Илья Стогов - Проект "Лузер"
Майор наклонялся к нему поближе и почти шептал:
— А кто тебе сказал, что я собирался быть хорошим?
Капитан вздохнул и еще раз попробовал дозвониться до Стогова. Гудки выходили долгими и невеселыми. Осипов насчитал их приблизительно восемь, а потом на том конце все же послышалось хриплое «Але?». Капитан встал, вышел из кабинета, плотно закрыл за собой дверь и только после этого спросил:
— Ты где?
— Не знаю. Не исключено, что в аду.
— Бегом на службу. Майор тебя убьет.
— Передай, что он может не беспокоиться. Скорее всего, в ближайшие две минуты я сдохну и сам.
— Вчерашний режиссер вроде как решил дать признательные показания.
— Ладно. Скоро буду. Вернее не очень скоро.
— Давай бегом!
Одежда лежала на полу ванной, будто истерзанный труп врага. Почему накануне он стал раздеваться именно тут, Стогов не помнил. Несколько гипотез на эту тему у него имелось, но додумывать их хотя бы до середины ему было противно. Какое-то время он неподвижно постоял посреди ванной. Хотелось, чтобы это время не заканчивалось никогда. Но оно закончилось: Стогов подошел к унитазу, и едва успел наклониться. Рвало его долго и мучительно.
Умыться ему все же удалось. Не с первого раза и даже не со второго, но удалось. После этого он открыл дверь ванной и вернулся в комнату. Ты выглядела так, будто ее бомбили. Через большое окно был виден кусочек Фонтанки, а на диване, завернувшись в простыню, спала девушка. Фонтанка выглядела красивой, а девушка нет. Еще снаружи шел дождь.
Стогов попробовал включить свет. Непонятно зачем: последняя лампочка перегорела еще на прошлой неделе, и ему это было отлично известно. Возможно, это была защитная реакция организма на весь тот хаос, в котором организму приходилось жить последние несколько месяцев. Может быть, организму казалось, что если совершать эти простые и понятные движения, то постепенно все встанет на место. Ты протягиваешь руку и зажигаешь свет. В квартире становится светло и уютно, а через какое-то время светлым и уютным становится и все остальное.
Жаль, что этот фокус не срабатывал. Брюки он не мог выстирать уже больше двух недель, а единственным продуктом в холодильнике был кусочек чего-то давно испортившегося в целлофановом пакете. Ничего уютного жизнь в ближайшее время не обещала.
Стогов сходил на кухню, попил воды из-под крана и подумал, что со спящей в комнате девицей нужно что-то делать. Насчет того, что именно, не было ни единой идеи. Он вернулся в комнату и посмотрел на девицу повнимательнее. Интересно, говорила ли она вчера, как ее зовут?
Девица открыла глаза и улыбнулась.
— Приготовишь мне завтрак?
— Завтрак?
— Ну да. Кофе… бутерброды…
— Ты хочешь, чтобы меня вырвало прямо здесь?
— Фу, какой ты не романтичный.
Она приподнялась на локте и осмотрела комнату. То, что удалось разглядеть, ей не понравилось.
— Не знаешь, куда мы вчера зашвырнули мое белье?
— Повторяю: ты хочешь, чтобы меня вырвало прямо здесь?
Она отыскала-таки одежду, натянула колготки, попросила, чтобы он застегнул ей бюстгальтер, а когда он не смог (руки тряслись так, что он чуть не оцарапал девице спину), посмотрела на него внимательнее.
— Фигово?
— Не то слово.
— Почему ты так живешь?
— Наверное, в этом месте я должен спросить как «так», да?
— Да.
— Подруга, не могла бы ты собираться побыстрее? Неловко об этом говорить, но мне тут звонили со службы и просили подъехать. Наверное, скоро мое начальство будет звонить снова. Что ему передать?
Начальству Стогова было, впрочем, не до того. Как раз в эту минуту на мобильный майору звонила жена. Отрываться от допроса не хотелось. Разговор с женой у майора вышел недолгим.
— Слушай, ты русский язык понимаешь? Нет? Сколько раз я тебе повторял: не звони мне на работу! Все! Дома поговорим!
Он положил трубку и вернулся к режиссеру:
— Так где ты говоришь, спрятано тело?
— С чего вообще вы взяли, что его кто-то убил?
— Посреди твоего кабинета вот такенное пятно крови. А вот результаты экспертизы, согласно которым у тебя на руках есть микро-следы той же самой крови.
— И что?
— Откуда у тебя на руках кровь? Дятла с ладошки кормил?
— Ну, хорошо. Это действительно кровь нашего пропавшего актера.
— Отлично! То есть ты признаешь, что убил его?
