KnigaRead.com/

Дмитрий Дивеевский - Окоянов

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Дмитрий Дивеевский, "Окоянов" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

– Как мне представляется, Владимир Ильич, до введения новых отношений на селе предстоит пройти исторически длительный период подготовки. Сейчас такое немыслимо.

– Наша победа в революции три года назад тоже казалась бредом тяжелобольного. Однако мы с тобой сидим в Кремле. Откладывать преобразование села на отдаленное будущее – значит, вырастить на свою голову мощного врага. Через десять лет самостоятельный крестьянин породит свой отряд политиков, которые своим числом перемогут все другие партии. Ведь крестьянство – это несопоставимо громадный класс, который задавит своей массой всех остальных, если мы его выпустим из-под контроля. Поэтому надо ковать железо, пока горячо. Думаю, что отменив продразверстку, мы дадим селу передышку, успокоим людей, но, не откладывая, начнем готовиться к радикальной перековке крестьянства. Дело будет непростое. Следует полагать, что мужик к этому времени идеи социализма не сумеет усвоить. Значит, повторю еще раз, наряду с убеждением и разъяснением придется применять и принуждение. А значит, предварительно село следует разоружить и истребить там к чертовой матери всю эсеровщину. Слышишь, Феликс, это твоя задача!

Теперь об отмене продразверстки. Ты говоришь, надо это сделать как можно быстрее. Вроде, классовый враг в результате сложит оружие. А я думаю, что не сложит, а спрячет. Русского мужичка надо знать. В наших интересах сделать так, чтобы классовый враг исчез навсегда. Чтобы через несколько лет он в твоих чекистов из кустов не целился. Правильно, отмена продразверстки село успокоит. Но нам нужно еще несколько месяцев для того, чтобы наши наиболее последовательные враги на селе были уничтожены. Продразверстка их хорошо выявляет и дает возможность вести по ним огонь. Поэтому не будем спешить с объявлением нового налога до весны. Пусть еще постреляют. Село чище будет. Поэтому на сегодня остаются в силе указания ВЧК и ЧОН применять репрессивные меры против всех активно недовольных, Феликс. Так будет лучше.

Дзержинский смотрел на Ульянова и не узнавал того Старика, которого он так любил раньше, во времена подпольной борьбы. Он знал многие слабости Владимира Ильича, но несопоставимо выше ставил его темперамент безоглядного и храброго бойца. Ленин был закономерно вынесен волной революции на ее гребень и вполне заслуживал свое звание пролетарского вождя. Его обширные, почти энциклопедические знания давали ему возможность глубоко анализировать текущую ситуацию, умение масштабно мыслить и честно воспринимать самую жестокую действительность, никогда не обманываться самому и не вводить в заблуждение других ставили его выше всех остальных соратников. А главное – он всегда шел до конца и умел увлекать за собой других. Люди интуитивно видели в нем вожака. Но, глядя сейчас в злой блеск ленинских глаз, Феликс Эдмундович думал о том, что в последние годы тот заметно ожесточился. Невероятная нагрузка гражданской войны, смертельные опасности, которым подверглась революция, межпартийная борьба и, в особенности, предательство левых эсеров, поставили вождя перед необходимостью принятия крайних решений. Он принимал их, не замечая, что насилие, как наркотик, овладевает его психикой. Если бы три года назад, в самые напряженные моменты революции, Дзержинского спросили, сможет ли Ленин приказывать вешать контрреволюционеров, в том числе священников, без суда и следствия, он решительно отмел бы такую возможность. И был бы прав, потому что тогда Ленин отпустил «под честное слово» захваченного в плен мятежного командира третьего Конного корпуса генерала Краснова. А теперь Ильич спокойно говорит о «доистреблении» десятков тысяч крестьян лишь потому, что это позволит в будущем легче осуществлять социалистические преобразования.

