Йен Пирс - Перст указующий
Обходительность обходительностью, но она не мешала мне видеть, что Кола во многих отношениях был глуп, служа отличным примером различия между ученостью и мудростью. У меня есть теория, что переизбыток учености нарушает равновесие рассудка. Столько усилий вкладывается в то, чтобы вбивать и вбивать знания, что для здравого смысла места остается немного; тогда как я, можно сказать, не получивший настоящего образования, достиг высокого положения. Я мировой судья и член Парламента. Я живу вот в этом огромном доме, воздвигнутом для меня, и окружен слугами, и некоторые из них даже исполняют мои приказания. Недурной успех, хочу я сказать, для того, кто от рождения, хотя и не по своей вине, не имел ничего и кто однажды еле-еле избежал судьбы Сары Бланди.
Эта молодая женщина была, знаете ли, шлюхой и ведьмой, вопреки своей миловидности и особенным манерам, которые так пленили Кола. Теперь, в года зрелости, став ближе к Богу, я дивлюсь беззаботности, с коей подвергал мою душу гибельной опасности, водясь с ней. Однако, будучи человеком справедливым, я должен сказать всю правду: каковы бы ни были другие ее преступления, и насколько ни заслуживала она смерти, доктора Роберта Грова Сара Бланди не убивала. Будь Кола более осведомлен в Библии, он сообразил бы, что доказательство было заключено в тех книжечках, в которые он записывал слова своих собеседников. Он повествует о том, как на обеде в Новом колледже Гров затеял спор с Томасом Кеном, который выбежал из трапезной, бормоча: «Римляне, восемь, тринадцать». Кола заметил ссылку, записал ее и совершенно не понял ее важности; собственно говоря, он попросту ничего не понял и не догадался даже, почему вообще был приглашен. Ибо что сказано в этом стихе? В отличие от Кола я озаботился узнать это и нашел подтверждение уверенности, которую хранил все эти годы: «Ибо, если живете во плоти, то умрете». Мой друг Томас был искренне убежден, что Гров поистине жил ради плотских удовольствий, и несколько часов спустя Гров умер. Не знай я подоплеки, так счел бы упомянутую ссылку удивительным пророчеством.
Я совершенно согласен, что Томас, прежде чем решиться, подвергался долгой непрерывной пытке, ведь мне были прекрасно известны все достоинства и недостатки Грова. Я сам ребенком сильно страдал от его словесных стрел, когда он обучал меня, что входило в его обязанности в доме сэра Уильяма Комптона. И хотя я знал его достаточно близко и видел его лучшие качества (после того, как я настолько подрос, что он перестал меня бить, ибо рука у него была тяжелой), знал я и каким ранящим может быть его остроумие. Томас – бедный честный тугодум Томас – был слишком легкой мишенью для его насмешек. Так постоянно и так немилосердно язвил он моего бедного друга, что у меня даже есть право утверждать, что Гров сам навлек на себя свою судьбу.
Ну а я? Мне предстоит рассказать о моих путешествиях, не одном, но нескольких, предпринятых одновременно для обретения преуспеяния и (осмелюсь ли сказать?) спасения души. Кое-что уже известно свету. А кое-что до сих пор было известно только мне и вызовет великий страх среди атеистов и насмешников. Не сомневаюсь, то, что я собираюсь поведать, будет презрено многомудрым книжником, который высмеет форму моего изложения и не заметит заключенной в нем правды. Это их забота, ибо я поведаю правду, хотят они того или нет.
Глава вторая
Я намерен изложить мой рассказ о событиях со всей ясностью, не утруждаясь всякими вычурами, с помощью которых так называемые авторы тщатся обрести пустую славу. Боже оборони, чтобы я когда-нибудь, не убоясь стыда, издал книгу ради денег или чтобы столь низко пал кто-либо из членов моей семьи. Как заранее узнать, кто ее прочитает? Ни одна достойная книга, мне кажется, не была написана наживы ради, иной раз я вынужден слушать, как кто-нибудь читает вслух, чтобы скоротать вечер, и в целом нахожу то, что слышу, весьма нелепым. Все эти пышные изощренности и скрытый смысл! Скажи то, что хочешь сказать, и умолкни, вот мой девиз, и книги стали бы лучше – и много короче, – если бы больше людей прислушивалось к моим советам. Есть больше мудрости в весомом трактате о сельском хозяйстве или ужении рыбы, чем в самых хитроумных измышлениях этих ваших философов. Будь моя воля, я, бы чуть рассветет, усадил их всех на лошадей и заставил бы часок скакать галопом среди полей и лугов. Это повыветрило бы часть вздора из их замусоренных умов.
