Джанет Глисон - Гренадилловая шкатулка
Я весь обливался потом и, напрягая слух, старался отличить очередной непонятный звук от предыдущего. Скованный ужасом, я лежал и ждал нападения.
В конце концов, это стало невыносимо. Раздосадованный собственной трусостью, я принял решение доказать себе — хоть у меня и стучали зубы, — что мои етрахи беспочвенны. Я поднимусь с постели, думал я, и пройдусь по коридору на нижнем этаже. Убедившись, что там никого нет, я смогу наконец уснуть.
В ночной рубашке я стал спускаться по черной лестнице, неся перед собой свечу, словно некий талисман против зловещей темноты, в которую я углублялся. Мой страх, хотя и невыдуманный, весьма раздражал меня. Шагая вниз по узкой лестнице, я замирал через каждые две ступеньки и прислушивался, твердя себе, что я — круглый идиот, ставший жертвой собственного больного воображения. Полная тишина. Крадучись, словно на кладбище в полночь накануне Дня всех святых, я завернул за угол и остановился на лестничной площадке. По-прежнему ни звука.
Коридор, в котором я оказался, был ярдов тридцати в длину и изгибался под углом, образуя хребет здания. По его правой стороне тянулся ряд окон, выходивших на парк, слева открывался доступ во все комнаты. Главные спальни размещались в дальнем конце, у парадной лестницы. Там, где сейчас стоял я, находились двери, ведущие в маленькие спальни. На стене через промежутки были развешаны охотничьи трофеи — головы лис, оленей, медведей и волков с раскрытыми пастями. Я вглядывался в темноту, но не видел ничего, кроме неодушевленных теней и стеклянных глаз, поблескивавших над моей головой. Я стал пробираться к повороту, за которым располагалась парадная лестница. Ступал медленно, осторожно, прижимаясь спиной к стене и дрожащей рукой закрывая неровное пламя свечи. Внезапно я услышал скрип. Мне не пригрезилось: звук раздался наяву. Я задул свечу и спрятался за выступом ближайшего дверного проема.
Одна из дверей чуть дальше по коридору отворилась и опять закрылась. Ко мне стали приближаться шаркающие шаги и огонек свечи. У меня гулко забилось сердце. Шаги зазвучали громче. Еще мгновение, и они достигнут угла. Нужно бежать, не то меня обнаружат. Однако возвращаться к черной лестнице было рискованно, и я выбрал единственно возможный путь — повернул ручку ближайшей двери и, увидев, что она не заперта, вошел.
Я оказался в спальне. Шторы были задвинуты, в небольшом камине разгорался недавно разведенный огонь, на пристенном столике мерцала единственная свеча. Я различил кровать, большой королевский балдахин с пологом, который венчал султан из страусовых перьев, похожий на диковинное растение. Покрывало было откинуто, на смятой постели в беспорядке валялись подушки и валики, будто здесь недавно кто-то лежал. У одной стены стоял комод, на нем — табакерка, карманные часы, пудра и помада для волос, одеколон, гребни, щетки и завитой парик на подставке. Судя по вещам, спальня принадлежала мужчине, но вот кому именно?
Я все еще стоял посреди комнаты, озираясь по сторонам, когда вновь услышал уже знакомое пошаркивание и щелчок поворачиваемой дверной ручки. Времени на раздумье не было. Словно безумный, я заметался по комнате, ища, куда бы спрятаться. Я понимал, что меня не должны здесь видеть, ведь я не смогу объяснить, как сюда попал. К тому времени, когда дверь начала отворяться, я уже шуршал занавесками. К счастью, за ними скрывался широкий подоконник. Я влез на него и задвинул дамастные шторы.
Сердце в груди стучало так громко, что его грохот, наверно, был слышен в каждом углу комнаты. Мне нестерпимо хотелось посмотреть на ее таинственного обитателя, но я не смел выглянуть. Я услышал, как этот человек вошел, мгновение постоял неподвижно, затем приблизился к кровати и, судя по шуршанию постельных принадлежностей и скрипу рамы, лег. Через пару минут любопытство все-таки меня одолело, я набрался смелости и, чуть раздвинув занавеси, приник к щели. В ту же секунду дверь вновь отворилась, и вошел еще кто-то. Словно истерзанная улитка, я спрятался за штору и закрыл щель. Второй человек прошлепал — более тяжелой поступью — к кровати и, не говоря ни слова, тоже лег.
Почти сразу же с кровати послышался шум. Поначалу это был тихий шорох, безмолвная возня, словно люди на постели ворочались, пытаясь найти удобное положение. Потом звуки усилились, переросли в крики, которые становились все громче и настойчивее. Крики перемежались стонами и кряхтением, постепенно приобретавшими ритмичность, по мере того как действо на кровати достигало своего накала. Природа этих звуков не вызывала сомнения: на кровати происходило совокупление самого исступленного характера.
