Стэл Павлоу - Троянский конь
Затормозив на красный сигнал светофора, Норт обернулся к своему пассажиру.
– Но до сего момента я никогда не думал о том, чтобы трахнуть ее.
Портер предпочел не заметить его враждебности. Он смотрел на дорогу впереди и прислушивался к пофыркиванию двигателя.
«Ты так просто не отделаешься».
– У вас есть объяснение этому? Потому что я бегу от этого. Я хочу бежать от этого.
Портер явно чувствовал себя неуютно. Он окинул взглядом машины на дороге, посмотрел на светофор. Сигнал уже переключился.
– Зеленый свет.
– К черту свет!
Стадо автомобилей сердито пищало клаксонами и дергалось, пытаясь объехать препятствие. Проезжавшие мимо водители делали неприличные жесты в адрес застрявшей перед светофором машины, и Портеру некуда было отвернуться. Он спросил:
– Что беспокоит вас больше всего? То, что у вас вообще есть эти воспоминания? Или то, что вы помните, как наслаждались и страстно занимались этим?
Норт едва удержал отвращение, которое питал к самому себе.
«Он знает, что я думаю».
– Моя мать, доктор Портер. Я занимался сексом с собственной матерью. – Он снова тронул машину с места и влился в общий поток дорожного движения.– Реинкарнация – это одно дело. Но почему я должен был совершить такое?
– Разве это не очевидно?
– Не для меня.
– Потому что мы говорим о генетической памяти, детектив Норт, о воспоминаниях, которые передаются от отца к сыну.
От отца к сыну. Не от его отца. Не от того человека, которого он считал своим отцом.
«Не его я видел в зеркале».
Норт сражался с нежеланным парадоксом: если он признает сами воспоминания как нечто реальное, он должен принять и их содержание.
– Это наша биология,– объяснил Портер.– Биология воспоминаний, которые создаются в нашем мозгу, хранятся в нашем мозгу и ежедневно обновляются в нашем мозгу; и для этого требуется процесс, который также подвергается постоянному обновлению, так что наши воспоминания могут быть унаследованы нашими детьми.
Норт больше не мог этого терпеть.
– Теперь вы будете читать мне лекции?
– Вы хотели объяснения.
– Я хочу знать почему.
– Сперма.
Норт был смущен. И не смог этого скрыть, что было непростительно.
– Женщины рождаются с яйцеклетками, уже заключенными внутри их. Они проходят по жизни, не сознавая, что у них есть только то, что им дано. Мы же производим семя, и это постоянный цикл. Неделя за неделей. И каждая новая порция настолько отличается от предыдущей, что степень причастности к этому наших воспоминаний просто критическая.
«Настолько критическая, что я даже не знаю, что они собой представляют».
– Создание новой порции семени происходит потому, что старое больше не жизнеспособно, или потому, что владелец сумел излить некоторое количество.
– Секс.
– Воспоминания закрепляются под воздействием стресса и возбуждения. Сигнал для создания новой порции спермы дается тогда, когда условия сексуального соития дают то самое возбуждение, под воздействием которого начинается формирование воспоминаний. Я полагаю, что мы с вами разделяем одну и ту же генетическую аномалию: мы создаем свою сперму в этот самый момент.
Норт свернул в боковую улицу и с отвращением посмотрел на Портера.
– Вы полагаете? Это мне ничего не говорит.
– Это говорит вам все. Первым генетическим воспоминанием ребенка в жизни часто являются действия его отца в прошлом – секс с его матерью.– Портер, казалось, был потрясен жестокой природой такого извращения.– Все это ужасный фрейдизм.
«Он не сказал мне ничего».
– Хотите знать, что самое ужасное?
– Что?
– То, что вы не ответили на мой вопрос.
Портер озадачился. Он попытался ответить, но Норт его перебил:
– Вы говорите мне о том, как это происходит. А мне все равно как. Я спрашивал вас, почему это происходит.
Молчание опустилось между ними, словно плотная завеса. Портер смотрел на проплывающие мимо городские кварталы, на путаницу смешанных воедино разных культур.
– Куда мы едем?
Норт не слушал. Он снова свернул, по широкой дуге бросив «лумину» в очередной просвет между домами. Портер смотрел, как по его сильным обнаженным рукам пробегает полоса тени; на пальцах не было колец.
– У вас есть девушка, детектив?
– Что?
– Вы когда-нибудь приводили к себе женщину?
Норт попытался отделаться пожатием плеч. Это был слишком личный и болезненный вопрос. Но все же он попробовал сдержаться.
– Нет.
Похоже, Портер не был удивлен. Он смотрел на густеющую толпу людей на тротуарах вдоль дороги.
– Вы никогда не задумывались почему?
«Конечно, задумывался».
– Нет,– солгал Норт.
Но, по правде говоря, наличие девушки никогда не казалось ему правильным. Какой-то глубинный импульс, который он не мог до конца осознать, удерживал его от знакомств с женщинами.
– Быть может, просто так должно быть.
