Георгий Персиков - Дело о Сумерках богов
– Мистер Геккерлей, – взял себя в руки Родин. – Похоже, мы с вами остались единственные на этом острове, кто еще способен мыслить здраво. Прошу вас, помогите мне остановить Сигурда и спасти как можно больше людей. Расскажите, что с вами произошло.
И Геккерлей, истосковавшийся по нормальному человеческому общению, поведал Георгию свою историю. Оказалось, что он, сын католического священника, приехал из Лондона. Будучи одним из пионеров изучения гексогена, Джошуа долго штудировал работы немецких химиков Ленце и Ганса Геннинга. Геннинг предполагал использовать это вещество для лечения заболевания мочевыводящих путей, но оказалось, что гексоген слишком ядовит, и фармацевты его отвергли.
– А я несколько лет исследовал гексоген и понял, что он не только ядовит, но и является сильнейшей взрывчаткой, по многим показателям превосходящей даже тротил! По скорости детонации он даст десять очков вперед всем остальным известным взрывчаткам, а определение его бризантной способности обычным методом оказалось невозможным, поскольку гексоген разбивал стандартный свинцовый столбик… В общем, я представил свой доклад на рассмотрение нашего военного министерства, но там мои труды сочли бесполезными. Они окрестили гексоген слишком «теоретическим» оружием, не годным для применения в реальных условиях, и я ушел ни с чем. Через некоторое время я был похищен Сигурдом и доставлен на этот остров. Сначала мне показалось, что здесь не так уж и плохо – вон сколько ученых работают и не знают горя, но так было до тех пор, пока я не постиг всю глубину их языческого помешательства. Все эти жертвоприношения, опыты на живых людях… Я, как истинный христианин, отказался разрабатывать оружие для Сигурда.
– И что же было потом?
Голова тяжко вздохнула и с глухой ненавистью отчеканила:
– А потом из меня сделали картофелину. И выставили на потеху. Иные жестокие люди издевались надо мной круглые сутки: щекотали нос, лили расплавленный воск на лицо, а однажды даже пытались приподнять меня над землей за уши… Признаюсь, я едва не забыл все молитвы, едва не потерял веру. Знаете, что эти изуверы приговаривали, когда отрубали мне конечности? Я их слова на всю жизнь запомню: «Мы оставляем тебе голос, чтобы ты мог кричать, уши, чтобы слышать издевки, глаза, чтобы мог смотреть на женщин, яйца, чтобы мог их хотеть…» На этом месте один из них захохотал и в последний раз уронил на меня свой топор с задорным криком: «Впрочем, без яиц тоже хорошо!»
– Мистер Геккерлей, но это же просто дичайшая жестокость даже для язычников. Скажите, могу я что-то для вас сделать?
– Я вижу, вы отчаянный и храбрый юноша. Пожалуй, я готов вам довериться, тем более что выбора у меня особого и нет… Будучи полноценным человеком, я зарыл колбу с изрядным количеством гексогена неподалеку отсюда. Отсчитайте от входа в дом Красного Солнца тринадцать шагов по правой стене и там увидите камень, по форме и размеру напоминающий страусиное яйцо. Под ним и зарыта колба… Возьмите ее и взорвите ко всем чертям идольское капище. Пусть этим нехристям будет так же больно, как и мне. Пусть они горят в своем языческом аду за то, что не уберегли свою святыню… Обещайте, что сделаете это! Что взорвете проклятый ясень с телами мучеников!
– Обещаю, – прошептал в ответ Георгий.
Родин без труда нашел тайник Джошуа, выкопал колбу со взрывчаткой и, укрывшись в ближайшем кустарнике, обдумывал план действий.
«С одной стороны, нужно как можно быстрее остановить приготовления к войне, то есть найти субмарину и взорвать ее. С другой – я дал слово Геккерлею, что уничтожу ясень с подвешенными к нему трупами. Слово джентльмена. Что же делать?..»
Прожектор метался по ночному гарду, и Родин в очередной раз порадовался, что его плащ был черным от сажи. Он увидел небольшое пугало у грядок бондов, снял с него большую шляпу и напялил себе на голову. Теперь он сам стал похож на пугало или на черную тень.
«Так не заметят», – подумал он и двинулся вперед.
Глава пятая
Сигурд Горбатый беспокойно ворочался на своей перине, набитой гагажьим пухом. Тело, изъеденное гноящимися язвами, переплетенное пульсирующими венами, немилосердно болело. Боль была всегда, с самого рождения, он привык к боли, как к почетному бремени викинга, и не представлял без нее жизни. Страдали от невыносимых мучений и отец, и дед, и прадед – жизнь на крохотном островке привела в вырождению некогда славного и могучего рода.
