Анна Барт - Венец Государя
На автоответчике была куча сообщений, но ни одного из полиции. Марк не наврал, когда сказал, что полностью контролирует ситуацию. Перед отъездом он посоветовал мне не волноваться и постараться забыть о происшедших неприятностях. Хотя, по-моему, называть три убийства «неприятностями» просто глупо.
В тот же день мне позвонила дочь профессора Кронина.
– Катрин, – грустно сказала она. – Я сейчас разбираю бумаги отца и нашла папку с документами, где написано твое имя. Хочешь забрать ее?
– Ты знаешь, что это за документы? – осторожно спросила ее я.
– Его лекции, письма и заметки об экспедициях. Так ты заберешь их?
– Спасибо, Лори, – поблагодарила я. – Лекции твоего отца очень пригодятся мне. Когда тебе удобно встретиться?
Мы встретились ближе к вечеру. Она передала мне две пухлые папки, и я несколько дней подряд разбирала их содержимое. Ничего нового в рукописях и письмах погибшего профессора я не нашла. Как теперь я поняла, он был полностью согласен с гипотезой об Османском завоевании Нового Света, особенно Юкатана, и собирался опубликовать работу, подтверждающую ее.
Остров Козумель особенно интересовал его. Профессор Кронин сделал вывод, что царский великокняжеский венец был спрятан на острове, в заброшенном монастыре Сан-Жервазо. Его помощник, который так нелепо погиб на раскопках, собрал много интересных фактов в защиту гипотезы профессора. В одном из своих дневников Кронин писал, что смерть Питера выглядела неестественной, и сожалел, что нельзя было провести вскрытие. Когда профессор добрался до места происшествия, тело Питера уже кремировали. Профессор подозревал, что его помощника банально отравили и забрали его записи. В папках профессора Кронина я нашла много писем. Профессор вел интенсивную переписку со своим помощником, который находился в то время на раскопках в Паленке.
Я аккуратно сложила все письма и лекции в коробку из-под принтерной бумаги…
* * *Марк сдержал обещание. Из полиции меня никто не тревожил по поводу насильственной смерти профессора Кронина. Сразу же после моего возвращения я получила звонок от юриста Марка. Ничего не выражающим голосом, от которого я заледенела, он пригласил меня к себе в офис.
Ничего не соображая от страха, я прирулила в Сан-Франциско и встретилась с ним на двадцатом этаже огромного здания, расположенного прямо перед отелем Святого Франциска.
Юрист оказался тщедушным пожилым мужчиной, упакованным в бешено дорогой костюм. Меня встретила холеная секретарша. Я поняла, что юрист стоит сумасшедших денег и дело свое знает, и от этого умозаключения мне стало совсем нехорошо.
Юрист дал мне пухлую тетрадь с ответами на возможные вопросы полиции. Увидев мои вытаращенные глаза, он уточнил: если таковая вызовет меня. Он приказал мне ни в коем случае не соглашаться на встречу без него и выучить все ответы наизусть. Я была так напугана, что могла только невнятно блеять в ответ на его вопросы. Юрист даже спросил, понимаю ли я по-английски.
После встречи с юристом я несколько недель предавалась безудержной лени. Здесь стоит упомянуть, что по возвращении с острова я обнаружила ожидавшую меня огромную кучу счетов. Надлежало устраиваться на работу и очень быстро, но возвращаться в университет после смерти профессора мне не хотелось ни в какую. Я чуть не сломала голову, пытаясь придумать что-то такое, чтобы овцы были целы и волки сыты… Пока не вспомнила слова Анджелины о том, что она была лишь слабой женщиной, и подчинилась обстоятельствам.
Всю свою жизнь я была сильной женщиной, потому что так учили мама, папа и школа. Быть слабой означало пристрастие к тунеядству и аморальному образу жизни. А если наплевать и попробовать подчиниться обстоятельствам?
Я позвонила Марку и сказала, что могу отдать дискетку. За вознаграждение, естественно.
– Как я не догадался, что старый дурак отдал ее тебе? – оправившись от шока, простонал мой бывший.
– Марк, о мертвых – или хорошо, или ничего, – напомнила я.
– Я понял. Сколько ты хочешь?
– Я не собираюсь тебя грабить, но мне нужно достойное проживание. Мне и моим лошадям.
Марк опять застонал.
– Если мы говорим о «достойном» проживании для твоих кобыл, то разговор получится серьезный.
– Марк, я не брежу Нобелевской премией и потрясать ученый мир рассказом отца Франческо я тоже не хочу…
– Я понял, – перебил меня Марк. – Думаю, мы договоримся.
Мы договорились, и дискетка исчезла с моих глаз и рук в обмен на золотые дублоны, чему я была очень рада. Я имею в виду и то, что избавилась от дискетки, и то, что получила деньги как неожиданный подарок от Деда Мороза.
