Игорь Пресняков - Чужая земля
Да-да, не удивляйся. Посмотри вокруг: приятели смеются над модным анекдотом или острым фельетоном, а в глубине глаз – настороженность и страх; орут на митингах партийцы, выражая решимость в борьбе за дело коммунизма, а в сердце свербящей занозой сидит неуверенность и тот же непонятный страх! Отчего, думаешь, в такой дикий разгул выливаются попойки нэпманов, литераторов, актеров? Они же просто водкой страх глушат! Уже придуман особый язык – официально-задорный, ничего не выражающий, кроме беспечной радости, язык-кастрат. А нормально, откровенно, по-человечески общаются лишь с самыми близкими.
– Чего же боятся? – пожал плечами Андрей. – Большевиков? Тема-то старая, пора бы привыкнуть.
– Если бы! – хмыкнула Полина. – Партийцы трусят не хуже остальных. И самих себя, и того, что сделали, и того, что еще предстоит, боятся. Ведь никто в Стране Советов, от последнего забулдыги до члена Политбюро, не ведает, что будет завтра. Все лишь пророчествуют: одни вещают с высоких трибун, самозабвенно подбадривая себя и массы; другие стращают концом света на базарах и в коммунальных квартирах. Говорят, даже спиритические сеансы опять вошли в моду!
Рябинин притворно хохотнул.
– Вот и ты туда же, дорогой мой советский человек, – фыркнула Полина. – Не обижайся, я сегодня немного резковата… Кстати, ты маму навестил?
– Еще вчера.
– А где она живет?
– Да здесь, неподалеку. Идем, я давно хотел вас познакомить…
Полине очень понравилась Елена Михайловна – сдержанная и строгая, но добрая и по-настоящему красивая женщина. Они беспечно болтали, внимательно наблюдая друг за другом – обсуждали последние ленинградские новости, работу, маленькие забавные пустячки. Затем Елена Михайловна достала семейный альбом. Полина увидела своего Андрея маленьким и смешным, совсем непохожим на теперешнего. Рябинин сидел в сторонке, следя за беседой двух самых близких ему существ, и радовался, тихо и бестолково. Полина то и дело отрывалась от альбома, поглядывала на него и от души смеялась.
Прощались женщины тепло, как старые знакомые.
Проводив Полину, Андрей вернулся к матери для разговора. Он поведал о трагических событиях в семье Черногоровых, о поездке Полины к тетке и о своем решении уговорить ее остаться во Франции.
Выслушав, Елена Михайловна долго молчала.
– Знаешь, Миша, – наконец проговорила она, – когда я не получала от тебя вестей до мая 1920-го, я стала убеждать себя, что больше никогда не увижу сына. Нет, я не думала о плохом – мне представлялось, что ты уехал за границу. И я с этим смирилась. Для меня главное – чтобы ты был жив и счастлив… Тебе предстоит совершить важный поступок, и здесь я тебе не советчик.
Так будет правильно. Мой Миша – взрослый мужчина, способный принять ответственное решение. Тем более любящий… Хочу честно сказать: Полина как нельзя лучше подходит для тебя; восхитительная девушка, одобряю твой выбор… У вас – настоящая любовь, я вижу. Такому чувству не страшны препятствия, однако разумнее его поберечь; тем более в вашей… непростой ситуации. Поезжай вослед за Полиной и поступай как считаешь нужным. Обо мне не волнуйся – я давно привыкла жить одна. К тому же мне будет спокойнее, ежели вы окажетесь вдалеке от нынешних порядков. И не думай о том, что «бросаешь» Родину на произвол судьбы – ты любишь и почитаешь Отечество, и оно тебя любит и будет любить всегда! Сохрани Родину в своем сердце.
Все эти годы я жила надеждой хотя бы услышать, что ты находишься в здравии и безопасности. Что ж, потерплю и теперь… Поверь, мне легче, Мишенька, чем вам с Полиной! Я буду ждать вас и верю, что дождусь. Ну, а ты постарайся не подвести меня и память отца, устрой свою судьбу и судьбу любимого человека, судьбу детей. Дай им, моим будущим внукам, настоящее счастье, без страха и невзгод.
Елена Михайловна поднялась и перекрестила сына:
– С Богом, Мишенька! Благословляю тебя…
* * *В начале апреля пришла телеграмма от Никиты:
Ждем середине июня телеграфируйте Харанор до востребования Никита
* * *Перед отъездом Андрею очень хотелось решить еще одну проблему – примириться с Меллером. Он как бы невзначай попытался отыскать Наума в редакции «Юного коммунара», но оказалось, что тот находится «в творческой командировке».
Встретились они довольно банально – просто столкнулись нос к носу на улице. Меллер боролся с распутицей, задорно прыгая через голубые весенние лужи. Перемахнув через очередную преграду, он поскользнулся и буквально повалился на Андрея.
– Простите великодушно, извиняюсь, – пробормотал Наум из-под съехавшего на глаза заячьего треуха.
– Ну, дружище, привет! – рассмеялся Рябинин, встряхивая Меллера за плечи.
– А-а, это ты… – покраснел Наум, сдвигая шапку на затылок. – Прости, я на тебя налетел…
– Пустяки, – отмахнулся Андрей. – Рассказывай, как живешь. Мы ведь с тобой месяцев шесть уже не виделись.