Впрочем, все это было не важно. Боль маленького умирающего человечка с большим горбом – что она стоила перед умирающим от старости и немощи миром? Боги, великие боги – мудрый Один, могучий Тор, храбрый Тюр, прекрасный Бальдр, коварный Локи – все они заснули тысячелетним сном, который вот-вот превратится в смерть…
Но его род не сдался, как другие – слабые и трусливые. Впрочем, где они сейчас? Также уснули в своих могилах, не попав ни в Вальгаллу, где могут пировать с храбрыми эйнхериями, ни в царство Хель, где могут встретить своих родных – женщин, стариков… Они отреклись от этого славного мира северного народа, приняли чужую веру и заснули не в огне или воде, а в студеной земле, съедаемые червями.
Болели мышцы, стыла кровь, гудела голова, словно медный диск на драккаре, по которому били, чтобы дать ритм гребцам, вдруг оказался где-то в затылке… лекари растирали его душистыми травами и едкими мазями, он пил пахучие отвары, а было плохо, все хуже и хуже… Конец приближался.
Старая колдунья, имя которой все давно забыли, а называли просто Старуха, которая лечила еще его прадеда, предсказывала судьбу деду, хоронила отца, бросала руны и качала головой. Да он и сам видел – скоро начнется. Все признаки Рагнарока били по ушам, и только тупые воины не могли их увидеть.
Вот-вот должна начаться величайшая война, и он чувствал, что не успеет создать самое смертоносное оружие – Солнце мертвых, чтобы начинить им подводные драккары и уничтожить этот мир. Что-то случится раньше, кто-то вмешается, перечеркнет все, чем он занимался всю жизнь. Все тысячелетние старания их рода пойдут прахом. Зря собирали его пращуры по всей земле самых безумных колдунов, самых талантливых, отмеченных печатью Одина ученых: физиков, алхимиков, математиков… Они создавали смерть, все самые жуткие орудия убийств были созданы на безымянном острове вокруг ясеня, увешенного трупами людей и животных в честь великих заснувших богов.
Но человечество никак не могло начать великую мясорубку, которая перемелет мир и даст начало Сумеркам богов. А стараний и знаний алхимиков, увы, не хватало, чтобы сотворить то великое, что разбудит огненных и инеистых великанов. Казалось, что порох изменит все! Ах, как долго его создавали! Выкрали китайских мудрецов, пытали, ублажали, запугивали, восхищали! Самые хитрые люди из дружины пращура Сигурда отправились к европейским королям, настоятелям монастырей, кузнецам и алхимикам, чтобы поделиться секретом. Увы, что из этого вышло? Жалкие крестовые походы? Пиратские каравеллы? Завоеванные континенты, которые и без того были давно завоеваны Эриком Рыжим? Тогда казалось, что разные боги, разные мировоззрения могут раскачать земной шар (а это шар, да) так, что он лопнет, как бычий пузырь. Но, увы, не вышло.
Христос и Магомед были пророками одной веры.
Да, когда появился Буонапарте, он правильно воспринял советы прапрапрадеда Сигурда. Пушки могли изменить всю тактику ведения войны – и маленький корсиканец уже покорил полмира, и ударил тот самый трехлетний мороз, такой, что птицы падали на лету и солдаты отрезали куски мяса с лошадей и ели, а те не чувствовали боли.
Но ничего не вышло. Заснул диктатор, на которого возлагались такие надежды, превратился в женщину на крохотном островке среди теплого моря. Да, бывают и теплые моря.
Были войны и потом, люди острова Рагнарока стравливали народы и страны, но все это было не то. Это были маленькие конфликты, междуусобицы среди давно породнившихся царей, владык, следовавших единому богу.
Но вот сейчас дух великой войны звенел в холодном морском воздухе, дух крови, смерти, срывающей закостеневшую коросту с заснувшего мира. Странно, но восторга не было, были жуткая, невыносимая усталость и жуткое осознание чего-то непоправимого. Во снах ему снова и снова являлся высокий старик в дорожном плаще и большой шляпе, закрывающей лицо. Старик опирался на суковатый посох, седая борода развевалась на ледяном ветру. Глаз у него был только один – в самом центре лба. В небе над странником кружил ворон с серебряным клювом, сердито каркая, словно проклиная крошечного Сигурда, спрятавшегося за ясенем в центре острова.
– Кто ты такой, – хрипел старик, – чтобы решать, когда умирать богу? Мы не боимся смерти. Но мы не хотим умирать, не хотим, чтобы человек решал, когда мы умрем. Лучше спать, чем умирать. А ты хочешь нас разбудить, чтобы убить?
В мгновение ока восьминогий конь Слейпнир перенес Одина на землю из чертогов Асгарда – и вот он стоит перед своим дерзким потомком.
