Джойн Бойн - Криппен
— Ради бога. Кора. Скажи мне. Что произошло?
Она заглянула ему за спину и увидела сидящую за столом Этель, которая, нервно схватившись одной рукой за подлокотник, смотрела на женщину, боясь, что та внезапно подпрыгнет к ней и откусит голову.
— Кто это? — спросила Кора, взглянув на мужа, а затем снова уставилась на Этель. — Вы кто? — рявкнула она.
— Это мисс Ле-Нев, Кора, — объяснил Хоули. — Я тебе о ней рассказывал. Вы уже один раз встречались. Моя ассистентка у Маньона.
— Мисс Ле-Нев? — презрительно переспросила Кора. — А я подумала, вы — мальчик. Встаньте, чтоб я хорошенько вас рассмотрела. — Этель послушно встала и потупилась в пол, плотно прижав руки к животу. — Гм-м, возможно, вы все же мисс, — произнесла Кора. — Ну и что дальше? Чем вы здесь занимаетесь?
— Этель занесла мне ключи, — ответил Хоули. — Пустяки. Ты должна рассказать мне, что произошло.
Когда Коре напомнили, что нечто произошло, она вновь завопила от злости, и Хоули в шоке отскочил назад, подумав, не вызвать ли ей врача. Настоящего.
— Это невыносимо, — прокричала она.
— Я, пожалуй, пойду, — сказала Этель, не желая больше наблюдать эту сцену.
— Да-да, пожалуй, — подхватил Хоули, подойдя к ней, и, взяв ее за руку, проводил до двери. — Прошу прощения, Этель, — прошептал он, выпуская ее. — Не знаю, что на нее нашло. Клянусь вам, обычно она так себя не ведет.
— Не сомневаюсь, — неуверенно сказала Этель. — Мы все равно завтра увидимся, Хоули.
— Да, и еще раз извините за весь этот кавардак. Спасибо за ключи.
Они на пару минут застыли в дверях, глядя друг на друга, и у нее вдруг возникло желание прикоснуться к его щеке. Кожа казалась бледной и увядшей — Этель хотелось обнять его и согреть. Но вместо этого она с неохотой повернулась и отправилась домой, испытывая лишь сострадание к бедному человеку, который, к несчастью, женился на такой ведьме.
Сходные чувства испытывал и Хоули Харви Криппен. Мечась между злостью и страхом, он вернулся в гостиную и уставился на жену, которая ходила взад и вперед по комнате, подобно будущему отцу в приемной родильного отделения.
— Теперь, ради бога, Кора, — воскликнул он, — расскажи мне, что произошло.
— Этот ублюдок, — заорала она.
— Кора!
— Я не шучу, Хоули, этот ублюдок!
— Кто? О ком ты говоришь?
— Об этом сукином сыне, который руководит «Маджестиком», — вот о ком, — завизжала она. — Изверг! Говноед! Я убью его! Клянусь, вырву ему кишки и заставлю их проглотить.
— Кора, тебе нужно отдохнуть, — сказал Хоули и, нервно взяв ее за руку, подвел к дивану. — У тебя истерика. Подыши. Просто подыши одну минуту.
В кои веки она его послушалась и несколько раз глубоко вздохнула, а затем снова завращала глазами и в отвращении фыркнула.
— Мистер Хэммонд, — наконец сказала она. — Управляющий мюзик-холлом.
— Да? И что же он сделал?
— Сегодня вечером пригласил меня к себе в кабинет, — объяснила она. — До начала представления. Весь, конечно, сиял. Как всегда, сплошная любезность. А потом сказал мне, что нашел новый большой талант — какую-то девчонку по имени Мэйзи Что-то-с-чем-то. Кажется, услыхал, как она поет, и решил, что ничего лучшего никогда не слышал. Говорит, мол, выделил для нее место в афише. Дескать, она понравится всем завсегдатаям. «Мне все равно, — говорю. — Какое мне дело?» Тогда он и говорит, что во втором отделении сможет выступить только одна певица, голос у нее лучше, он сожалеет, но ничего не может поделать.
— Эх, Кора, — горестно произнес Хоули, понимая, какой это для нее удар.
— В следующий момент я выбегаю из кабинета, забираю конверт с последней зарплатой — и меня больше нет в программе. Уволена. Я! Сенсационная певица Белла Элмор! Ну и, конечно, я взглянула на эту новую девчонку — естественно, такая блондиночка с огромными веснушками и вот такой грудью. Немудрено, что ему захотелось от меня избавиться, — сказала она, встав, и опять зашагала, в этот раз на кухню. — Это оскорбление, оскорбление!
— Будет и другая работа, — рассуждал он. — Другие мюзик-холлы.
— Не будет, — закричала она, взяв с кухонного стола сковородку: с горя ей хотелось что-нибудь схватить и крепко сжать в руках. Не успел Хоули опомниться, как она уже вышагивала, вцепившись в сковородку, словно в ружье.
