Елена Ярошенко - Две жены господина Н.
Пойти в номера «Феодосия» Мура хотела было одна. Но Дмитрий все же ей этого не позволил.
— Понимаешь, за рынком такие места, что женщине там небезопасно гулять одной. А потом возможна какая-то ошибка, вдруг этот мещанин Васильков окажется вовсе не Володькой, а совсем посторонним человеком. Ты попадешь в неудобную ситуацию. Вдвоем нам будет проще. Если мы найдем твоего брата, я не стану мешать вашей родственной встрече, раскланяюсь и уйду, тем более мне нужно сегодня на службу (я и так позволю себе немного задержаться). Понимаешь, я просто хочу убедиться, что с тобой все в порядке, а потом оставлю тебя с братом, возьму извозчика и поеду оттуда в окружной суд.
— Ну что ж, как хочешь, — рассеянно сказала Мура.
Она с утра была сдержанной, неразговорчивой и все время думала о чем-то своем. Видимо, встреча с братом ее немного пугала.
Дорогой она, несмотря на теплую шубку и меховую муфту, слегка дрожала. Казалось, ее бьет озноб.
«Как она волнуется, бедная, — думал Колычев. — Старается быть сдержанной, но в каждом жесте чувствуется такое нервическое возбуждение, что больно на нее смотреть. Побледнела, глаза горят… Ну как я отпущу ее одну в таком состоянии?»
Извозчик довез их до двери номеров «Феодосия».
— Митя, все-таки хорошо, что ты пошел со мной, спасибо тебе, — прошептала Мура, опираясь на руку Колычева.
— Послушай, любезный, — обратился Дмитрий к швейцару, исполнявшему в меблирашках заодно и обязанности портье. — Дома ли господин Васильков, ваш постоялец?
— Дома-с, — буркнул неприветливо любезный. — Номер восьмой-с. Вот опять снегу с улицы нанесли, а мне подтирай…
За вздорность нрава чаевых любезный не получил.
У двери восьмого номера Мура остановилась. Вероятно, последние секунды перед встречей с братом были для нее самыми тяжелыми. Митя сам постучал в дверь.
— Кто там? — раздался из-за двери мужской голос.
Колычев подмигнул замершей Муре и спросил:
— Господин Васильков? Позвольте войти, у меня к вам важное дело!
— Войдите, — ответили из-за двери.
Мура и Колычев вошли в комнату. Дмитрий мельком взглянул на стандартную обстановку небогатых меблирашек — продавленный диван, колченогий стол у окна, умывальник в углу. С дивана поднялся высокий человек:
— Чем могу быть вам полезным?
Неужели Володька? Люди с возрастом меняются, но в этом человеке не было ничего, ну совсем ничего от того кадета, что гостил когда-то в имении Колычевых на Рождество.
— Я слушаю вас, господа!
— Ну вот и свиделись, — сказала Мура каким-то чужим, отвратительным голосом. — Думал, спрячешься? Ошибся ты, Николай!
Почему Николай? Колычев обернулся к Муре, заметив, что постоялец меблирашек в испуге сделал пару шагов назад. Мура молчала. Ее лицо казалось окаменевшим. Дмитрий перевел взгляд на постояльца. Кажется, тут происходит совсем не то, чего Колычев ожидал…
— Ты пришла меня убить? Неужели ты сможешь? — растерянно спросил этот человек, глядя на Муру какими-то собачьими, жалкими глазами.
Мура вытащила из муфты руку, в которой был зажат револьвер. Дмитрий оторопел, и только одна дурацкая мысль мелькнула в его голове — какие красивые у Муры пальцы и как изящно она сжимает оружие… Господи, что это за безумие?
— Прощай, Иуда, — медленно произнесла Мура и нажала на курок.
— Мура, ты с ума сошла! Что ты делаешь? — очнулся Дмитрий.
Но она уже всадила три пули в человека из восьмого номера «Феодосии» и перевела ствол на Колычева, который шагнул к ней, чтобы отнять оружие.
— Не подходи, убью!
— Мура, ты сошла с ума? Что ты наделала? Опомнись, отдай мне револьвер…
— Не подходи, сказала! Эх, Митя! Нужно было бы и тебя шлепнуть. Да ладно уж, живи, дурак! Но если дернешься — не пожалею!
Лицо Муры и особенно ее глаза были чужими, холодными и очень страшными.
Колычев подошел к упавшему на диван, истекающему кровью человеку и попытался нащупать пульс. Человек был мертв.
— Ты убила его, — с ужасом глядя на Муру, прошептал Колычев.
