Элизабет Редферн - Музыка сфер
Александра удивило, что Ротье задерживается. Его мочевой пузырь все больше давал о себе знать, и он пожалел, что выпил так много вина. Минуты шли, и он волновался все больше, опасаясь, что не понял доктора, что ему следовало сразу же выйти наружу и ждать карету там. Он помнил, по какому из коридоров ушел Ротье, и решил пойти поискать его где-нибудь там и посмотреть, не окажется ли он перед чуланчиком, где можно справить малую нужду. В таком внушительном здании, построенном для частых званых вечеров, должны иметься укромные каморки, предназначенные для этой цели.
Все двери были закрыты. И чем дальше и дальше он шел по коридору, тем больше ему начинало чудиться, что эта часть дома безлюдна и погружена в полную темноту. Ротье нигде видно не было. Но в то мгновение, когда Александр был готов оставить поиски и вернуться на площадку лестницы, он увидел комнату, дверь которой не была плотно притворена, и предательское сияние свечей указывало, что там находится кто-то. Приближаясь, Александр расслышал негромкий звук. Полагая, что, возможно, там доктор разыскивает обещанные ему бумаги, он нерешительно направился туда, чуть-чуть приоткрыл дверь…
И время для Александра остановилось. «Что это? — ошеломленно недоумевал он. — Что это?» Его глазам потребовалось не более мгновения, чтобы увидеть происходившее там, и все же на это ушла вечность.
Мрак в комнате разгонял только слабый свет от канделябра. В комнате их было двое — Гай и Августа де Монпелье. Августа сидела, а Гай стоял перед ней на коленях, уткнув голову ей в подол.
— Ах, Гай, — шептала Августа, поглаживая его длинные волосы. — Ты не должен больше уходить. Не должен.
На ней был только широкий шелковый пеньюар, соскальзывавший с плеч, выдавая ее наготу. Гай посмотрел на нее снизу вверх и, когда Августа сжала его в объятиях, Гай начал целовать ее шею, ее плечи, ее груди. Она что-то нежно шептала ему, пока он ее ласкал, и притянула его поближе.
Александр стоял у двери, не в силах пошевелиться. Он знал, что эта картина навеки запечатлеется у него в памяти в золотисто-янтарной светотени, сотворяемой свечами в канделябре.
Внезапно Августа выкрикнула имя брата и яростно прижала его темную голову к своим грудям. Александр, растерянный, ошеломленный, неуклюже попятился от полуоткрытой двери, повернулся, чтобы, спотыкаясь, побрести по коридору назад к лестнице… И тут настал его черед потрясенно вскрикнуть, потому что в конце коридора стоял Мэтью Норленд и наблюдал за ним.
Александр похолодел. Лишь с трудом он принудил себя не отступить перед этим наблюдающим лицом. В глазах Норленда ему почудилась презрительная насмешка.
— Ну-ну, — вполголоса сказал бывший священник. — А я-то думал, что вы давно нас покинули, мой маленький математик.
Александр судорожно потер вспотевшими ладонями о сюртук. Он сказал голосом, осипшим от напряжения:
— Я жду доктора Ротье. Он обещал принести мне расчеты Гая.
— А тем временем вы, как кажется, совершили еще кое-какие открытия о том, что творится в этом странном, забытом Богом доме.
Усмешка Норленда обнажила его крупные лошадиные зубы, его обвисшее лицо теперь еще больше обмякло от перепоя. Знает ли он?
— Не пугайтесь, мосье Мышонок, — продолжал Норленд заплетающимся языком. — Мы ведь не того рода люди, к которым вы привыкли, э? Я же вас предупреждал об этом доме. Мы тут все помешаны на Августе. Она свеча, к которой устремляется каждый из нас. Я видел, как она завораживает вас, хотя почему-то мне кажется, что вкусы у вас несколько иные…
Он бросил на Александра взвешивающий взгляд, и по телу Александра вновь разлилась жаркая багровость вины. Ладони у него были все еще мокры, а сердце бешено колотилось от смущения. Он пробормотал:
— Мне надо спуститься. Возможно, доктор Ротье ждет меня снаружи с бумагами… возможно, я неверно его понял…
Его леденил ужас, что вот-вот Августа и Гай выйдут в коридор и услышат от Норленда, что он шпионил за ними. Он сделал шаг к лестнице, но Норленд встал у него на пути.
— Нет-нет, вы верно поняли доброго доктора, — сказал бывший священник, скрещивая руки на груди. — Он действительно пошел в свою комнату, но кое-зачем другим, о чем не собирался вам говорить. За опием.
— Для Гая?