Впрочем, их занятие было мне даже на руку. Пока они шумно упивались друг другом, я мог незаметно выбраться из комнаты. Извиваясь, я соскользнул с подоконника на пол и на локтях и животе пополз к выходу. Достигнув подножия кровати, я не совладал с любопытством и чуть вытянул шею, чтобы рассмотреть загадочную пару. Среди скомканных покрывал виднелись белые, как луна, ягодицы, вздымавшиеся и опускавшиеся между чьими-то раздвинутыми ногами. Так и не определив, кому принадлежат эти части тела, я быстро пополз дальше, и, когда уже почти был у двери, услышал наряду со стонами и пыхтением членораздельную речь.
— О боже, — пробормотал мужчина, погружаясь в свою партнершу. — Ты горячее, чем поссет.[19] Если бы отец не скончался, я б, наверно, сам помер от вожделения.
Женщина издала экстатический вопль.
— Скончался! Что ты болтаешь? — крикнула она. — Можно подумать, ты мало довольствовался мной при его жизни!
Вне сомнения, этот пронзительный голос принадлежал Элизабет Монтфорт. Она предавалась страсти со своим пасынком Робертом.
Не дожидаясь, что произойдет дальше, я дотянулся до дверной ручки и повернул ее. Она не поддалась. Увы, только теперь я обнаружил, что один из них — тот, кто вошел последним, — запер дверь и вытащил из замка ключ. Я обернулся к кровати. Ключ поблескивал на тумбочке. Забрать его оттуда незаметно не представлялось возможным. Мне ничего не оставалось, как вернуться в свое укрытие на подоконнике и ждать утра, чтобы незаметно улизнуть из спальни. С нарастающим трепетом в душе — ибо знал, что уже совсем скоро они оба достигнут оргазма, — я пополз назад.
Извиваясь на животе, я на середине комнаты случайно повернул голову и увидел еще одну дверь, которую прежде не заметил. Она находилась прямо напротив кровати и, очевидно, вела либо в гостиную, либо в гардеробную. Я мысленно возблагодарил Господа. Не исключено, что из той комнаты есть выход в коридор, из которого я пришел, или в помещения для слуг. Я изменил маршрут и, горячо моля Бога, чтобы петли не заскрипели, взялся за дверную ручку и повернул ее.
Дверь отворилась — к счастью, бесшумно. Я скользнул в узкий проем и осторожно прикрыл за собой дверь, отгораживаясь от стонов и криков, все еще несшихся с кровати. Наконец-то я смог встать во весь рост. Я потер содранные локти, на ощупь нашел трутницу и зажег свечу.
Безумно обрадованный тем, что благополучно унес ноги и теперь нахожусь в относительной безопасности, я оказался совершенно не готов к тому мрачному зрелищу, которое явилось моему взору. Пламя вспыхнуло, огонек свечи рассеял кромешный мрак, и я, оглядевшись, почувствовал, как от моего лица отхлынула кровь.
Комната, в которой я стоял, была обставлена вовсе не как гостиная или гардеробная. Ее убранство свидетельствовало о том, что это лаборатория. На стеллаже у одной стены стояли стеклянные чаши, банки, бутылки, в которых плавали какие-то темные предметы. В центре находился стол, и едва мой взгляд упал на него, в животе у меня неприятно закрутило. В свете дрожащего янтарного пламени я ясно различил лежавший на столе труп собаки, в которой я узнал охотничьего пса Монтфорта. Это зрелище потрясло меня до глубины души. Пес лежал на спине с задранными вверх лапами, которые были растянуты с помощью кожаных ремешков. Его туловище было разрезано от грудины до основания брюшины, и между половинками рассеченной плоти, закрепленными с боков булавками, виднелись внутренности. Некоторые органы были частично препарированы и лежали на краю стола.
Вы, конечно, уже поняли, что я плохо переношу подобные зрелища. Я — обычный мастеровой, не обучавшийся естественным наукам, и, в отличие от своих просвещенных коллег, не прихожу в восторг от вида крови и внутренностей. Напротив, они вызывают у меня ужас и тошноту. Поэтому, стоило мне взглянуть на вспоротое собачье брюхо и кровавое месиво в нем, у меня сразу закружилась голова, как в доме Брадфилдов в Лондоне, когда мне пришлось ассистировать Роберту Монтфорту. Я понимал, что вот-вот упаду в обморок. Комната поплыла перед глазами, темнота, словно черная бездна океана, начала смыкаться вокруг меня, но я усилием воли заставил себя встряхнуться и сохранить присутствие духа. Нельзя терять сознание. Тогда меня наверняка обнаружат, а это куда страшнее, чем омерзительный труп на столе. Я стал дико озираться, ища пути к спасению, и мой взгляд упал на дверь, ведущую в коридор. Не оглядываясь, стискивая зубы, чтобы подавить тошноту, я заковылял к выходу. Дверь была заперта, но ключ оказался в замке. Уже почти не вспоминая о парочке, находившейся всего в нескольких ярдах, я распахнул дверь и, пошатываясь, выбрался в коридор.