— Нет, не признаю. Я всего лишь треснул ему по лицу и у него из носу пошла кровь.
— Отличная версия! Она наверное вся вытекла и этот пропавший просочился по перекрытиям ниже этажом, да?
— Очень, просто очень смешно!
— Куда ты дел тело?
— Это мне нужно у вас спросить. Кто вообще сказал, что было хоть какое-то тело? Или вы считаете, что раз он был лилипут, то я просто зарезал его перочинным ножичком и вынес из театра во внутреннем кармане?
— Я не знаю, куда ты дел тело. Но ты не выйдешь из этого кабинета, пока все мне об этом не расскажешь.
Осипов скучал у себя за столом. Допрос продолжался уже почти три часа, но вписать в протокол хоть слово по существу ему так и не удалось.
— Хорошо. Давай зайдем с другого конца. Свидетели показывают, что твой исчезнувший сотрудник последнее время сорил деньгами. Ты подтверждаешь эти показания?
— Подтверждаю. Что-то около месяца назад он действительно вдруг разбогател. Стал приглашать других актеров в рестораны… часы себе купил.
— Вот и расскажи, откуда у твоего пропавшего сотрудника взялись такие денежные суммы.
— Почему вы спрашиваете об этом у меня?
— А у кого ж мне спрашивать?
— У него самого и спросите!
— Как же я могу у него спросить, если он бесследно исчез?
— А я-то здесь причем?!
— То есть, где он взял деньги, ты не знаешь?
— Не знаю.
— А кто знает?
Дверь в кабинет открылась. Запыхавшийся и мокрый внутрь зашел Стогов.
— Я знаю!
Капитан Осипов непроизвольно взглянул на часы. Сегодня их консультант опоздал на службу не так и сильно. По крайне мере до обеденного перерыва было еще далеко. Выглядел он не очень, хотя, судя по запаху, по пути на службу успел заскочить в кафе. Стогов прошел за свой стол, сел, выставил далеко в проход свои ноги в грязных кедах, посмотрел на майора. Перед собой на стол он положил иятый полиэтиленовый пакет.
— Что это? — спросил майор.
Стогов вытащил из пакета здоровенную старинную шпагу с тяжелым эесом и положил ее на стол перед собой.
— Шпага с золоченым эфесом. Вещь старинная и цены немалой. Чуть не сто граммов золотого напыления. Но главная ценность даже не в этом, а в том, что от роду этому клинку чуть не триста лет. Представляете? Перед вами середина XVIII столетия.
6
Вечером этого же дня был совершен телефонный звонок, который многое в этой истории поменял. Человек, на правой руке которого не хватало указательного пальца, набрал номер и сказал в трубку несколько слов. Чем привел в действие сложную цепочку событий, которые завершились не скоро и совсем не так, как хотелось бы большинству, задействованных в истории лиц.
Впрочем, пока говорить об этом еще рано. Поэтому мы возвращаемся в служебный кабинет, где Стогов демонстрирует коллегам старинный клинок.
7
Майор вызвал конвойного и велел задержанного увести. Режиссер сложил руки за спиной и не оборачиваясь вышел из кабинета. Только после этого майор поднял глаза на Стогова. Тот совсем ему не нравился. Ну, просто ни капельки не нравился.
— Все-таки странно, что такого типа, как ты, до сих пор не поперли со службы.
Стогов вытащил из кармана куртки сигареты и закурил. Несмотря на то, что вообще-то курить в их кабинете было запрещено.
— Не любите гуманитариев?
— Да как же вас не любить? Вы ведь такие милые ребята. Иногда даже бываете трезвые.
Майор двумя руками взял шпагу и немного ее порассматривал.
— Где ты это взял?
— В куртке пропавшего актера вместе с бабками лежали квитанции. Целый ворох квитанций, которые вы, товарищ майор, поленились даже прочитать. Судя по этим квитанциям, наша исчезнувшая звезда уже месяц сдавала в ломбард какие-то вещи. Утром я туда заехал и посмотрел, что это за вещи. Большую часть работники ломбарда успели сплавить, но вот шпагу я успел конфисковать.
— Ты просто пришел и забрал эту штуку из ломбарда?
— Ну, да. Оставил им расписку и забрал.
— А что еще он туда сдавал?
— Ломбардщики темнят. Но судя по ордерам, сплошь какие-то удивительные предметы. Старинные украшения. Ордена. Пуговицы с камзола трехсотлетней давности.
— Пуговицы?
— Ага.
— И где по-твоему он все это добро раздобыл?
— Понятия не имею.
— Прямо трехсотлетней давности говоришь?
— Трехсотлетнее не бывает.