— Нет, дорогой мой. Для себя. Наш доктор Ротье дурманит себя опием, как и очень многие его коллеги. Он потребляет его в спиртовом растворе постоянными точными дозами. Если, конечно, что-нибудь не выводит его из равновесия, в каковых случаях он немножко перебирает. Он умело прячет свою слабость, не правда ли? Немножко дает Гаю, чтобы утишить боль, а затем сам принимает побольше. Думается, это возмещает невозможность обладать Августой. — Он задумчиво покачал головой. — Если бы только Гай был способен этим же способом умерить бешенство своего отчаяния из-за собственной потерянной любви, насколько лучше это было бы. Но его воспоминания слишком живы, и в этом его мука.
Знает ли Норленд, что происходит в эту самую минуту в нескольких шагах дальше по коридору? Александр в отчаянии попытался пройти мимо него, и неожиданно бывший священник словно бы смягчился и отступил в сторону, давая ему дорогу. Однако вышел следом за ним на площадку лестницы, где Александр остановился, не зная, что делать, куда идти.
И вновь Норленд оказался прямо у него за спиной, обдавая его кислым винным перегаром и говоря с хитрой вкрадчивостью.
— Да, память о Селене, вот что сводит Гая с ума, — продолжал он на ухо Александру, хотя Александр зажмурился и поднял ладонь, чтобы он замолчал. — Он видел ее в тюрьме. Он был вынужден смотреть, как ее тюремщики забавляются с нею.
Александр похолодел. И медленно повернулся лицом к своему мучителю.
— Вы говорите, он видел, как ее насиловали тюремщики?
— Насиловали? — Мэтью Норленд грубо хохотнул. — Ну, нет. Гай и Ротье любят делать вид, будто произошло изнасилование. Но судя по тому, что я о ней слышал, что я знал о ней, она с охотой предлагала себя тюремщикам и всеми способами, какие только можно измыслить. Ведь в ту ночь на улицах Парижа бушевали убийцы, вытаскивали всех узников и узниц из их темниц. Она знала, что очень скоро они доберутся и до Сальпетриер, так почему бы не пропитать свое тело наслаждением за последние немногие часы до наступления тьмы? Перед лицом смерти человеческий дух ослабевает. Гай видел все это своими глазами там, в Сальпетриер, и это свело его с ума. Теперь бедняга Гай ищет более возвышенное утешение в поисках своей утраченной звезды.
«И в объятиях собственной сестры!» — ошеломленно подумал Александр.
— Но даже наблюдение за звездами стало для Гая новой агонией, — продолжал Норленд, тыча Александра в грудь толстым пальцем, — так как поиски пропавшей планеты ввергают его в безумие. Ему следовало бы ужиться со слабостью, присущей людям, подобно всем нам. Ротье облегчает собственную боль опием, а я, ну, я с помощью коньяка, вина и горькой правдой поэзии. «О, демонская ярость, плач меланхолии, безумье, порожденное луной», — как сказал бы суровый Мильтон… Нас всех одолевают наши грехи, не так ли, друг Уилмот?
Его серые глаза многозначительно сверлили Александра. Александр резко отвернулся, его сердце стучало, и ему представился Дэниэль, дожидающийся его в спальне в Кларкенуэлле. Только в его воображении лицо Дэниэля внезапно превратилось в лицо Гая. О Господи, это место накладывает на него злые чары! Он оперся дрожащей рукой на балюстраду и страдальчески пробормотал:
— Я должен уйти. Может быть, доктор пришлет мне бумаги с рассыльным через день-другой. До дома я доберусь сам.
Но прежде чем он успел сбежать, послышались шаги. К ним по коридору шел Ротье с пачкой листов в руке. Он поглядел на Александра, затем пронзительно на Норленда, но тот лишь ухмыльнулся и сказал:
— Мосье Мышонок вас заждался, Ротье.
Ротье сказал сухо:
— Оставьте нас. Наше дело сугубо между нами.
Бывший священник, казалось, остался равнодушен к тому, что Ротье попросту его прогонял.
— Как угодно, — ответил он, пожал плечами и начал неторопливо спускаться по лестнице.
Ротье выждал, чтобы он ушел, и опять повернулся к Александру.
— Прошу прощения, что задержал вас. Вот выкладки Гая. Как вы полагаете, сколько времени вам понадобится, чтобы разобраться в них?
Александр, все еще не прийдя в себя, перебирал лист за листом, плотно покрытые цифрами.
— Тут потребуется большая работа. Месяц. Может быть, дольше…
Суровое лицо Ротье вытянулось.
— Так долго?
— Я погляжу, — сказал Александр, поднимая голову от листов. — У меня есть несколько других обязательств… Я должен зарабатывать себе на жизнь.
— Извините мою оплошность! — воскликнул Ротье. — Мне следовало бы объяснить раньше. Мы нанимаем вас для этой работы и заплатим в соответствии с вашими талантами.
