Брэд Гигли - Год гиен
Семеркет поднял факел к стенам, чтобы проверить, не удастся ли ему определить, кому принадлежала старая гробница. Хотя он мог ясно разглядеть очертания фигур, некогда украшавших стены, все рисунки были тщательно соскоблены, остались только их неровные контуры.
Чиновник медленно пошел по проходу. Со стен было стерто все, причем стерто намеренно. Но в самом дальнем конце гробницы Семеркет обнаружил часть уцелевшей фрески. На ней изображалась маленькая голова фараона — его можно было узнать благодаря урею на лбу. Кем бы ни был этот царь, он оказался чрезвычайно красивым, если портрет был похож на оригинал. Глядя на сильные, четкие черты лица правителя, Семеркет подумал, что они напоминают ему лицо кого-то, кого он недавно встречал… Но кого именно? Может, память просто играла с ним шутки? И дознаватель, пожав плечами, отбросил эту мысль.
К счастью, он увидел картуш, который не заметили осквернители. Мороз пробежал по его спине, когда он с трудом разобрал поблекшие иероглифы в картуше.
— Аменмес, — выдохнул он.
Он находился в гробнице обвиненного узурпатора, отца Таусерт — царицы, чье имя не раз всплывало во время расследования Семеркета.
Дознаватель вдруг понял, как сильно должны были презирать Аменмеса, чтобы пойти на такое ужасное осквернение. Поскольку имя негодяя-фараона стерли даже из его гробницы, он лишился шанса на вечную жизнь. Без сомнения, гробница его дочери, где бы она ни находилась, была обработана точно так же.
Масло в факеле почти закончилось. Семеркет прошел обратно через заваленную золотом комнату и по неровной высеченной в камне лестнице поднялся в незаконченную гробницу фараона наверху. Потом снова занял место за одной из больших колонн в главной галерее.
Скоро факел зашипел и угас, и Семеркет приготовился ждать появления рабочих. Он знал, что следующей ночью нищие вернутся (луны все еще не было), чтобы взять оставшиеся сокровища. Но куда они их заберут? И зачем?
Вопросы эти были несущественны, поскольку если поутру ему удастся ускользнуть, он отправится прямо к министру Тоху. Воров схватят по горячим следам.
Глава 6 Пророчица Сехмет
Как и думал Семеркет, строители гробниц вернулись на рассвете. Они прошли мимо, не заметив его, и спустились в погребальную камеру, чтобы продолжить работу. Когда чиновник убедился, что строители уже не вернутся, то проскользнул главным коридором, вышел из гробницы (дверь была открыта навстречу восходящему солнцу) и вскарабкался по утесу на тропу, которая проходила выше.
Через час он уже пробирался через толпу на стихийном рынке у храма Диамет. Сотни прилавков раскинулись за стенами храма с тex пор, как вернулся фараон.
Быстро показав знак министра стражникам у Великих Колоссов, Семеркет получил разрешение войти в храм.
В храмовом парке оказалось не так многолюдно. Тем не менее, вокруг Семеркета толпились знатные люди, жрецы и мастера, торопясь по своим утренним делам. Хотя едкий дым от утренних жертвоприношений стелился над храмовым комплексом, над вымощенными плитами дорожками в саду плыли запахи апельсиновых деревьев и жасмина.
У внутренних дверей храма к Семеркету приблизился стражник.
— Покои министра — где они? — спросил чиновник, зная, что Тох оставил свои помещения в храме Маат, чтобы быть рядом с фараоном во время пребывания Рамзеса в Фивах.
Семеркет опять поднял знак министра, чтобы показать стражнику. Тот ответил на вопрос, но добавил:
— Но если ты ищешь Тоха, он еще перед рассветом отправился в Эрмент вместе со своими воинами.
Выражение лица Семеркета стало таким, что воин поспешно добавил:
— Но он вернется примерно через неделю! Министр отправился осматривать нового быка Бухиса!
Семеркет сознавал важность ранней смерти Бухиса — ужасающее предзнаменование катастрофы. Бык считался земным воплощением власти фараона Рамзеса III, и замена его была задачей, доверявшейся только высшему чиновнику. Это и объясняло неожиданный отъезд Тоха.
— Может, его писец, Кенамун, может тебе помочь, раз дело такое срочное, — сказал стражник.
Кенамун… Да, ои наверняка знает, как быстрее всего связаться с Тохом.
Семеркет кивнул в знак благодарности и прошел в темные залы, полированные базальтовые плиты пола поблескивали под его грубыми сандалиями. Но в последний раз он был внутри храма довольно давно и вскоре почувствовал растущее замешательство. Чиновник узнал стену, выложенную голубыми фаянсовыми плитками — но сворачивал он отсюда влево или вправо?
