Эллис Питерс - Роковой Обет
Безыскусное, скромное убранство приемной аббата в его личных покоях соответствовало строгому, аскетическому облику самого Радульфуса. Сквозь два узеньких зарешеченных оконца на устланный каменными плитами пол паали лучи солнца, стоявшего в этот час в зените. Свежий ветерок раскачивал ветви деревьев в маленьком отгороженном садике; тени и блики света, причудливо переплетаясь, играли на темных деревянных резных панелях. Хью сидел в тени, глядя на высвеченный солнцем, резко очерченный профиль аббата.
– Вам, отец аббат, прекрасно известна моя приверженность, - промолвил Хью, любуясь благородными чертами невозмутимого лица духовного пастыря, - так же, каак мне - ваша. По многим вопросам мы придерживаемся одного мнения. Я внимательно выслушаю все, что вы соблаговолите сообщить мне о событиях в Винчестере, ибо мне необходимо знать об этом.
– А мне - осмыслить, - с печальной улыбкой отозвался Радульфус. - Я отправился в Винчестер, повинуясь распоряжению того, кто имеет право созывать прелатов, и отправился туда, зная, как обстоят дела: король в плену, а большая часть южных графств оказалась в руках императрицы, которая получила таким образом возможность претендовать на верховную власть по праву сильного. Думаю, мы оба - и вы, и я - догадывались, о чем пойдет разговор, но я расскажу вам обо всем, чему мне довелось стать свидетлем, так, как я это понял. Мы съехались туду в понедельник, седьмого апреля, но делами в тот день не занимались - весь он был потрачен на церемонию встречи приезжавших прелатов, а также на оглашение писем с извинениями от тех, кто предпочел отсидеться дома, а таких тоже набралось немало. Императрица тогда находилась в городе, хотя за время, пока проходил наш совет, совершила несколько поездок по окрестностям - была, например, в Ридинге. На самом совете императрица не присутствовала - на это у нее хватило такта.
Говорил аббат сухо, и по тону было нелегко понять его истинное отношение к поведению Матильды.
– Ну а на второй день… - Радульфус умолк, припоминая происходившее у него на глазах. Хью, не шелохнувшись, ждал, когда тот продолжит.
– …на второй день, восьмого апреля, легат вытупил перед собравшимися с большой речью.
Представить себе эту картину не составляло труда. Генри Блуа, епископ Винчестерский, папский легат в Англии, младший брат, а следовательно, и сторонник короля Стефана, непревзойденный мастер политической интриги и один из самых дальновидных и влиятельных вельмож королевства, несмотря на всю свою хитрость и многоопытность, оказался в таком положении, что даже в зале капитула собственного епископского собора не чувствовал себя уверенно и был вынужден оправдываться и защищаться.
Хью никогда не встречал епископа, не бывал в тех краях, где властвовал Генри, и знал о нем только понаслышке, но все же воочию представил себе властолюбивого прелата, с горделивым спокойствием открывшего собрание высокого духовенства. Многие присутстовали на собрании вопреки своему желанию. Перед епископом между тем стояла непростая задача: отмежеваться от потерпевшего поражение брата, ярым приспешниом которого Генри до сих пор слыл, и без урона своей чести сохранить положение и влияние. И учитывать притом, что за каждым его агом пристально следит императрица - женщина решительная и твердая. Генри понимал, что ее гнев или милость зависят во многом от того, сумеет ли он склонить сроптивых епископов и аббатов к принятию выгодного для нее решения и укрепить ее воцарение авторитетом церкви.
– Говорил он долго и нудно, - откровенно признался аббат, - но убеждать он умеет и в конечном итоге внушил-таки всем, что мы собрались для того, чтобы спасти Англию от разорения и окончательной погибели. Он расписывал времена покойного короля Генри, когда в стране царил мир и порядок, и напомнил нам, как старый государь, лишившись сына, повелел своим баронами принести клятву верности единственному своему ребенку - дочери Матильде, ныне вдовствующей императрице, сочетавшейся вторым браком с графом Анжуйским. Так те бароны в большинстве своем и поступили, при чем отнюдь не последним среди них был сам Генри Винчестерский.
Хью Берингар, верность которого пока не подвергалась подобному испытанию, понимающе кивнул и, полупренебрежительно, полусочувственно закусив гуу, пробормотал:
– Выходит, его преосвященству пришлось подыскивать объяснения.
