Дмитрий Леонтьев - Петербургская баллада
Они ехали молча, и это молчание еще больше усиливало возникшее у Руслана чувство нереальности происходящего.
«Фантасмагория какая-то, — тоскливо думал он, — наваждение. Пир во время чумы… Подарочек ко дню рождения…»
Он припарковал машину возле ресторана «Три ключа». Не самый лучший в городе, но вполне приличный кабак, с «вип-кабинами», вымуштрованной охраной и надежным директором, который сам и выскочил встречать их лично, заметив машину из окна кабинета.
— Руслан, — распахнул он объятия так, словно Зотов собирался с ним обниматься, — а я уж начал обижаться, что ты все не едешь…
— Отдельный кабинет, — прервал его излияния Зотов, — кофе, коньяк, вино, и никого не впускать. Если что-то понадобится, позову сам.
— Один момент. — Он было бросился отдавать распоряжения, но девушка остановила его:
— Где у вас дамская комната? И не могли бы вы достать фен? Дождь испортил мне прическу…
Ну что тут было сказать? Руслан прошел в подготовленный метрдотелем кабинет, вытряхнул из пузатой бутылки полный фужер коньяку и жахнул, как простую водку, не манерничая и не закусывая, тут же налил себе второй и, закурив, приготовился ждать.
Она вошла минут через пятнадцать. Все такая же невозможно красивая, изящная, словно воплотившаяся в жизнь мечта…
Таня покосилась на стоящую на столе бутылку:
— «Наполеон Курвуазье»? Откуда он в этой глуши?
Руслан наконец разозлился.
— Мы его здесь лаптями хлебаем, — сквозь зубы сообщил он. — Куда нам, сиволапым, уяснить разницу между «ангельским марьяжем» Эммануэля Курвуазье и бражкой тети Дуси из Нижнесобачинска? Да и сколько той разницы? «Наполеон Курвуазье» делают из винограда сортов Петит Шампань и Гран Шампань, выдерживают по двадцать пять лет в бочках из лимузинского дуба в подвалах, выложенных шаранским камнем, а свою бражку тетя Дуся гонит на дрожжах, выдерживая ее пару недель в алюминиевом бидоне, в своей баньке из гнилой сосны.
— Упс! — удивленно вскинула она брови. — Откуда такие познания?
— Амбиции, — пояснил Руслан, — я, видишь ли, не могу позволить себе роскошь быть как все, потому и интересуюсь качеством того, что мне нравится. Я должен знать, что пью, на чем езжу и что курю. Пока я хозяин своих привычек, я буду сам выбирать для них сорта и марки.
— Дорогие у тебя привычки. Чем ты занимаешься?
— Сижу, пью коньяк, курю и жду объяснений.
— Я не об этом…
— Насколько я догадываюсь, обо всем остальном ты уже навела справки. Или ты считаешь, что я должен психовать, топать ногами и орать: «Как ты здесь оказалась и зачем ты убила моего друга?!»
— А кто сказал, что я его убила?
— А кто сказал, что меня это интересует? — в тон ответил Руслан.
— Не поняла, — в свою очередь удивилась она, — ты хочешь сказать, что без вопросов «прикроешь» меня, без расспросов проводишь завтра утром на поезд, посадишь в вагон, расставаясь еще лет на десять — пятнадцать, и… все?!
— Почему бы и нет? — пожал он плечами. — Если тебе нужна именно такая форма общения. А если нет — сама расскажешь.
Она откинулась на стуле, с интересом рассматривая его лицо.
— Что ж… я рада, что мы встретились вновь, Руслан…
— Я тоже рад, — безэмоционально откликнулся он.
— Признаться, я приехала к тебе по делу, — продолжала она, — точнее, с поручением. Тот, кто меня послал, решил, что будет правильнее, если сообщение отвезет человек, которому ты доверяешь.
— А кто сказал, что я тебе доверяю?
Она даже опешила:
— Но… Ты же сам только что сказал, что если надо, то поможешь мне, ни о чем не спрашивая и ничего не требуя…
— Это разные вещи.
— Не понимаю, — призналась она, — ты стал совсем другим. Мне казалось, что я знаю тебя и что я…
— Небезразлична мне? — понимающе кивнул он. — Это правда. Я уже давно не пылкий, романтический пацан, поэтому могу подтвердить это совершенно спокойно. Ты нравилась мне в детстве и, может быть, нравишься до сих пор.
— Но почему тогда…
— Я же объясняю: это разные вещи. Во-первых, я вообще никому не верю. «Все вокруг — враги» — этот девиз дал мне все то, чем я сейчас владею, и до сих пор не подводил ни разу. Во-вторых, больше всего я не верю женщинам, ибо они самые умные и опасные из врагов, а в-третьих… Меньше всех надо верить той, которая нравится. Да и вообще… Почему я должен тебе верить? Ты вернулась из того прошлого, в котором не нашлось места для меня, не скрываешь наличия странной маски и после этого хочешь, чтобы я тебе поверил? Я действительно рад тебя видеть, Таня, но… Кто ты?
