Александр Бушков - Дикое золото
– Анька Белякова, – сказал Мигуля. – Была такая девица…
– Анюта?! – воскликнул Бестужев.
Мигуля впился в него уже лишенным расслабленности, полицейским взором:
– Вы ее знали?
– Да, – сказал Бестужев. – Она-то мне и выдала описание той дамочки под вуалью, что регулярно навещала номер Струмилина, мало того, была там в ночь убийства. Я и пошел к Тутушкину… Значит, Сажин тоже отрабатывал этот след?
Мигуля вздохнул:
– Петя был человеком с большими карьерными амбициями, следует вам знать. Жаждал повторить феерическую карьеру Путилина, да и о вашем Герасимове говорил исключительно в превосходной степени. За пять лет из ротмистров в генерал-майоры – эт-то, знаете ли, впечатляет амбициозную молодежь… Вы вот расспрашивали Ваську Зыгало про гильзу… Значит, догадались, что дело нечисто?
Бестужев молча кивнул.
– Вот… – сказал Мигуля. – Петруша пришел к тому же самому выводу, послушав Ваську. Что-то неладное с этой гильзой, никак она не могла оказаться на том месте, имей мы дело с обычным самоубийством. А тут еще и Ванька Тутушкин неведомо почему пустился в бега. И Анька рассказала про даму под вуалькой. И Аргамаков ни за что не соглашался показать Пете следственные материалы, запойным прикинулся, ха! Да у него счеты в голове вместо мозгов, он карьеру делает с упорством швейцарского хронометра, какие ж тут запои?
– Да, мне самому показалась весьма наигранной эта внезапно вспыхнувшая страсть к спиртному… – сказал Бестужев. – Аргамаков ничуть не походил на запойного. Я их навидался, как всякий русский человек…
– То-то и оно… Короче говоря, Петруша увидел во всем этом деле прекрасный повод ухватить удачу за хвост. Или что там у нее, кудри-локоны? Начал копать с привлечением всей негласной агентуры и гласных возможностей. А потом, когда узнал, что Струмилин ваш был не просто чиновником, а сотрудником питерской охраны, что дело связано каким-то боком с ограблением приисковых обозов, – воодушевился еще больше. Понять его нетрудно. Раскрыв такое дело, можно ждать самой высокой благодарности, и орденов, и повышений. – Мигуля горько усмехнулся. – Вот только в таких делах можно еще вместо всех награждений дождаться преждевременной панихиды… но Петруша, как я его деликатно ни предостерегал, решил по-своему: либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Крест и вышел, деревянный только…
– Господи… – сказал Бестужев. – Да расскажи вы мне всё раньше, он мог остаться жив…
– Кто же вас знал, – посмотрел ему в глаза Мигуля. – В таком деле следует соблюдать осторожность. Люди тут замешаны немаленькие, если устроили такое Петруше, могут и нас с вами, знаете ли…
– Значит, вы отстраняетесь?
– А вот уж нет, – не раздумывая, сказал Мигуля. – Месть – оно, с одной стороны, чувство словно бы и не совсем христианское, а с другой – сказано же: поднявший меч от меча и сгинет…
– Вы знаете, кто это?
Мигуля отрицательно покачал головой:
– А вы?
– Пока что нет, – сказал Бестужев. – Я вам кратенько расскажу, как обстоят дела…
Мигуля выслушал внимательно, ни разу не перебив. Потом сказал:
– Ефимка Даник всегда был прохвостом, так что ничего удивительного. И трусоват в должной степени, так что, ежели взять его на цугундер…
– Не спешите, – сказал Бестужев. – Нужно отыскать Тутушкина. Если он только жив. Даник подождет. Он тут десятая спица в колесе. Меня больше всего интересует Мельников. Понимаете, Ермолай Лукич, у меня ведь в сумках заранее был свинец. Не золото, а свинец, по весу. Так мы договорились с Иванихиным. И Енгалычев об этом знал третьим. Будь он замешан, обязательно нашел бы время предупредить своих, что золота в сумках нет вовсе, а значит, не стоит и рисковать. Зато Мельникову я сказал нечто другое: что в тех двух ящиках у нас с собой ручные пулеметы, из коих мои люди и намерены угостить как следует налетчиков, буде таковые объявятся. Я его поймал, а он и не понял – я ж ему говорил, будто про пулеметы знают человек шесть, вот он и почел себя в безопасности… А никто не знал про эти мнимые пулеметы, кроме меня и его. И налетчики, вскочив в теплушку, первым делом пулеметы из ящиков потребовали…
Мигуля задумчиво сказал:
– Данного господина, хочу сразу предупредить, прижать будет трудненько. Мало ли что у него там было в столицах, но у нас он уж три года, на хорошем счету, связями оброс, у губернатора принят.