Он пытался ее образумить:
— Кора, прошу тебя. Ты — чудесная певица. И знаешь об этом.
— Ах, перестань, Хоули. Ты считаешь меня никчемной. Как и все остальные. Ты никогда не помогал мне сделать карьеру.
— Ты несправедлива! Я только этим и занимаюсь.
— Ха!
— Да, — сказал он, уже рассердившись. — Каждый день и каждый час я работаю на тебя. Кормлю тебя, убираю за тобой, поддерживаю тебя.
— Я все делаю сама, — бормотала она, не обращая на него внимания. — Абсолютно все.
— А если мистер Хэммонд нашел певицу талантливее, это просто означает, что тебе нужно больше работать над своим голосом. Вот и все.
Она медленно обернулась и уставилась на него.
— Что ты сказал? — спокойно спросила она.
Он задумался.
— Я сказал, тебе нужно больше работать над…
— Нет. Перед этим.
— Я… не помню.
— Ты сказал, она талантливее меня.
— Я не это имел в виду, — произнес он, осознав свою ошибку, и попятился. — Я хотел сказать: свежее. Новее. Что он раньше ее не слышал.
— Ты сказал «талантливее», — завизжала она.
— Кора, прошу тебя. Я…
Он не успел закончить фразу. На миг отвернувшись от него, Кора собрала всю энергию и злость, какие у нее еще оставались, и направила их в свою правую руку. Она замахнулась сковородкой, словно теннисной ракеткой, и, не дав Хоули ни малейшей возможности закрыться от удара, с силой хлопнула его сбоку по липу. Очки слетели и разбились о стену, а сам он отскочил назад: вся левая щека на минуту онемела, а затем запылала от боли. Один глаз на время ослеп, и, опрокинувшись навзничь, Хоули повалился на пол. Он лежал, оглушенный ударом, прижимая ладонь к щеке, и другим, здоровым глазом видел грозную фигуру жены: она стояла над ним со сковородкой в руке и вытирала с губ слюну, глядя на него с отвращением.
— Ты… сказал… «талантливее», — медленно, монотонно проговорила она.
12. ПОГОНЯ НАЧАЛАСЬ
Ливерпуль: суббота, 23 июля 1910 года
Инспектор Уолтер Дью сошел в поезда в Ливерпуле и тревожно огляделся в поисках констебля полиции Дилэйни, который обещал ждать его вместе с машиной, чтобы отвезти в порт. Инспектор посмотрел на часы и от огорчения громко выдохнул: было без двадцати десять утра — до отплытия «Лорентика» оставалось двадцать минут, а водителя нигде не видно. Связавшись с ливерпульскими властями перед отъездом из Лондона, инспектор ясно дал понять, что на вокзале его обязательно кто-то должен встретить, но он убедился, что человек на другом конце телефонного провода не питал особого уважения к инспекторам Скотланд-Ярда, вероятно злясь на них и недолюбливая их в равной степени. Дью медленно начал считать в уме до двадцати, решив, что если к концу счета никто так и не появится, он просто выйдет на улицу и сам остановит кэб. «Раз… два… три…»
Сообщение капитана Кендалла поступило в Скотланд-Ярд накануне поздно вечером, когда инспектор уже готовился уходить. У его сестры был день рождения, он ехал к ней в гости в Кенсингтон на праздничный ужин и собирался зайти куда-нибудь выпить en route.[29] Перед поездкой инспектору следовало подкрепиться, поскольку у сестры было восемь детей, — все не старше девяти лет, — и их истерический визг доводил его до умопомешательства.
— Инспектор Дью, — сказал констебль Милберн, когда он уже покидал здание. — Я как раз шел к вам.
— Перехватил-таки, — ответил тот, постучав по часам. — Сегодня был тяжелый день. Увидимся завтра, Милберн. Тебе тоже нужно хорошо выспаться.
— Мне кажется, вы должны это прочитать, — сказал констебль, протянув телеграмму.
Дью нахмурился.
— А подождать не может? — спросил он.
— Не думаю, сэр. Мне кажется, вам самим захочется взглянуть.
Минуту помедлив, инспектор протянул руку и забрал бумагу. Пока он ее быстро читал, глаза его начали расширяться. Затем, вернувшись к началу страницы, инспектор перечел ее еще раз.
— Когда поступила? — спросил он.
— Всего несколько минут назад, сэр. По телеграфу Маркони, отправлена из Полду. Я уже сказал, что как раз собирался отнести вам. Он опередил нас на три дня, сэр!
Дью снова посмотрел на часы и моментально принял решение.
— Хорошо, — сказал он. — Выясните, каким способом я могу быстрее всего пересечь Атлантику.
— Что? — изумленно спросил Милберн.
