Мастер Чэнь - Амалия и Белое видение
Он яростно потряс головой и исчез.
Так же через задний ход, через кухню, я пробралась на улицу, к собственному изумлению обнаружила, что велосипед у меня опять никто не украл (я забыла пристегнуть его замочком к фонарному столбу), и, счастливая, тронулась в путь.
Тамби я знаю давно. Это странная личность, как будто парящая головой в облаках. Но если он дает слово, то это серьезно.
И уже через два часа в моем офисе на столе появился привезенный курьером тонкий конверт, внутри которого лежала бумажка, для постороннего и даже для причастного к делу человека наверняка как бы ничего не значащая и вполне бессмысленная.
Первое, что я ощутила, – радость. Записка есть. Тамби исполнил обещание. А это само по себе означало многое, очень многое.
Я развернула бумажку и пару минут смотрела на нее, ничего не понимая. Там было имя – и совсем не то, что я ожидала. Не какой-нибудь там Фок, Куок или Леонг.
А некто по имени Энтони Дж. Херберт-младший. И дальше цифра – 20 рикш.
Честное слово, прошло очень много времени под звуки бэнда и звон посуды внизу, прежде чем до меня дошел смысл этой новой, неожиданной информации, в корне меняющей все в моем расследовании.
Не Энтони, а всего лишь Тони. Всего лишь? Тони – владелец рикш с пуллерами-убийцами?
Тони? Человек, знающий все диалекты Китая? В этом случае мне не нужно больше искать читателя книги с картинками, потому что Тони способен где угодно выкопать что угодно про китайцев, про любые виды их оружия – палочки или зубочистки. Причем сделать это он мог чисто случайно, где и когда угодно.
Тони, который все-таки чем-то же здесь занимался, сначала – импортом манильских сигар, с катастрофическими последствиями, а потом – вот, значит, чем. Сдачей рикш в аренду.
Двоящееся лицо моего врага исчезло. А еще – Тони, конечно, не мой главный враг. Потому что какое ему дело до политики, спецотдела полиции, великого индийца Ганди? Потому что ни к какой политике Тони иметь отношения не может. И вообще ни к чему, кроме опиума.
Опиум?
Созданный моими усилиями мир, где хоть что-то было уже ясно, качался под ногами и разваливался. Но слово «опиум» начало возвращать ему некоторую рациональность. Голова работала лихорадочно, причем как бы сама по себе.
В голове этой услужливо возникла прощальная фраза Леонга, провожавшего меня на вымершие улицы в Ночь голодных духов. Фраза о том, что мне хорошо было бы внести пожертвование на лечение тех, кого губит опиум.
Нет, не так! Каждое, каждое слово надо вспомнить. Потому что теперь становится понятной вся короткая встреча с Леонгом. В первой части нашего разговора он объяснял мне, что для него мое расследование важно. Далее – что я ищу того, чего нет, ищу не там. А потом, когда я уже уходила, он сказал…
Да ведь он сказал очень, очень много слов – они, помнится, еще показались мне пустой болтовней. А там были такие, как… «мы также заняты еще одной серьезной проблемой». Серьезная проблема? Ну, конечно же! А еще он сказал, что опиум считается китайской болезнью, но это не так.
Завтра же бегом туда, где я сегодня уже была, застав Магду… (тут я снова покраснела). На Чулия-стрит. Где, как напомнил мне Леонг, висит табличка «Пенангская антиопиумная ассоциация». Он назвал еще какого-то знаменитого доктора. Вспомню имя, найду доктора.
И это не все! Последние, самые последние слова человека с женским лицом – «настоятельно советую вам обратить внимание». Чего же еще надо?
Нет, Леонг все правильно сделал, он на самом деле не потратил зря ни секунды из нашего разговора.
Мое «динамитное дело» на глазах превращалось в «опиумное». И этому не было никаких объяснений, ведь – что такое опиум? Обычный товар, который можно купить если не в каждой лавке, то в тех лавках, что для этого предназначены.
Э, нет, кое-что необычное в этом товаре все же есть. Для начала – на нем, если я не ошибаюсь, держится весь бюджет странного явления, называющегося в просторечии Британской Малайей.
Стрейтс-Сеттлментс, включающие Сингапур, Пенанг, Малакку, тот самый загадочный Лабуан (у Борнео) и что-то еще, а также Федерированные Малайские Штаты и Нефедерированные Малайские Штаты. Один на всех британский губернатор в Сингапуре. Весь этот странный компот княжеств, городов и островов – которого не было бы, если бы не опиум.