Норт решил уйти в сторону от неудобного вопроса. Портер, помнится, говорил, что его жена умерла. Может быть, перевести разговор на эту тему? Детектив осторожно спросил:
– А вы?
Портер молчал. Трудно было сказать, где блуждали его мысли и какие секреты там таились. Ответил он Норту новым вопросом:
– Почему это так, как вы думаете?
«Все уходят от ответа».
Норт покрепче вцепился в рулевое колесо.
– Что почему? То, что у меня никого нет?
«Это легко. Горько, но легко».
– Я работаю чуть ли не круглые сутки. И вижу то, о чем потом долго не могу забыть. У меня не та работа, чтобы позволить себе заводить с кем-то отношения.– Все, что он видел,– это ложь и насилие: скрытые, темные стороны общества, его грязная изнанка.– И мне нелегко кому-то довериться.
– Ваши родители верили друг другу. Они до сих пор вместе.
Норта словно обожгло.
«Что он может знать?»
Детективу не нравилось, куда зашел разговор. Поколебавшись, он все-таки произнес:
– Это другое дело.
– Вы не всегда были офицером полиции. Что было до того?
«Что было до того?»
Норт нашел место для машины под неработающим фонарем. Они были на Канал-стрит. Неподалеку отсюда яркие вывески с экзотическим шрифтом озаряли кипящий хаос китайского квартала.
Норт заглушил двигатель. Он ощущал в себе решимость несмотря ни на что получить ответ.
– Похоже, у меня просто ничего не получалось.
Он достал мобильник и нажал несколько клавиш, чтобы связаться со службой «некстела». Дождался знакомого сигнала, возвещающего о доставке электронной почты. Шеппард переслал список, как и обещал.
Норт молча открыл записную книжку, нашел чистую страницу и стал переписывать список на бумагу.
– Иногда,– промолвил он,– мне кажется, что поблизости просто нет подходящей девушки.– Он вырвал страницу из книжки и спрятал телефон.– А иногда мне кажется, что ее вообще не существует.
Он стоял на краю бездны и гадал, что может быть сокрыто в ее ненасытных глубинах.
– Любопытно, не так ли? – отозвался Портер.– Такое ощущение, что вам нужен был кто-то совершенно особенный.
Норт не был уверен, что понимает значение слов Портера.
– А что насчет вашей жены? Какой она была?
Портер смотрел отрешенно.
– Я не помню.
«Что же это за человек, если он не помнит собственную жену? »
– Но она же изменила ход вашей жизни.
– Я не помню любовь, которая пришла вместе с нею, я помню лишь потерю, которая явилась, когда ее не стало.– В его глазах промелькнули и погасли искры.– Больше я ничего не знаю. И не думаю, что когда-либо знал.
Норт распахнул дверцу и вышел из машины. Тяжелые капли дождя хлестнули его по лицу – словно кто-то отвесил пощечину. Норт посмотрел на небо.
«Омерзительное лето».
Оглянувшись на психиатра, который по-прежнему сидел в машине, Норт на какое-то мгновение увидел его иными глазами. Усталый и разбитый старик. То, что пряталось в глубоких морщинах на его лице,– не было ли это облегчением? Облегчением от того, что есть, наконец, с кем разделить эту тяжесть – ощущать жизнь как часть чего-то большего?
Это ужаснуло Норта.
«Может быть, меня ожидает то же самое?»
Норт не мог оставить Портера сидеть вот здесь так и поэтому предложил ему выбор:
– Вы идете?
14.16Два человека проталкивались по узким, запруженным народом улицам и переулкам китайского квартала; дождевая завеса мерцала в свете неоновых реклам. Поток воды с силой бил по ногам, но его шум не был слышен – его заглушали выкрики уличных торговцев, наперебой зазывающих посетителей из каждого дверного проема вдоль тротуара.
И Норт, и Портер ощущали знакомую дрожь воспоминаний, поднимающихся из глубин разума, хотя ни тот, ни другой не высказывали этого вслух. Запах и шум обеспечивали почву для этих воспоминаний.
Одни магазины были залиты мертвенным светом экранов и забиты видеокассетами; другие представляли собой маленькие булочные, где коричневый манговый пудинг продавался рядом с экзотическими лакомствами вроде жареной колоказии. Еще там были мини-маркеты, где среди хаотично расставленных полок красовались морозильники, полные серебристых рыбин, а сверху нависали, подобно осенней листве на ветках деревьев, копченые утиные тушки на крюках. Из окон ресторанов вырывался парок: там скользкие креветки лежали скорчившись на толстом слое чеснока, имбиря и острых пикантных приправ. В заведениях многочисленных специалистов по акупунктуре и траволечению курились ароматические палочки и огромные корни женьшеня лежали, словно обесцвеченные временем трупы, плавающие на поверхности гнойного озера, как память о чудовищном преступлении. Среди них Норт и Портер нашли дверь, на которой красовалась табличка: «Фан Вай Пен, доктор медицины». Норту хозяин данного заведения был знаком как Джимми Пен.