— Вот и славно. Добивать не придется, — удовлетворенно ответила она и, продолжая держать Дмитрия на мушке, вынула из двери ключ, выскользнула в коридор и захлопнула дверь. Ключ повернулся в замке снаружи…
Колычев чувствовал, как внутри у него разливается холод, сжимая сердце ледяными лапами, а в висках стучит волнами кровь, причиняя мучительную боль. Он и вправду дурак, идиот последний — на его глазах совершилось убийство, а он не пошевелил и пальцем… Господи, почему он так растерялся, почему не бросился на Муру, как только увидел в ее руках револьвер? Смерть этого несчастного теперь на совести Дмитрия!
Вскочив на ноги, он со всей силы ударил в дверь. Дверь открывалась внутрь комнаты, и выбить ее было не так уж легко, но вспыхнувшая ярость придала Дмитрию сил. Дверная коробка затрещала, планка, в которую был врезан хлипкий гостиничный замок, отошла, и после трех богатырских ударов Колычеву удалось вырваться в коридор.
Он бегом кинулся к выходу, призывая на помощь полицию, людей, швейцара (как всегда, не оказавшегося в нужный момент на месте)… Выскочив на улицу, Дмитрий увидел, как по Николощеповскому переулку удаляется экипаж извозчика, ожидавшего их у входа. В экипаже восседала Мура с гордо поднятой головой. Бегом догнать извозчика было уже невозможно.
Колычев с силой ударил в стену кулаком, разбивая его в кровь… Но ярость, переполнявшая сердце, не находила выхода. Где-то рядом заливался полицейский свисток — привлеченный криками Дмитрия городовой бежал к номерам «Феодосия», оглашая окрестности заливистой трелью.
В жизни Дмитрия Степановича Колычева наступила черная полоса. Сначала его арестовали, но через день выпустили, взяв подписку о невыезде.
Теперь самое мягкое, что могло ожидать Колычева, была бы позорная отставка, а скорее всего — предание суду за пособничество террористке… От исполнения обязанностей судебного следователя он был отстранен «до окончания расследования по делу» (а вероятнее всего, навсегда). Зато приходилось чуть ли не ежедневно посещать кабинеты разнообразного начальства, стоять там навытяжку и выслушивать разносы и самые нелестные высказывания о собственной персоне…
Особенно неистовствовал жандармский полковник, начальник Московского охранного отделения. Бегая по кабинету из угла в угол и брызгая слюной, полковник позволял себе такие оскорбления в адрес Колычева, за любое из которых прежде Дмитрий не задумываясь вызвал бы его на дуэль.
Но теперь оставалось только молчать и терпеть — любые ругательства были заслуженными, и что мог бы сказать ему начальник охранки такого, что Дмитрий не говорил себе сам?
Этот червь тупого отчаяния, грызущий его изнутри, был страшнее всего того, что происходило извне…
Оставаясь вечерами в одиночестве и заново переживая все случившееся, Колычев был близок к тому, чтобы застрелиться. Может быть, по совести говоря, благородный человек, своими руками способствовавший смертоубийству, и должен был свести счеты с собственной жизнью… Но мог ли отважиться на это христианин? Глядя в грустные, мудрые глаза спасителя, глядящие на него с иконы, Дмитрий не находил в себе сил поднести револьвер к виску и нажать на курок…
Василий с Дусей ходили по дому на цыпочках и обменивались скорбными взглядами. Они не знали, чем уж и услужить барину, но ему ничего не было нужно. Колычев ничего не ел и почти не спал…
О роли господина Антипова в этом деле Дмитрий не сказал ни слова ни на одном из допросов. По его версии, Мария Веневская, с которой Колычев был знаком с детства, сообщила ему, что ее брат Владимир по паспорту мещанина Василькова, проживает в номерах «Феодосия» за Смоленским рынком, узнав об этом от некоей случайно встреченной знакомой.
Вмешивать в такую грязную историю Павла Мефодьевича было невозможно. Впрочем, версию Дмитрия никто, собственно, и не опровергал…
Мария Веневская, которая, судя по всему, оказалась связанной с боевой организацией эсеров, по описанию очень напоминала террористку, принимавшую личное участие в нескольких громких делах, в том числе в прошлогоднем покушении на московского генерал-губернатора адмирала Дубасова. Жандармам эта женщина была известна под кличкой Долли…
Глава 21
Встретившись с Долли, Борис Савин повез ее в ресторан и согласно своему плану попытался подпоить шампанским, но Долли, хотя и пила много, совершенно не пьянела. Однако, когда он сделал робкую товарищескую попытку пригласить ее в номера, она не отказалась даже и на трезвую голову.
Они провели вместе несколько дней, почти не вылезая из постели.
