Николай Свечин - Туркестан
Так они и добирались до самого Петербурга – через Самарканд, Узун-Аду, Баку и Владикавказ. Инженер-генерал путешествовал со свитой из ординарца-поручика, лакея и денщика. В вагонах первого класса ему полагалось два купе. Прислугу ревизор отсылал во второй класс, и одно купе занимали Алексей с Яаном. Лыков видал разных генералов, и большинству из них давно пора было в богадельню… Михаил Львович оказался умным собеседником, тонким наблюдателем и осведомленным человеком. Даже жалко стало расставаться. Но пришлось. На Николаевском вокзале столицы генерал еще раз поблагодарил бывшего сыщика. За то, что отомстил за смерть единственного сына и выжег всю скверну, что скопилась вокруг этой трагедии. Очень звал в гости, с супругой, и Алексей обещал.
Титус сразу же уехал в Кострому. Перед тем как сесть в поезд, он выкинул черную повязку с руки и пошевелил пальцами. Все было в порядке. Яков напомнил приятелю:
– Смотри, не проговорись! Это меня верблюд лягнул! А в тебе хирург ланцетом ковырялся, помню, помню…
Лыков заявился домой один. Загорелый, пыльный, он был невыразимо счастлив, что снова с семьей. Вот только седины прибавилось, и между бровями у него появилась печальная складка. Варвара заметила это, но ничего не спросила. На другой день, когда детей увели на прогулку, он кое-что рассказал жене. О том, как оказался втянут в дознание по уголовным делам. И как они с Яаном успешно все распутали. А взамен получили пятилетний контракт на немыслимо выгодных условиях.
После этого он держался еще два часа. А потом пришел к жене и упал на колени. Та сразу все поняла.
– Ты хочешь вернуться?
– Прости меня!
– Ты хочешь вернуться…
– Да. Не выходит из меня лесопромышленник. Не мое. Заболею я с такой жизни, вот не вру, сердце гложет! Разреши.
Варвара Александровна грустно улыбнулась.
– Я знала, я все-все знала. Как ты мучаешься, видела.
– И… что?
– Иди, Леша. Конечно, иди. Бог милостив. Я буду надеяться на него и молиться.
– Правда я могу подать прошение? – не поверил своим ушам Лыков. Он готовился к долгим уговорам, слезам и упрекам, а все решилось так быстро и просто.
– Правда. Мне самой тоскливо было наблюдать последний год, как ты киснешь. Не усидеть соколу в клетке.
Не откладывая, Алексей пошел в мелочную лавку. Купил там две гербовые марки по двадцать копеек и бумагу царского разбора[81]. Назначение на любую классную должность в Департаменте полиции, даже помощника архивариуса, производилось Высочайшим приказом. А инициатива такого назначения принадлежала министру внутренних дел. Но, конечно, начинать следовало с директора Департамента.
За те два года, что Лыков был в отставке, там произошли большие изменения. Прежнего директора Петра Николаевича Дурново турнули в сенаторы. Причем с громким скандалом, который сам же Дурново и затеял. Известный юбочник, он связался с красивой женой пристава Меньчукова. А та спуталась, кроме него, еще и с бразильским послом. Дурново узнал про измену и стал упрекать любвеобильную бабу. Та все отрицала. Тогда ревнивец додумался подослать к дипломату двух своих агентов. Опытные люди выманили бразильца из квартиры, проникли в нее, отперли бюро и выкрали любовные письма женщины! И Петр Николаевич уличил ее во лжи… А на другой день та рассказала все послу. Бразилец затеял объяснение, дело дошло до государя. Использовать служебное положение начальника тайной полиции для разбирательства с любовницами! Александр Третий был возмущен. Говорили, что он наложил на доклад министра резолюцию: «Убрать эту свинью в Сенат в двадцать четыре часа!». Сенаторы обиделись, но, конечно, смолчали. А государство потеряло одного из самых дееспособных чиновников…
В Департаменте полиции после ухода Дурново наступило безвременье. Новым директором был назначен генерал-лейтенант Петров. Алексей его совсем не знал, хотя тот почти десять лет прослужил начальником штаба Отдельного корпуса жандармов. Уголовный сыск далеко отстоит от политики. А Лыков помнил предсмертный совет своего учителя: держаться подальше от нее и от высших сфер.