– Генерал Герасимов… – произнес Бестужев многозначительно.
– Вот эта-то персона за вашей спиной мне смелости и придает, признаюсь вам откровенно… – вздохнул Мигуля. – Без таковой ни вы, ни я многого не добьемся, зато при такой протекции… Я ведь, милейший ротмистр, давненько служу, как вы справедливо изволили подметить. И мочиться против ветра давно отучен – себе дороже-с.
– Вы знаете, я тоже не идеалист, – сказал Бестужев. – Это-то мне и придает уверенности – полное отсутствие во всем этом деле какого бы то ни было идеализма. Разве что ваш Сажин… Впрочем, он тоже наверняка не был идеалистом, судя по вашим словам?
– Да уж…
– Нам нужно выиграть время, – сказал Бестужев. – Мои орлы сумеют очень быстро расколоть нашего пленника, не первый год служат. А если удастся тем временем найти Тутушкина, прибавится козырей. Свидетели нужны. И показания.
– Да что вы меня-то учите, – досадливо вздохнул Мигуля. – Без вас знаю…
– Тогда что же мы с вами сидим перед этой дурацкой бутылкой? – спросил Бестужев деловито. – От вас Тутушкину скрыться будет трудно, а?
– Это точно, – кивнул Мигуля. – Я, грешным делом, решил свернуть розыск – уж простите, в одинокие герои как-то не тянет, стар, но ваше появление придало делу новый колер… Поедемте. Это хорошо, что вы в партикулярном, я быстренько переоденусь, у меня тут есть штатская одежка… Проверим еще пару адресков, коли уж пошла такая карта…
Глава вторая
Поговорим о странностях любви…
Партикулярное платье Мигули оказалось русским – поддевка, косоворотка, белый картуз и сапоги. Бестужев быстро понял, что в этом был свой толк: в пиджачной паре, при галстуке пристав Мигуля непременно смотрелся бы ряженым, не подходили к европейскому платью ни его медвежья фигура, ни физиономия, а в нынешнем своем виде он выглядел вполне естественно.
– Нож и баба – малосовместимо, – говорил Мигуля, задумчиво глядя в спину своего извозчика. – Диковинно смотрится…
– А вы не слышали про убийство студента Шлиппе? – спросил Бестужев. – Там дама как раз пустила в ход нож…
– Слышал, – кивнул Мигуля. – Все газеты в свое время гомонили, и наши перепечатывали тоже… Там, во-первых, была именно дама, истеричная, как это именуется? Экзальтированная… Во-вторых, она ж себя не кончила, а? Осталась дожидаться полиции. У вас в столицах, быть может, дамский пол и начал уже понемногу ножи осваивать… а для наших краев, подчеркиваю, нож в бабьей руке, вдобавок последовавшее после убийства мужика самоубийство с использованием того же ножа… – он покрутил головой. – Нет-с, не вписывается в картину нравов и обычаев. Я так полагаю: некто плохо разбирался в текущей уголовщине. Поставил первую идею, что под руку подвернулась, и не подумал нисколечко про ее необычность для наших мест и данного состава участников драмы… Стой, Феденька. Прибыли. Вы, господин ротмистр, мне поначалу не мешайте, только если мигать стану, вступайте и церемонии можете не разводить, по любой роже бейте без колебания…
Он выскочил из пролетки у двери трактира с довольно новой вывеской «Уютный уголок», кивнул Бестужеву на дверь и двинулся внутрь с целеустремленностью и напором паровоза. Щуплый субъект в потрепанном пиджачке, оказавшийся на дороге, отлетел в сторону, что твой бильярдный шар. Бестужев быстрыми шагами двигался следом, держа руку поближе к браунингу.
Внутри было тихо и благопристойно – па2ры чая на столах, спокойные компании, негромкий, едва слышный разговор. Бестужев тут же отметил угрюмую тишину, мгновенно наступившую при их появлении. Мигуля почти бежал, так что полы поддевки разметались. Дверной проем, узкий коридорчик…
Какой-то плечистый малый попытался было заступить дорогу. Не останавливаясь, Мигуля с размаху врезал ему большим пальцем под кадык, после чего малый задохнулся надолго и стал оседать на корточки. Спешивший следом Бестужев гуманно поймал его за ворот и посадил у стены.
Пристав распахнул пинком дверь так, что доски едва не треснули. Рявкнул с порога:
– Не дергаться, ламехузы! Сидеть!
В маленькой комнатке за столом сидели двое. Того, что оказался к двери спиной, Мигуля моментально сдернул за шиворот со стула, посмотрел в лицо:
– О, Митя… А ну, беги отсюда так, чтобы подошвы горели…
И сильным толчком выкинул в дверь. Потом аккуратненько прикрыл ее за собой, заслонил своей фигурою маленькое окошко и издевательски раскланялся:
