Бедная Лиза (СИ) - "Анонимyс"

Загорский пожал плечами.

– Я мог бы ответить тебе – а почему бы и нет, но это было бы не совсем прилично. Князь Виктор Викторович Барятинский – примерно моих лет, мы чем-то похожи внешне, он тоже интересуется историей. Фамилия, с одной стороны, громкая, но установить, точно ли я – это он, за столь короткое время Аргентинец не успеет. Все-таки предки мои – потомственные дворяне, так что, уверяю тебя, у меня больше оснований именоваться князем, чем у Аргентинца маркизом.

Ганцзалин кивнул и сказал, что за многие десятилетия, что они знакомы с господином, кем только не приходилось ему представляться, чтобы добиться своей цели.

– Пожалуй, папой Римским я не именовался ни разу, – заметил Нестор Васильевич. – Ну, и королевой Викторией, разумеется…

– Вы не похожи на королеву Викторию, – сказал китаец.

– Да, но дело не в этом, – отвечал действительный статский советник. – Мне просто не хотелось задевать чувства англичан. Боюсь, они были бы недовольны, если бы на британский трон взошла королева вроде меня.

Спустя полчаса у входа в дом Вальфьерно их встречал чрезвычайно внушительный мажордом в золоченой ливрее. Загорский назвал имя князя Барятинского, затем назвал Ганцзалина, и их с величайшей торжественностью впустили в дом.

– Домик так себе, от силы десять комнат, а церемоний – как в королевском дворце, – проворчал Ганцзалин по-русски, пока мажордом вел их в гостиную. – Конфуций сказал бы: нет единства стиля.

– Потому что дом не принадлежит маркизу, он снял его в аренду, – отвечал Нестор Васильевич, зорким взглядом изучая обстановку. Все двери в доме были плотно прикрыты и это ему не нравилось – что именно прячет за ними Вальфьерно? – Полагаю, что и внушительный мажордом достался ему вместе с домом – чтобы пускать пыль в глаза возможным клиентам вроде нас с тобой. При таком мажордоме цена товара сама собой поднимается раза в полтора. Но помни, что по обстановке этого дома нельзя судить о хозяине – это не его обстановка.

Мажордом открыл дверь и проследовал в гостиную, оставив их снаружи. Спустя мгновение до них из гостиной донеслось торжественное:

– Князь Баряти́нски и его помощник сеньор Ган-Цза-Лин!

Через несколько секунд мажордом вышел из гостиной и склонил голову, приглашая гостей войти. Первым вошел Загорский, за ним – помощник. Гостиная была выдержана в светлых тонах и выглядела весьма скромно для торговца искусством: люстра на пятьдесят свечей под потолком, пара абстрактных репродукций современных художников на стенах, на полу – бледно-кремовый персидский ковер, смотревшийся довольно странно на жаркой тропической широте, несколько деревянных стульев по стенам и три кожаных кресла у окна. В одном из них сидел знакомый им уже человек с усами, бородкой и тесно посаженными ласковыми глазами. Человек этот смотрел отнюдь не на вошедших, а в окно, на котором свежий морской бриз усердно колыхал занавески.

Не успел Загорский и слова сказать, как с двух сторон к ним шагнули две пары охранников и очень споро обыскали их с помощником с ног до головы. Загорский, впрочем, предвидел такую возможность и потому, собираясь на встречу, велел Ганцзалину не брать с собой никакого оружия.

– Всякие коммерческие переговоры основаны в первую очередь на взаимном доверии, – сказал он, – а какое же будет доверие, если у нас с тобой при первой же встрече вытащат пару револьверов и несколько метательных ножей?

– Но хотя бы бяо можно взять? – хмуро спросил помощник.

Метательные звездочки Нестор Васильевич взять разрешил, но велел спрятать их так, чтобы никто не нашел.

Внезапный осмотр, которому подверглись Загорский и Ганцзалин в доме Аргентинца, лишний раз показал прозорливость действительного статского советника.

Закончив обыск, охранники отступили назад.

– Однако же вы оригинально встречаете гостей, – по-испански заметил Загорский, который уже полностью вошел в образ русского князя и пока ничем не обнаружил, что узнал Вальфьерно, с которым еще вчера они вместе плыли на корабле.