Аббат ни словом, ни взглядом не показал, что уловил содержавшуюся в высказывании шерифа колкость в адрес его собрата - служителя церкви, и продолжал рассказ.
– Он пояснил, что длительная задержка, связанная, по-видимому, с пребыванием императрицы в Нормандии, вызвала естественную озабоченность состоянием дел в стране. Безвластие опасно, и потому его брат, граф Стефан, предложил себя в государи, так он и сказал, и по всеобщему согласию был принят как король. Епископ Генри не отрицал своей роли в этом событии, ибо не кто иной, как он, заверял Бога и людей в том, что, став королем, Стефан будет чтить святую церковь и соблюдать справедливые законы и обычаи старой доброй Англии. Но, увы, - заявил епископ, - король Стефан не оправдал возлагавшихся на него надежд, к его, Генри, великой печали и скорби, ибо именно он был поручителем за брата перед ликом Всевышнего.
Вот, стало быть, каким образом преподнес Генри прелатам свое унизительное отступничество, подумал Хью Бериншар. Хитер, ничего не скажешь: свалил всю вину на Стефана, который, по его словам, не выполнил ни одного своего обещания и обманул тем самым не только своего брата, но и Отца Небесного, терпение которого иссякло. В таких обстоятельства Генри, как истинный служитель церкви, вынужден был привтствовать смену монарха.
– В частности, - пояснил Радульфус, - он припомнил королю то, что тот дерзнул преследовать епископов и некоторых из них даже довел до гибели.
Последнее утверждение в известной мере соответствовало действительности, хотя немилость Стефана стоила жизни всего лишь одному прелату - Роберту из Солсбери, да и тот, будучи немощнам старцем и лишившись власти, умер от огорчения, безо всякого насилия.
– Следовательно, так он сказал, - с расстановкой произнес аббат, - если Господь явил свою волю, ниспослав королю поражение и плен, ему, Генри, принужденному выбирать между привязанностью к брату и преданностью Отцу Небесному, ничего не остается, как склониться перед волей небес. Нас же он созвал к себе, дабы мы не допустили конечной погибели обезглавленного ныне государства. Не далее как вчера, заявил он, создавшееся положение было серьезнейшим образом обсуждено на совещании большей части епископов и аббатов Англии, которые, по его утверждению, обладают исключительной прерогативой избрания государя и освящения его власти.
Аббат говорил спокойно и размеренно, но Хью насторожился, ибо заявление Генри было беспрецедентным и, судя по тону Радульфуса, отнюдь не казалось тому бесспорным. Легату необходимо было спасать свою честь, а поскольку язык у него без костей, он сумел скрыть свое малодушие за сплетением словесных кружев.
– А разве было такое совещание? - спросил Хью. - Вы присутствовали на нем, отец аббат?
– Оно состоялось, - подтвердил Радульфус, - но провели его наскоро, и о серьезном обсуждении там не было и речи. Говорил, главным образом, сам легат, ну а другие сторонники императрицы ему подпевали.
Аббат промолвил это бесстрастно и невозмутимо, однако стало ясно, что себя он к приверженцам Матильды не причисляет.
– И я не помню, чтобы тогда он приписывал нашему собранию столь высокую прерогативу. Он сказал лишь, что мы, как прелаты, пришли к единодушному решению, хотя никакого подсчета голосов не велось. Да он и не предлагал голосовать, очевидно, опасаясь, что многие с ним не согласятся. Решение же наше, по его словам, состояло в том, чтобы предложить верховную власть над Англией дочери покойного короля, достойной наследнице его благочестия и миролюбия. Пусть она осыплет благодеяниями нашу исстрадавшуюся страну, подобно тому, как ей благоволил покойный монарх. Мы же от всего сердца - это его слова! - предлагаем ей свою неколебимую верность.
Таким образом, легат весьма ловко выпутался из затруднительного положения, хотя вряд ли стоило рассчитывать на то, что столь решительная, жесткая и злопамятная особа, как императрица Матильда, безоглядно поверит в его «неколебимую верность», тем паче, что предлагалась она уже не впервые. Ясно, что изменившему раз ничего не стоит изменить снова. Правда, императрице лучше было бы проявить дальновидность, обуздать свою подозрительность и, сделав вид, будто она верит в искренность легата, пойти навстречу его осторожным попыткам снискать ее расположение. Впрочем, Матильда не из тех, кто склонен прощать и забывать.
– Неужто еу никто не возразил? - поинтересовался Хью.