Я подумала, что скоро мне очень-очень захочется, чтобы дело касалось только далекой Индии, динамита и человека по имени Ганди. Потому что Ганди – это далеко, а опиум…17. Надругаться над беззащитным телом
Старый и знаменитый доктор У Льен Те, которого назвал мне Леонг, на Чулиа-стрит меня не ждал, он вообще редко показывался там в последнее время, но было видно, что Пенангская антиопиумная ассоциация в людях, готовых к серьезному разговору, недостатка не испытывает. Нашелся другой доктор – по фамилии Ху, который мгновенно завел меня в свой офис. Он был относительно молод. А еще мне показалось, что он знал, кто я такая, и вообще был к этому визиту готов.
– Доктор Ху, – сказала я, – мы обсуждаем сейчас в «Стрейтс Эхо» возможность публикации длинного очерка об опиуме. Вы понимаете, что здесь будет много сложностей. Но каждый должен стараться делать что может. А пока что хочу поделиться личной бедой. Мой друг, американец, нуждается в вашей помощи. И в качестве первого шага по избавлению его от пагубного опиумного пристрастия мы хотим помочь ему начать серьезный бизнес. Как вы считаете, это правильный путь?
– Сколько лет вашему другу? И давно ли он курит опиум? – холодно поинтересовался доктор.
– Пятьдесят с лишним, – сказала я. – Курит, видимо, давно, но всерьез – года два. Или три.
Доктор пошевелил губами, вздохнул:
– Не могу вас ничем порадовать. Несколько лет пристрастия, при ухудшении в последние два-три года… Опиум сначала помогает пищеварению. Но потом разрушает его, и вот этот момент очень важен – когда человек не понимает, что уже перешел черту. Симптомы такие: постепенная слабость, которую человек пытается преодолеть тем же опиумом. Развал пищеварительной системы, истощение – крайнее. Констипация. Половая импотенция. Исчезновение аппетита. И вот теперь ответ на ваш вопрос: летаргическое состояние ума, медленное мышление, потеря силы воли. Вы хотите, чтобы он начал свое дело. Вы – и он – потеряете деньги. Потому что опиумоманы не интересуются работой, они ненадежны, нечестны, теряют чувство того, что правильно, а что нет.
– Доктор, как это лечится?
Ху вздохнул и начал рассматривать потолок, крутя пальцами на животе.
– Многие мои коллеги скажут вам, что это не лечится вообще. Но первая клиника помощи жертвам опиума была здесь открыта еще в 1854 году. У нас хороший опыт. Мы можем не вернуть ему полностью все здоровье. Но остановить процесс – да, это допустимо. Это потребует денег, включая наем санитара… который не будет сводить с пациента глаз, не допуская его до опиума в первые несколько месяцев лечения. А далее надо смотреть, что получается.
Как бы мне ни было грустно выслушивать от Ху этот приговор, по крайней мере одна мысль приносила облегчение. Тони никак не годился на роль злодея, холодно и изобретательно планировавшего серию убийств. Он годился совсем на другую, куда более скромную и печальную роль.
А Ху, старательно делая вид, что верит в мою версию подготовки газетного очерка, начал попросту читать лекцию – похоже, что это занятие для него было привычным. Он выдавал длинные потоки цифр и фактов, совал мне в руки брошюры, покрытые загадочными иероглифами: «Отдайте друзьям». Рассказывал о том, что при правительственном контроле над импортом какая-то возможность работать у него и его ассоциации есть, потому что известны основные цифры продаж. Но все портит нелегальный, контрабандный опиум, которого в последнее время стало что-то уж очень много.
– Что значит – контрабандный опиум? – насторожилась я.
И доктор Ху мгновенно стал еще большим китайцем, чем был: лицо его вытянулось и оказалось полностью непроницаемым.
– Это – дело полиции, – сказал он.
И на этом распрощался.
Картина становилась все более ясной. Хотя требовала серьезного уточнения. Например, а что за проблема такая – сказать пару слов про опиум контрабандный? Почему до того наблюдался просто поток слов, а тут он вдруг иссяк?
На улице я бросила мрачный взгляд на здание, напротив которого здешние китайцы дерзко повесили свою антиопиумную вывеску. На углу Чулии и Квин-стрит высится громадное – трехэтажное – сооружение, без затей, мрачное, похожее на тюрьму. Последнее понятно: строили это чудище каторжники из Индии, давно, в прошлом веке – впрочем, их темными руками вообще возведена немалая часть старого Джорджтауна.
Ряд одинаковых открытых ставней наверху, из них иногда доносится винный дух. Называется это место попросту «Ферма». Или «Опиум энд Спирит фарм». 220 рабочих, которые превращают опиумное сырье из Калькутты в готовый чанду, другие дистиллируют рис и сахар. Ряд офисов, склад для чанду, склад для чистого алкоголя. Алкоголь – для индийцев, опиум – для китайцев.