– Прошу прощения, господа, за такую вольность, но этого требуют соображения безопасности, – хозяин дома, наконец, повернул голову и посмотрел на гостей. – Вы не представляете себе, как много вокруг…

Тут он прервался и его ласковые глаза округлились от удивления.

– Боже мой, – сказал он, – так это вы!

– Что вы имеете в виду? – спросил Нестор Васильевич, пряча улыбку.

Вальфьерно порывисто поднялся с кресла и пошел к гостям, протягивая руки им навстречу. Он узнал их, это ведь они спасли его от того ужасного убийцы, который пытался его задушить и выбросить за борт!

– Помилуйте, мар… – начал было Загорский, но тут же осекся – он едва не сделал непростительную ошибку. Здесь, в Латинской Америке, все знали его собеседника как Алехандро Гомеса Вальенте де ла Соту, а вовсе не маркиза де Вальфьерно. Было бы крайне неосторожно обнаружить, что он знает о нем больше, чем позволительно случайному знакомому.

– Простите, что вы сказали? – остановился Аргентинец, навостряя уши.

– Ма… – лихорадочно соображая, как выйти из затруднительного положения, тянул действительный статский советник. – Малость. Да, малость. Я имел в виду, что это такая малость, о которой и говорит не стоит.

Хозяин дома смотрел на него внимательно. Ему почему-то показалось…

– Нет-нет, – быстро продолжал Загорский, – я так и сказал. Просто я недостаточно знаю испанский, и если вам не трудно было бы перейти на английский…

– Разумеется, – воскликнул Вальфьерно, сходу переходя на английский. – Конечно. С такими дорогими гостями я готов говорить хоть на всех языках мира одновременно. Но что же мы стоим? Прошу вас, садитесь!

И он повел их к окну, где треугольником стояли три кресла, в которых те и разместились.

– Итак, – торжественно произнес Аргентинец, – мне бы надо еще и еще раз благодарить вас и вашего любезного… Ган-Цза-Лин, кажется… Так вот, князь, мне надо благодарить вас за спасение. Знаете, я не самый слабый человек, но этот мерзавец, который на меня напал, оказался силен, как корабельная лебедка. Я просто не мог ничего сделать, кроме как хрипеть и задыхаться… Что я добросовестно и делал до того момента, пока вы меня не вырвали из его лап.

И он засмеялся. Нестор Васильевич сочувственно покивал: да, сражаться с лебедкой – дело не самое простое. Кстати сказать, почему на него бросился этот странный юноша?

– Понятия не имею, – пожал плечами Аргентинец. – Мне кажется, это просто буйнопомешанный. Вы знаете, тут такое солнце, оно ужасно напекает голову. Если соединить здешнюю жару с какой-нибудь навязчивой идеей, вот вам и готовый безумец, который бросается на всех без разбора.

– Именно поэтому у вас такая охрана? – осведомился действительный статский советник.

На миг на лице у Вальфьерно установилось сложное выражение, но он тут же весело улыбнулся. Да, именно поэтому, хотя и не только. В наше время подлинные ценители искусства подвергаются опасности со всех сторон. В особенности же со стороны этих подлых революционеров. Князь ведь сам – русский, и лучше кого бы то ни было знает, что такое революция. Кстати сказать, он ни разу не слышал, как звучит русский язык, а ему бы этого очень хотелось. Не мог бы любезный князь или его доблестный помощник прочитать что-нибудь по памяти, ну, скажем, из их великого русского поэта Пушкина?

«Он нас что – проверяет?» – одними глазами спросил Ганцзалин у Загорского. Тот сделал неопределенное выражение лица, которое помощник истолковал примерно следующим образом: какая разница? Хочет Пушкина, прочитаем ему Пушкина. И откашлявшись, начал декламировать торжественно и важно на чистом русском языке:

– Раз-два-три-четыре-пять – вышел зайчик погулять…

Ганцзалин немедленно подхватил:

– Мало-мало погулять!

– Вдруг охотник прибегает, прямо в зайчика стреляет, – продолжал Загорский.

– Мало-мало вдруг стреляет, – эхом отозвался помощник.

– Пиф-паф-ой-ёй-ёй, умирает зайчик мой! – громогласно провозгласил Нестор Васильевич.