Деньги – это славно.
Но что было делать мне?
Отправиться в кругосветное путешествие я не хотела. Париж я люблю во время Рождественских каникул, с моря только что вернулась. Искать любовника, или, Боже упаси, нового мужа, тоже абсолютно не хотелось.
Мне нужен был только один человек – Вадим Полонский, но он был далеко…
Глава XXI
Два месяца спустя
В северной Калифорнии наступили тихие октябрьские дни. Я жила очень уединенно. Октябрь – замечательное время в горах для прогулок верхом. Солнце светило ярко, но не жарко. Я оседлала Цезаря и рысью выехала на лесную дорогу. Дорога была хорошо известна, и я расслабилась. Как оказалось – напрасно. Не знаю, что произошло, но конь неожиданно всхрапнул, дернулся в сторону, и я вылетела из седла.
Очнулась я, лежа на земле. Высоко надо мной синело октябрьское небо. Цезарь пасся невдалеке. Я повертела головой, не вставая с земли. Голова вертелась. Попробовала сесть. Удалось. Пошевелила руками-ногами. Вроде все нормально, переломов нет. Дотронулась до лица. Нос был в крови, но, хотя и саднил, похоже, не сломан.
Я, охая, встала на ноги, прихрамывая, подошла к Цезарю. Он был совершенно спокоен и даже дал себя погладить.
– Ты зачем вышиб меня из седла? – сердито спросила я.
Цезарь втянул воздух и шумно выдохнул через ноздри.
– Прощения просишь?
Цезарь нагнул голову и внимательно изучил меня одним глазом.
– Полюбуйся на свою работу, – сказала я грозно.
Цезарь еще раз тяжело вздохнул, явно прося прощения. Он явно либо испугался чего-то, либо кто-то укусил его.
Я с трудом влезла в седло.
– Чтобы без глупостей, – предупредила я коня.
Мы медленным шагом двинулись обратно. Руки-ноги целы, конь тоже, значит, живем дальше. Слава Богу, Цезарь не хромал, а мои шишки и царапины зарастут – не в первый раз.
На подходе к дому Цезарь вытянул шею и тревожно запрядал ушами. Ну что еще там? Я присмотрелась и увидела человека, сидящего на крыльце. Заходящее солнце слепило глаза, и только подъехав ближе, мне удалось узнать нежданного визитера.
Это был Полонский, собственной персоной! Мысль материальна, а я слишком часто вспоминала о нем за прошедшие месяцы.
– Ни на какие раскопки я больше не поеду, не трудись уговаривать, – слезая с седла, пропыхтела я.
– И тебе добрый день, – приветливо ответил Вадим. Он внимательно осмотрел меня и спокойно поинтересовался: – Почему кровь на лице? И нос распух?
– Вылетела из седла, – так же буднично ответила я.
Мы помолчали. Цезарь прервал наше молчание, сердито зафыркав.
– Ты извини меня, но нужно его расседлать и накормить. Проходи в дом, дверь открыта.
– Я подожду тебя здесь.
Здесь так здесь, спорить я не стала.
Я расседлала Цезаря и насыпала ему овса.
– Лопай, хоть ты и не заслужил, – сказала я зловредному коню, но он уже зарылся носом в овес и не обращал на меня никого внимания.
Я убрала седло, почистила немного Цезаря, налила воды, от которой он отказался, и направилась к дому.
Вадим по-прежнему сидел на крыльце.
Я села рядом с ним. Сидеть и молчать было очень приятно.
– Ты надолго? – наконец нарушила я молчание.
– Это зависит от многих причин, – как всегда, Полонский ушел от ответа. Ну что за человек такой?!
– Кать, ты меня любишь? – неожиданно спросил он.
Я подумала, что ослышалась. Если б я все еще сидела в седле, то непременно вывалилась бы из него опять. Полонского интересовали мои чувства?!
– Ты дорог мне, как воспоминание о юности, – пробормотала я.
– И все же?
– Ты сам знаешь, – проговорила я, отворачиваясь от него.
– Может, и знаю, но хочу услышать от тебя, – усмехнулся Вадим.
– А тебе не все равно?
– Значит, не все равно, раз перелетел океан…
– Чтобы задать мне этот вопрос?
– Да.
Как часто в сумасшедших снах я объяснялась Полонскому в любви – миллион раз. Но на деле, оказывается, сказать эту фразу было очень сложно. Почему?
– Тебе же всегда были безразличны клятвы и признания, – сказала я, глядя в его смеющиеся глаза.
– Понимаешь, иногда, хотя и нет так часто, как женщины, джентльмены тоже хотят услышать признания в любви.
– Ты продал венец? – спросила я вместо признаний.
– Кать, меньше знаешь – крепче спишь, – ответил Полонский.