— Курьер, — сказала она, и ее голос стал сух и деловит, — курьер, которого прислали к тебе с деловым предложением… Парень, который сегодня пропал, — стукач.
— Невозможно, — твердо отрезал Руслан.
— Смысл вербовки заключается в том, чтобы поставить ловушку именно на самого надежного и информированного человека. Не знаю, на чем его взяли менты, но это именно так. У твоего дяди есть доказательства.
— Вот оно что, — протянул Руслан, — экая мозаика складывается… А ты как к нему попала?
— Как-нибудь расскажу, — пообещала она, — когда-нибудь, когда мы сможем вновь доверять друг другу и говорить как… старые друзья. Тогда и откроем друг другу прошлое. А пока что… К делу.
Она протянула лист бумаги, где знакомым почерком было написано: «Таня передаст все на словах. Верь ей. Север».
— Назаров жив? — спросил Руслан, сжигая записку на пламени свечи.
— Нет.
— Ты?
— С ума сошел? — искренне возмутилась она.
— Как и кто, конечно, не расскажешь?
Она отрицательно покачала головой.
— Ясно, — вздохнул Руслан, — тогда рассказывай, что ты там должна передать мне «на словах».
— Надо съездить на «гастроли», — сказала она. — Есть несколько интересных тем, но возникла нехватка надежных людей. У Севера последнее время дела идут неважно… Вернее, дела-то как раз идут, но именно поэтому потихоньку-помаленьку большинство его доверенных людей плавно переселились в «Кресты». Он недоверчив к новичкам — ты это знаешь. Пользуешься проверенными, испытанными связями, но ведь такие люди — редкость. Это полностью исключает возможность внедрения «засланного казачка», но при таком интенсивном ведении дел, как у него, очень сильно сокращает ряды избранных. Проще говоря: на сегодняшний день таких людей у него практически не осталось. Приходится использовать резервы. Ты ему нужен, Руслан. Ты и твои ребята.
— У такого человека, как Север, плохих «тем» быть не может, а следовательно, и «табош» от дел солидный, вот только… Откуда он взял эту гадость о Федьке? Режь меня на части, но нутром чую, что это лажа!
— В Питере Север даст тебе кое-какие кассеты с записью разговоров Назарова с ментами.
— Исключено. Все, что происходит в здешнем УВД, я знаю и контролирую. Если бы к Федьке начали подкрадываться легавые, то я был бы первым, кто про это узнал.
— Север знает и это, — согласилась она, — да вот, к несчастью, и ментам такую весть сорока на хвосте принесла. Его не местные менты прессовали. И твое счастье, что дядя приглядывал за тобой прямо-таки с родственной заботой.
— Хороша забота, — хмыкнул Руслан, — за десять лет пару раз виделись да несколько раз по телефону общались. Луза был для меня здесь и папой, и мамой и дядей.
— Любить и заботиться можно по-разному, Руслан, — сказала она, — ты же знаешь, как относится к родственным связям воровской закон. А Север — идейный, «твердый» вор.
— Сколько ты с ним работаешь?
— Два года.
— Чем занимаешься?
— Это можно назвать «сферой развлечений». Сауны, гостиницы, ну и все такое…
— Понятно… Уж на кого-кого, а на тебя бы с роду не подумал. Как вы с ним познакомились?
— Руслан, давай об этом не сейчас, хорошо? — попросила она. — Не время и не место.
— Ладно, вернемся к делам, — пожал плечами он. — Что требуется от меня?
— Север хочет, чтобы ты со своими ребятами взялся за дело. По выполнении пятнадцать процентов тебе, тридцать пять — твоей бригаде. Сам понимаешь, что предложение выгодное.
— Сколько потребуется людей?
— Человек пять-шесть. Только надежных. По-настоящему надежных.
— Этим ты намекаешь, что мы тут изрядно «накосорезили», не выявив вовремя стукача? Обижайся не обижайся, но я до сих пор в это не верю.
— Поверишь, — вздохнула она, — это факты, и тому есть доказательства. Он переживал за мать, боялся, что она не перенесет, случись что с ним. На этом его мусора и сломали.
— Теперь уж точно не перенесет, — покачал головой Руслан.
— Он сам выбрал свою дорогу. Что лучше: он один или вы все?
— И все-таки зачем же так? Ведь можно было…
— Нельзя, — отрезала она, — на кону крупные дела, и играть в Штирлица не резон. К тому же стукач есть стукач. Ты воровской закон знаешь.
