда, – раньше как-то не случалось. Борис старался приглядываться к нему, но незаметно, чтобы не спугнуть. Он надеялся, что в глазах у него не отражается его отношение к этому человеку – ведь в том, что именно Сергей Коновалов является тем самым предателем, пославшим на смерть больше тысячи людей, у Бориса уже не осталось сомнений.
– «…Сингапуре…» – тянул жалкий Пьеро.
– Вот в каком-нибудь Сингапуре все мы и окажемся через некоторое время, – оглянувшись на сцену, желчно бросил Осоргин.
– Брось, Митенька, – похлопав его по руке, промолвил Мальцев, – дела не так уж плохи… Мы славно потрудились в рейде, а в дальнейшем я еще не потерял надежду пройтись по златоглавой! А вы что скажете, поручик? – обратился он к Борису. – Что-то вы сегодня непривычно тихи, пьете много…
Борис сделал вид, что с трудом поднял опущенную голову.
– А? Я считаю счастьем то, что мы живы! – Он залпом допил вино из своего бокала и сделал знак официанту. – Далеко не всем так повезло! Когда мы сидели здесь в прошлый раз, с нами был Бережной… и полковник Азаров… то есть я хотел сказать, что он был не с нами, но здесь, в ресторане.
– А кстати, – оживился Мальцев, – куда же делась пассия полковника Азарова Сонечка? Что-то ее не видно… Петя, ты ведь вхож к княгине, так что с ней случилось, не знаешь?
– Княгиня больна, а где находится Софья Павловна, я не интересовался, – нелюбезно ответил Алымов, он вообще был мрачен, оттого что нервничал.
Сама по себе его мрачность вряд ли кого-нибудь бы взволновала, как не удивляла уже никого злобность Осоргина после выпитых нескольких рюмок, но вот нервозность Алымова могла насторожить Коновалова, и Борис, чтобы разрядить обстановку, пьяно рассмеялся и проговорил, растягивая слова:
– Зато я интересовался. Никуда Сонечка не пропала, просто сидит взаперти из-за болезни княгини и невыносимо скучает от этого. Она была мне безумно рада.
– Уж не хотите ли вы сказать, поручик, что заступили на место покойного Азарова? – недоверчиво спросил Мальцев.
– Борис Андреич у нас баловень судьбы и любимец женщин, – срывающимся голосом произнес Осоргин.
Мальцев взглянул на него с отеческой тревогой в глазах:
– Митенька, ты бы пил сегодня поменьше.
«Что он все его опекает, как маленького?» – с внезапным раздражением подумал Борис, а вслух произнес:
– Пардон, господа, и хотел бы похвастать победой над прелестной Софи, но как порядочный человек… – Он пьяно рассмеялся и поднял бокал, глядя на Коновалова: – Выпьем за знакомство, господин штабс-капитан! Жаль, что вас тогда с нами не было.
Коновалов кивнул, пригубил свой бокал и отвернулся, хмуро рассматривая зал.
– Вы видите, кто здесь сидит? – наконец сказал он после долгой паузы. – Тыловая шваль! Спекулянты, торговцы, служащие интендантства – на них такая же форма, как на нас, но в то время как мы проливаем кровь и теряем своих товарищей, они сколачивают состояния, обворовывая армию, то есть нас с вами!
«Силен! – подумал Борис. – Сколько пафоса!»
– А контрразведчики? – продолжал Коновалов горячо. – Эти хуже всех: изображают боевых офицеров, делают карьеру, а что конкретно они делают? Шныряют вокруг фронтовиков, что-то вынюхивают…