Директор директором, но в ведомстве оставались еще люди, помнившие Лыкова. Телеграмма, что в Ташкенте зачитывал Алексею Нестеровский, была подписана Николаем Николаевичем Сабуровым. И там было сказано, что отставного чиновника с охотой возьмут обратно… Сабуров служил вице-директором Департамента девятый год, начинал еще при Дурново. Да и все делопроизводители, важные и нужные люди, сидели на прежних местах. Бывший сыщик отправился на Фонтанку.
Только обойдя ключевые кабинеты, он понял, как соскучился по службе. Приятно было узнать, что ему рады и готовы помогать. Больше всех сиял бывший подчиненный Лыкова Юрий Валевачев. Особенная часть с увольнением надворного советника была упразднена. Юрий в чине коллежского секретаря исполнял обязанности чиновника особых поручений и скучал без большого дела. Уголовные происшествия в отсутствие Алексея Департамент старался спихнуть в градоначальство. А когда приходилось ими заниматься, не блистал… Теперь у руководства появлялась возможность отыграться.
Закончил обход Лыков в кабинете директора Департамента. Петров оказался выпускником Академии Генерального штаба, да еще и артиллеристом. Генерал прошел многолетнюю школу под началом самого Милютина, бывшего военного министра и великого реформатора. И это было заметно в каждом слове и жесте. Беседа длилась минут десять и закончилась удачно. То ли Петров слышал хорошие отзывы о бывшем надворном советнике, то ли его подготовили… Кроме того, отставник на всякий случай надел все награды. Видимо, на кадрового военного это произвело благоприятное впечатление. Как бы то ни было, директор поддержал желание Алексея вернуться на службу.
После этой, самой важной встречи бывший сыщик смело пошел к министру внутренних дел. Иван Николаевич Дурново знал Лыкова как облупленного. Да и характер у сановника был не по-сановному человечный. Отставка Алексея произошла при таких драматичных обстоятельствах[82], что никто не посмел винить его в этом… И возвращение все одобрили.
Уже под вечер Лыков вернулся на Фонтанку. Голова у него кружилась… Скоро, скоро он опять займется делом! Тем делом, к которому предназначен! Вот хорошо-то…
Лыков отправился в Третье (Секретное) делопроизводство. Выгнал из-за стола начальника, коллежского советника Семякина, положил перед собой лист бумаги и задумался. Что именно написать государю? Он скромного отставника Лыкова мог уже и позабыть. Кроме того, человек умирает, ему не до пустяков… Упомянуть, что царь дважды встречался с просителем? И что помогал его супруге, из-за болезни которой сыщик был вынужден уйти со службы? Вряд ли это тому интересно. Вот про ордена можно указать. И что семейная драма случилась из-за его, Лыкова, службы. А не просто так, от посторонних причин…
В итоге прошение приняло следующий вид:
«Ваше Императорское Величество!
К Вам обращается отставной надворный советник Алексей Лыков. Пятнадцать лет я верой и правдой служил короне на должностях помощника квартального надзирателя, помощника начальник Нижегородской Сыскной Полиции, чиновника особых поручений Департамента Полиции. Успев до того повоевать с турками во Второй Восточной войне. Моя служба отмечена Знаком отличия Военного ордена четвертой степени, орденами Святого Владимира третьей и четвертой степени, орденом Святой Анны второй степени с мечами, Святого Станислава второй степени, медалями: светло-бронзовой в память войны с турками, Аннинской и в честь коронации Вашего Величества. Из них орден Владимира третьей степени жалован мне августейшим именным указом, а орден Анны с мечами – именным повелением.
Два года назад в семье моей случилось несчастье. Уголовный преступник Арабаджев, разоблаченный мной по должности заведующего Особенной частью Департамента Полиции, явился в дом в мое отсутствие и угрожал зарезать жену мою и трех малолетних детей. Богу было угодно отвести от них эту угрозу. Но вид ножа у своей шеи и страшные угрозы Арабаджева произвели на мою жену столь тягостное впечатление, что она выкинула мертвый плод и сама чуть не умерла. Несчастья наши на этом не закончились. Супруга заболела от пережитого потрясения нервной горячкой и на время потеряла рассудок.
При таких обстоятельствах, Государь, я вынужден был покинуть службу и заняться лечением жены и воспитанием оставшихся без матери детей.
Сейчас, по прошествии двух лет, здоровье жены моей, слава Богу, полностью восстановлено. Материальное положение наше достаточное и не требует моего возвращения на коронную службу. Однако горячее желание служить толкает меня к подаче настоящего прошения.
