Питер Акройд - Хоксмур
Уолтер рассматривал глубокие канавы, небольшие ямы, прикрытые сверху досками, желтую глину, обломки кирпича и камня, которые, судя по всему, беспорядочно зашвырнули на край участка.
— Да, но откуда он взялся? Помните, Уолтер: ибо прах ты, и в прах возвратишься…
Голос его прервался — он обнаружил, что за ними наблюдают. В дальнем углу раскопанного участка стояла женщина, на ней были резиновые сапоги и свитер яркой расцветки.
— Эй, девушка! — крикнул ей Уолтер. — Мы из полиции. Вы что тут делаете? — Его голос, разносясь над свежеразрытой землей, отдавался эхом.
— Идите сюда, сами увидите! — откликнулась она. — Только тут ничего нет! С вечера ничего не трогали! — В подтверждение своих слов она пнула кусок пластикового покрытия, который не сдвинулся с места. — Идите, я вам покажу!
Хоксмур как будто мешкал, но тут на улице из-за угла появилась группа детей, и он внезапно двинулся вниз по металлической лестнице, ведущей на участок. Он нерешительно обходил с краю открытые ямы, вдыхая промозглый земляной запах. Тут, ниже уровня тротуара, было тише, и он, приблизившись к археологу, понизил голос:
— Что вам здесь удалось найти?
— Да так, кремневые обломки, куски кладки. Видите, вот тут канава — это фундамент. — Говоря, она расцарапывала себе ладонь, с которой слезала кожа. — А вот что вам удалось найти?
Этот вопрос Хоксмур решил пропустить мимо ушей.
— Глубоко вы забрались? — спросил он, вглядываясь в темную яму у своих ног.
— Знаете, тут все очень сложно, но вообще-то мы уже до шестого века дошли. Это настоящая сокровищница. По-моему, тут хоть до бесконечности копай.
Опустив глаза на то, что казалось ему свежераскопанной землей, Хоксмур увидел собственное лицо, глядящее на него из пластикового покрытия.
— Вы хотите сказать, вот это — шестой век? — спросил он, указывая на свое отражение.
— Да, именно. Но, знаете, ничего особенно удивительного в этом нет. Тут всегда церковь стояла. Всегда. И найти можно еще много чего.
В этом она была уверена — время виделось ей отвесной скалой, по которой она иногда спускалась во сне.
Хоксмур опустился на колени рядом с ямой; взяв кусок земли и потерев его между пальцами, он представил себе, как проваливается сквозь столетия, чтобы в конце обратиться в прах или глину.
— Не опасно это? — сказал он наконец. — Так близко к церкви копать?
— Почему опасно?
— Ну, упасть может.
— На нас? Нет, в наши дни такое произойти не может.
К ним присоединился Уолтер, перед тем изучавший деревянные опоры, на которых держалась церковь.
— В каком смысле — в наши дни? — спросил он у нее.
— А, это мы тут недавно скелет нашли. Вас он вряд ли заинтересует.
Но Уолтер заинтересовался.
— Где вы его нашли?
— Вот там, рядом с церковью, где трубы проложены. Они, кстати, тоже довольно новые оказались.
Хоксмур взглянул в направлении, куда она указывала, и увидел землю цвета ржавчины. Он отвернулся.
— Новые — это как? — не отставал от нее Уолтер.
— Лет двести-триста; мы еще не закончили анализировать. Наверно, рабочий какой-нибудь погиб, когда церковь перестраивали.
— Ну да, — сказал Хоксмур. — Тоже версия, а лишняя версия еще никому не мешала.
На этом он предложил Уолтеру идти — время поджимало, — и они поднялись на улицу, где снова услышали шум движения. Он поднял глаза на здание какой-то фирмы на другой стороне и увидел людей, перемещавшихся туда-сюда в комнатках, где горел свет.
Уолтер задержался поговорить с полицейскими, которые все еще методически прочесывали место, где произошло само убийство; пока он с ними беседовал, Хоксмур заметил бродягу, стоявшего на коленях на углу Поупс-хэд-элли, напротив северной стены Св. Мэри Вулнот. Поначалу ему показалось, будто тот молится на церковь, но потом Хоксмур понял, что, хотя тротуар еще не просох после утреннего дождя, человек заканчивает что-то рисовать на нем белым мелом. Он медленно перешел дорогу и остановился рядом со стоящим на коленях; секунду он с ужасом глядел на его волосы, до того спутанные, что напоминали плитку табака. Бродяга нарисовал фигуру человека, приложившего к правому глазу цилиндрический предмет, в который тот смотрел, словно в подзорную трубу, хотя это вполне могло оказаться куском пластмассы или просфорой. Сперва он не обратил внимания на Хоксмура, а затем поднял глаза, и они уставились друг на друга. Хоксмур собирался что-то сказать, но тут его окликнул Уолтер, подзывая к машине.