Итак, я буду изъясняться просто и прямо и без ложной скромности скажу, что моя повесть отразит мой характер. В Оксфорд я прибыл с намерением изучать юриспруденцию, ибо, хотя я старший и единственный сын в моей семье, мне предстояло самому зарабатывать свой хлеб насущный, так низко мы пали в наших бедствиях. Престкотты – очень древний род, но претерпели много невзгод в годы войн. Мой батюшка, сэр Джеймс Престкотт, присоединился к королю, когда этот благородный джентльмен поднял свое знамя в Ноттингеме в 1642 году, и он доблестно сражался всю Гражданскую войну. Расходы были колоссальными, он ведь на собственные средства снарядил кавалерийский отряд и вскоре был вынужден закладывать свои земли в уверенности, что деньги эти – надежный вклад в будущее. В те первые дни никто серьезно не думал, что война может завершиться чем-либо, кроме триумфальной победы. Но мои отец и многие другие не приняли во внимание неуступчивость короля и растущее влияние фанатиков в Парламенте. Война продолжалась, страна страдала, а мой отец беднел.
Непоправимая беда произошла, когда Линкольншир, где находилась большая часть наших фамильных владений, оказался полностью в руках круглоголовых; матушка подверглась непродолжительному аресту, а наши доходы почти все были конфискованы. Но даже это не охладило решимости моего батюшки, однако, когда в 1647 году король был схвачен, он понял, что его дело проиграно, а потому примирился с новыми властителями страны. Он был убежден, что Карл I потерял свое королевство из-за собственной неразумности и ошибок, и ничего больше сделать было нельзя. Батюшка был ввергнут в нищету, но по крайней мере удалился с кровавых полей богатый честью, довольный возвращением к прежней жизни.
До казни короля. Мне было лишь семь лет в тот ужасный зимний день 1649 года, и тем не менее он и сейчас жив в моей памяти. Полагаю, все, кто жил тогда, ясно помнят, чем они занимались, когда услышали, что короля обезглавили на глазах ликующей черни. Ничто так не напоминает мне о беге времени, как встреча с человеком в годах, чья память не запечатлела ужас, порожденный этой вестью. Никогда в истории вселенной не совершалось подобного преступления, и я будто сейчас вижу, как потемнело небо и содрогнулась земля, когда гнев небес обрушился на нее. Потом много дней шел дождь – небеса оплакивали греховность человечества.
Как и все, батюшка не верил, что это может произойти. И ошибся. Он всегда был слишком доброго мнения о ближних: тут-то, наверное, и крылась причина его гибели. Цареубийство – пожалуй, такое случалось не раз. Но суд? Казнить именем правосудия того, кто был источником правосудия? Возвести помазанника Божьего на эшафот, будто преступника? Подобного кощунства, подобного святотатственного надругательства мир не видывал с того дня, как Христос пострадал на Кресте. Англия пала неизмеримо низко: никто даже в самом ужасном кошмаре не мог бы предположить, что она так глубоко погрузится в серный смрад. В тот самый миг батюшка признал своим законным государем юного Карла II и поклялся посвятить свою жизнь его воцарению.
Произошло это незадолго до первого батюшкиного изгнания, но еще раньше я был отослан из родного дома для получения образования. Меня позвали в его комнату, и я отправился туда с некоторым трепетом, полагая, что в чем-то провинился, ибо он мало занимался своими детьми, отдавая себя более важным делам. Но он ласково со мной поздоровался и даже дозволил мне сесть, а потом объяснил, что произошло в мире.
– На некоторое время мне придется покинуть страну, дабы поправить наше состояние, – сказал он. – И твоя мать решила, что ты отправишься к моему другу сэру Уильяму Комптону и будешь учиться у гувернеров, а она вернется к своим родным.
– Ты должен запомнить одно, Джек, – продолжал он. – Господь сотворил эту страну монархией, и если мы не примем этого, мы не примем Его волю. Служить королю, новому королю, значит служить твоей стране и Богу в равных долях. Отдать на этой службе свою жизнь – ничто, а свое состояние – и того меньше. Но никогда не отдавай своей чести, ибо она не твоя, чтобы распоряжаться по своему усмотрению. Она, как и твое место в мире, дар Бога, который я храню, чтобы передать тебе, а ты должен хранить для твоих детей.
Хотя мне тогда уже исполнилось семь лет, он никогда прежде не говорил со мной о столь важных предметах, и я придал своему детскому лицу всю серьезность, на какую был способен, и поклялся, что он будет иметь причины гордиться мной. И сумел не заплакать, хотя и сейчас помню, каких усилий мне это стоило. Странно! Я очень мало видел его и матушку, и все же известие о его близком отъезде ввергло меня в глубокое уныние. Три дня спустя и он, и я оставили наш дом, вернуться куда его владельцами нам было не суждено Быть может, ангелы-хранители, которые, как говорят, оберегают нас, знали об этом и наигрывали грустную музыку и наполняли скорбью мою внимающую им душу.
![Алексей Рюриков - 10 июня 1941 года [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)