Феликс Эдмундович очень устал от постоянной непосильной нагрузки. Наряду с обязанностями председателя ВЧК его назначили наркомом внутренних дел. Оба эти ведомства выбивались из сил в противодействии хаосу и сознательной подрывной деятельности врагов новой власти. Жестокие революционные законы давали чекистам широкие полномочия в преследовании людей, и Дзержинский всеми силами стремился установить среди своих подчиненных мораль исполнителей закона, а не карателей. Чтобы не подмяла их психология насильников, которая так просто укореняется там, где власть никем не контролируется. Его фраза о холодной голове, горячем сердце и чистых руках стала летучей. Сам он стремился всеми силами следовать своему же призыву. Но даже у него, прошедшего неимоверную школу закалки по царским острогам, это не всегда получалось. Порой опускались руки от известий о расправах чекистов на местах, о том, что пришедшие в ЧК рабочие и солдаты действительно не понимают, что они теперь не враги буржуазии, а представители революционного закона. Он строго требовал отчетности от губернских ВЧК по наиболее громким делам и устраивал им разносы, когда видел, что дела эти реализованы с многочисленными нарушениями самых элементарных норм. Либеральная интеллигенция швыряла в Дзержинского дикие обвинения, не зная, какую работу он ведет, чтобы остановить вал ненависти победившего темного класса. Иногда в нем появлялось отчаяние и предательская темная мысль сверлила мозг: «Туда ли мы идем? Что за страшную силу мы разбудили в людях, в кого мы превращаемся сами?» Побывав в первых концентрационных лагерях, Феликс Эдмундович вернулся в Москву на грани нервного срыва. Эти лагеря были первым кругом ада, а он делал революцию совсем не для того, чтобы превратить страну в преисподнюю.

В не меньшей степени его расстраивало постепенное ожесточение руководства партии. Где те романтические подпольщики, которые после сходок пели под гитару и танцевали? Где та товарищеская, братская взаимопомощь и сердечность? Где, в конце концов, то великодушие к врагу, которое отличает людей, борющихся за правое дело? Душа партии стала заметно изменяться после прихода к власти. Быстро формировался аппарат, который перемалывал живые человеческие отношения в серую, бездушную бюрократическую рутину. Беспощадные законы этого аппарата иссушали и ожесточали даже самых добрых, самых душевных партийцев. Революционная романтика уходила в прошлое, на смену ей вползала атмосфера борьбы амбиций и злоупотреблений властью ради собственных интересов.

Дзержинский вспомнил, что не испытал никакого сожаления, а может быть, в глубине души даже обрадовался, когда в снежный февральский день девятнадцатого года из Ярославля привезли полуживого Якова Свердлова с проломленным затылком. Этот молодой, верткий вождь не знал ни совести, ни страха в достижении своих целей. Он далеко пошел бы, если бы не кирка какого-то рабочего, остановившая его пылкое выступление. Малоизвестный до февральской революции, он как чертик из табакерки объявился в центральных органах партии и развил необычайно бурную деятельность, чем сильно полюбился Ильичу. Дзержинский догадывался, что не в последнюю очередь эта симпатия основывалась на решительности и жестокости Якова. Свердлов был так жесток, как, наверное, жесток сам Сатана. Казалось, ему чужды нормальные человеческие эмоции, а все его действия и решения подчинены только разуму. Но разуму, растленному коварством и насилием.

Яков был изощрен и изворотлив. Природа одарила его отменными мозгами. Не имея никакого серьезного образования, он умел зажигательно выступать, его идеи всегда были деловыми и хорошо продуманными. Энергия его казалась неисчерпаемой. И в то же время, стремление делать все быстро и безотложно играло с ним плохую шутку. Он часто делал промахи, за которые при другом раскладе нужно было наказывать. Феликс с трудом выносил Свердлова. У них были противоположные магнетизмы. Однако по делам приходилось общаться довольно часто, и это столь же часто кончалось очередным скрытым конфликтом. Дзержинского особенно возмутило то, что Яков телеграфировал в Екатеринбург приказ расстрелять семью Николая Второго, даже не изволив вынести этот вопрос на обсуждение ЦК. Когда Дзержинский спросил его об этом, Свердлов только бешено сверкнул глазом, но, подавив в себе вспышку ярости, пробормотал, что все согласовал с Ильичем. Феликс так и не понял, врет он или нет. Ему хотелось высказать свое мнение о том, какую бомбу Свердлов подложил под будущую республику своим поступком, но сдержался, понимая, что не будет услышан.

Дзержинский с удивлением наблюдал потом, как Ильич рыдает над гробом Якова, и никак не мог понять, насколько искренен вождь мирового пролетариата. Ведь Ленин не мог не знать, какие подозрения пали на Якова из-за покушения на него самого. Именно странное поведение Ильича заставило Дзержинского в тот момент остановить расследование. Но он был уверен, что доведи он его до конца, то на этом конце обнаружились бы фигуры Троцкого и Свердлова.

Феликса порой озадачивало совмещение двух, казалось бы, несовместимых качеств Ульянова: его удивительная политическая прозорливость и беспощадность к врагам революции и одновременно, по-детски наивная вера в то, что его окружают «преданные соратники». Потом Дзержинский понял, что вождь совсем не питал иллюзий в отношении соратников. Просто он вел умную игру, под названием «друзья-революционеры», которая придавала партии нужный авторитет и привлекательность среди пролетариев.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*