— Надо обратно ехать, — говорил он, когда Хоксмур подошел к нему. — Они кого-то нашли. Кто-то сознался.
Хоксмур трижды провел рукой по лицу.
— Не может быть, — пробормотал он. — Не может быть. Еще рано.
Молодой человек сидел, опустив голову, в тесной приемной; стоило Хоксмуру увидеть его руки, маленькие, с обкусанными до мяса ногтями, как он понял: это не тот.
— Моя фамилия Хоксмур, — сказал он, — я расследую это дело. Вы внутрь не пройдете? — Он открыл дверь в комнату для свидетелей. — Проходите. Садитесь вот сюда. Как вы тут, мистер Уилсон? Хорошо вас тут встретили?
Раздался неразборчивый ответ, который Хоксмур даже не попытался расслышать; человек сел на деревянный стульчик и начал покачиваться, словно пытаясь успокоиться. В этот момент Хоксмуру расхотелось продолжать — ему не хотелось входить в эту камеру пыток и осматриваться внутри.
— Я должен задать вам несколько вопросов, — произнес он очень тихо, — по поводу убийства Мэттью Хэйса, тело которого было найдено у церкви Св. Мэри Вулнот около пяти тридцати утра в субботу двадцать четвертого октября. Последний раз мальчика видели живым в пятницу двадцать третьего октября. Вы явились с повинной. Что вам известно про его смерть?
Пока двое мужчин смотрели друг на друга через стол, вошел Уолтер с записной книжкой.
— Что мне говорить? Я им уже рассказал.
— Ну, а теперь мне расскажите. Не торопитесь. Времени у нас много.
— Времени на это не потребуется. Я его убил.
— Кого вы убили?
— Мальчика. Не спрашивайте почему.
И он снова опустил голову, но в наступившей тишине взглянул на Хоксмура, словно умоляя, чтобы тот заставил его продолжать, заставил сказать еще что-нибудь. Он сидел, сгорбившись, наклонившись вперед, потирая руки о колени, и в это мгновение Хоксмуру открылись мысли этого человека: ему представился рой мошкары, запертый в пустой комнате, дергающийся то в одну сторону, то в другую, безуспешно пытаясь вырваться.
— Но я все-таки хочу спросить вас: почему? — мягко произнес он. — Мне надо знать, почему, Брайан.
Он никак не прореагировал на то, что Хоксмуру известно его имя.
— А что я могу поделать? Как есть, так и есть. Ничего не поделаешь. Как есть, так и есть.
Хоксмур изучал его: увидел, что его пальцы, сжатые в кулаки, пожелтели от никотина; увидел, что его одежда ему мала; увидел сонную артерию, пульсирующую на шее, и подавил желание ее коснуться. Потом спросил без тени интереса:
— И как же вы обычно действуете в подобных случаях, когда появляется такая возможность?
— Просто ловлю их, убиваю, и все. Так надо.
— Так надо? Довольно категоричное утверждение, не находите?
— Не знаю, почему. Вам виднее…
Он собирался было что-то добавить, но тут впервые заметил, что за спиной у него стоит Уолтер, и осекся.
— Продолжайте, Брайан. Может, вам воды принести? — Хоксмур резким жестом велел Уолтеру выйти. — Продолжайте, я слушаю. Тут никого нет, только мы вдвоем.
Но момент был упущен.
— Это вам решать, что дальше делать. — Молодой человек сосредоточил взгляд на небольшой трещине на полу. — Я вам сообщил, а уж дальше это не моя ответственность.
— Ничего нового вы мне не сообщили.
— Значит, вы и так все знаете.
Это явно не был убийца, которого разыскивал Хоксмур; обычная история — сознавались, как правило, те, кто ни в чем не виновен. В ходе множества расследований Хоксмуру попадались такие, что обвиняли себя в преступлениях, ими не совершенных, и требовали, чтобы их забрали, пока они не причинили нового вреда. Подобные люди были ему знакомы, он узнавал их сразу же, хотя выдавали их, пожалуй, лишь легкое подергивание глаза или неловкий шаг, каким они перемещались по миру. Обитали они в комнатках, куда Хоксмура порой вызывали: комнатки, где стоят кровать и стул, и больше ничего, комнатки, где закрывают дверь и начинают разговаривать вслух, комнатки, где сидят целыми вечерами и ждут ночи, комнатки, где пристально смотрят на свою жизнь в приступах слепой паники, а за ней — ярости. И порой, встречая таких людей, Хоксмур думал: вот что меня ждет, я стану как они, потому что заслуживаю этого — быть как они; сейчас мне в этом мешает лишь незначительное стечение обстоятельств. Он заметил, что щека молодого человека быстро дергается, и этот нервный тик напомнил ему угольки, которые то затухают, то снова вспыхивают, когда на них подуешь.