– Да, как сказать… – замялся Наум. – Живу себе помаленьку…
Андрей широко улыбнулся:
– А ты, наверное, домой идешь? Может, пригласишь на чашечку кофе?
– М-мм… пойдем выпьем чайку, не стоять же тут, обнявшись, на краю лужи, – хмыкнул Меллер.
Кофе у Наума, конечно же, не оказалось, как впрочем, и чая. Нашлись, правда, две бутылки пива и хвост тарани. Андрей поспешил заверить, что рад и этому.
Меллер залпом осушил кружку, крякнул и, утерев губы, многозначительно добавил:
– Да-а… Так вот!
– Хорошее пиво, – отозвался Рябинин. – Хотя и теплое. Ты отчего, Наум, такой мрачный? На дворе – солнце, журчат ручьи. А небо какое – только посмотри! Душа радуется.
– Ну да, весна, определенно, – покосившись за окно, кивнул Меллер и устало добавил: – Прости, я только вчера прибыл из Москвы, уморился.
Рябинин добродушно потрепал его по плечу:
– Не беда, отдохнешь. А я ведь тебя искал!
Наум сделал вид, что крайне удивлен.
– Да-да, искал. Хотел поговорить, объясниться, чтобы ты не держал обиды. Я ведь скоро уезжаю, и, возможно, навсегда.
Меллер растерянно похлопал глазами:
– Как так «навсегда»? – переспросил он. – Тебя переводят?
– Сам уезжаю, хотим с Полиной начать новую жизнь.
– Ах да! – Наум хлопнул себя по лбу. – Забыл! У вас там были неприятности… Мне говорили… Далеко уезжаете?
Рябинин пожал плечами:
– Пока не решили. Страна большая. Потому и хотел тебе сказать, что повздорили мы зря, оба были не правы.
– Верно, – краснея, ответил Меллер. – Совершенно одурели! А все из-за этого чертова Веньки!..
– Парень получил пять лет исправительной колонии! – сухо оборвал его Андрей.
Наум покивал и торопливо протянул руку:
– Ну, так мир?
– Мир, – Рябинин пожал ладонь Меллера и вновь наполнил кружки. – За твое здоровье!
Успокоившись, Наум рассказывал о командировке, о своих личных планах, о переменах жизни в столице.
Андрей слушал, вспоминая все связанное с Меллером. Он не мог объяснить, чем же ему приятен этот несуразный, шумный, так не похожий на него человечек. Рябинин давно уже понял, что рядом с Наумом ему легко и приятно, как будто знал он его долгие годы…
Засиделись они до вечера. Когда Андрей спохватился, за окном уже смеркалось.
Прощаясь у дверей, Рябинин обнял Наума и с нескрываемой грустью сказал:
– Свидимся ли мы? Не знаю… Что бы потом обо мне ни говорили, помни: я был честен с тобой и любил по-братски. Всего тебе доброго.
Проводив Андрея, Меллер долго стоял у окна, стараясь вникнуть в его слова. Он не мог понять приятеля, да, наверное, и не очень пытался. Наум упрекал себя в черствости, сетовал на занятость и житейскую суету. Ему захотелось даже догнать Рябинина, извиниться, но он побоялся не найти нужных слов.
* * *Двадцать второго мая Полина уезжала в Париж.
Вещи уже находились в купе, Даша и отец простились с ней и оставили наедине с Андреем.
Они говорили друг другу положенные при прощании слова и думали, как все это глупо и несуразно. Рябинин решился первым. Он крепко обнял Полину и поцеловал.
– Все образуется, Полюшка, поверь! – горячо прошептал Андрей.
– Образуется? – Полина пытливо искала его глаза. – Нет, правда? Ты что-то уже придумал?
– Потерпи, прошу, – натянуто улыбнулся он и, помолчав, добавил: – И ничему не удивляйся.
Паровоз дал короткий гудок, проводник объявил отправку. Рябинин вновь поцеловал Полину:
– До свидания!
Она кивнула и нехотя пошла в вагон. Стоя в дверях, Полина смотрела на Андрея, будто стараясь запомнить каждую его черточку.
Поезд медленно тронулся. Рябинин широкими шагами догонял вагон, не отпуская глаз Полины.
– Скоро увидимся! – крикнул он.
Полину мучило расставание. Она помахала Андрею рукой и пошла в купе.
«„Все образуется»…Что он имел в виду? Как хочется глупо, по-девчачьи просто верить в чудо!..»
Глава XXIX
Путешествие проходило с обычной скукой и однообразием. Станции, выходы в вагон-ресторан и знакомства с попутчиками занимали Аркадия лишь первые три дня. Затем он предался равнодушному наблюдению пейзажа за окном. Приволжские степи сменили уральские горы, затем снова степи и, наконец, – бескрайняя сибирская тайга. Она всасывала поезд все глубже и глубже, и порой казалось, что узкая железнодорожная колея – дорога без возврата. Мрачные мысли о неотвратимости происходящего все чаще посещали Аркадия. Юноша глядел на чужие, диковинные места, исподволь начиная жалеть об отъезде. Ночами он забывался на час-другой, а потом бесцельно пялился в потолок или выходил в тамбур. Дробный перестук колес и свист ветра завораживали его. Аркадий подолгу стоял, прижавшись лбом к окну, отдаваясь могучей воле летящего сквозь непроглядную тьму состава.