Семеркет сперва услышал знакомый голос, а потом увидел на другой стороне внутреннего двора тощего западного градоправителя Паверо. Тот не проявлял своей обычной надменности, вместо этого он дружески болтал с другим человеком и даже громко смеялся. Чиновник был заинтригован — никогда раньше он не видел, чтобы Паверо был таким общительным и дружелюбным. Семеркет двинулся по коридору, чтобы лучше видеть, кто же тот второй человек.
Это был градоправитель Пасер.
Семеркет не мог бы испытать большего удивления. Что случилось с прежней яростной антипатией двух начальников, их затаенной неприязнью друг к другу? Горностай и кобра стали любовниками?
Чиновник крадучись приблизился, надеясь подслушать беседу. К несчастью, Паверо в этот миг слегка повернулся и заметил Семеркета. Западный градоправитель вздрогнул, когда понял, кто перед ним. Краска отхлынула с его лица. Видя потрясение своего собрата, Пасер повернулся, чтобы посмотреть, что его так взволновало.
«Они отпрыгнули друг от друга, как виноватые дети», — подумал Семеркет.
— Ты! — с трудом вымолвил Паверо. — Но ты ведь должен быть… — он не смог договорить.
Пасер бросил на тощего градоправителя встревоженный взгляд и торопливо закончил за него:
— …Ты ведь должен быть в деревне строителей гробниц, как мы полагали.
Паверо молча кивнул в знак согласия. Его лицо все еще было очень бледным.
— Почему ты здесь, Семеркет? — спросил Пасер.
— Из-за министра. Я пришел, чтобы с ним повидаться.
Семеркет увидел, как градоправители быстро переглянулись.
— Значит, ты распутал дело об убийстве жрицы? — слабым голосом спросил Паверо.
Чиновник рассматривал этих двоих критическим взглядом, слегка прищурясь. Что-то в их поведении было не так. Семеркет печально покачал головой.
— Я просто пришел, чтобы получить у Кенамуна мою плату, господа.
Оба градоправителя немедленно воспрянули духом. Пасер даже улыбнулся:
— То есть, ты уже потратил все серебро, которое я тебе дал?
Семеркет улыбнулся:
— Вино в наши дни дорого стоит, господин градоправитель, — подмигнув, ответил он.
Пасер захохотал, но глаза его остались холодными и оценивающими. Зато Паверо снова стал самим собой — натянутым и чопорным. Не проронив более ни слова, он поспешно ринулся прочь, время от времени оглядываясь на Семеркета и содрогаясь.
— Он слышал о беспорядках в деревне строителей гробниц, — пояснил Пасер. — Ты не можешь обвинять его в том, что он считает тебя причиной этих беспорядков, Семеркет.
— Строители сами во всем виноваты, — коротко ответил дознаватель, а потом добавил менее резким тоном:
— Извините, господин, но я должен найти Кенамуна. Вы не можете мне подсказать, где отыскать писца?
Пасер указал на коридор. Семеркет вытянул руки, прощаясь, и оставил градоправителя.
Кенамун сидел за столом и что-то писал в свитке. Когда он увидел вошедшего в комнату Семеркета, его глаза широко раскрылись, и чиновник заметил, что он быстро свернул свиток. Дознавателю на мгновение показалось, что писарь министра тоже не слишком счастлив был видеть его.
Семеркет быстро рассказал Кенамуну о том, что нашел золото в заброшенной гробнице в Великом Месте, о том, как его пытались убить строители гробниц, о том, что он чувствует — все это имеет связь с убийством Хетефры. Дознаватель заявил, что арест Ханро и исчезновение ее драгоценностей завело расследование в тупик.
— Я хочу, чтобы ее освободили, — требовательно сказал Семеркет, — и отдали под защиту министра. И еще следует послать сегодня ночью отряд, чтобы поймать нищих, которые собираются унести сокровища.
Кенамун побледнел и начал расхаживать взад-вперед.
— О боги… — неровным голосом проговорил он, лихорадочно размышляя. — Я, конечно, мог бы приказать, чтобы женщину освободили. С этим сложностей не будет. Но у меня нет такой власти, чтобы вытребовать для тебя военный эскорт.
— А кто имеет такую власть?
— Боюсь, что в отсутствие министра Тоха — только фараон. — Кенамун беспомощно пожал плечами.
— Значит, мы должны пойти к нему, — заявил Семеркет.
Писца явно ужаснуло такое предложение.
— Никто не может просто взять и потребовать аудиенции у фараона, Семеркет. Есть сложные церемонии, тысячи правил…
